На дороге

3

Приезд Дина был обставлен, как в старом кинофильме. Был золотистый день, я сидел в доме Бейб. Несколько слов о доме. Мать Бейб уехала в Европу. В роли дуэньи Бейб выступала ее тетка по имени Черити; в свои семьдесят пять лет она была бойкой, как молодая девушка. В семье Роулинсов, которая расселилась по всему Западу, она непрерывно переезжала из дома в дом и, как правило, приносила пользу. Когда-то у нее было множество сыновей. Все они разъехались; все они ее покинули. Несмотря на преклонный возраст, она интересовалась всем, что мы делаем и о чем говорим. Если в гостиной мы прикладывались к виски, она с грустью покачивала головой: «Могли бы для этого выйти во двор, молодой человек». Наверху — в то лето дом представлял собой нечто вроде пансиона — жил малый по имени Том, который был безнадежно влюблен в Бейб. Он приехал из Вермонта, был, по слухам, выходцем из богатой семьи, и впереди его ждала карьера и все такое прочее, однако он предпочитал оставаться поближе к Бейб. Вечерами он сидел в гостиной, скрыв за газетой пылающее лицо, слышал каждое наше слово, но виду не подавал. Если что-то произносила Бейб, он вспыхивал с головы до пят. Стоило нам заставить его отложить газету, как он принимался смотреть на нас с бесконечной тоской и страданием во взоре: «Что? Ах да, и мне так кажется» — только это он обычно и говорил.

Черити сидела в своем углу за вязаньем, оглядывая всех нас своими птичьими глазками. Задача ее состояла в том, чтобы неотступно находиться при молодой девушке и ограждать ее от нашего сквернословия. Бейб сидела на кушетке и хихикала. Тим Грэй, Стэн Шефард и я сидели развалясь в креслах. Бедняга Том стойко переносил свои муки. Наконец он вставал зевал и говорил: «Ну что ж, еще день, еще доллар. Доброй ночи» — и исчезал наверху. Но что толку было Бейб от его любви? Она любила Тима Грэя; а тот ускользал от нее, словно угорь.

Вот так мы и сидели в тот солнечный день, и когда уже близилось время ужина, Дин подъехал к дому на своей колымаге и выскочил из нее — в твидовом костюме с жилетом и цепочкой для часов.

— Хоп! хоп! — донеслось с улицы.

С ним был и Рой Джонсон, который вместе с женой Дороти только что вернулся из Фриско и снова жил в Денвере. Вернулись и Данкел с Галатеей Данкел, и Том Снарк. Все опять были в Денвере. Я вышел на крыльцо.

— Ну, мой мальчик, — сказал Дин, протягивая мне свою громадную ладонь, — я гляжу, вы тут без меня не скучаете. Привет, привет, — обратился он ко всем. — Ага, Тим Грэй, Стэн Шефард, как дела? — Мы представили его Черити. — О, как поживаете? Вот это мой друг Рой Джонсон, он любезно согласился меня сопровождать, хм-хм! ей-богу! кхе-кхе! Майор Хупл, сэр, — сказал он, протягивая руку вытаращившему на него глаза Тому. — Да, да. Ну, Сал, какие дела, старина, когда едем в Мексику? Завтра днем? Прекрасно, прекрасно, гм! А сейчас, Сал, у меня ровно шестнадцать минут, чтобы добраться до Эда Данкела, там я должен починить свой старый железнодорожный хронометр, который хочу до закрытия заложить на Лаример-стрит, и гнать надо очень быстро, да и еще смотреть по сторонам, если время позволит, — может, мой отец случайно окажется в «Буфете Джиггса», а может, и в каком другом баре, а потом меня ждет парикмахер, Долл ведь давно хотел сделать из меня постоянного клиента, а я за эти годы не очень-то изменился, вот и гну свою линию… кхе! кхе! Ровно в шесть часов… ровно, слышишь?.. ты должен быть здесь, я буду проезжать мимо и заберу тебя ненадолго к Рою Джонсону послушать Гиллеспи и прочий отборный «боп» — часок передохнем, а уж потом вы с Тимом, Стэном и Бейб можете заниматься тем, что запланировали на вечер без всякой связи с моим приездом, а приехал я, между прочим, ровно сорок пять минут назад на моем стареньком «Форде-тридцать семь», который вы видите на улице, по дороге я еще успел наведаться к моему двоюродному брату в Канзас-Сити, не к Сэму Брэди, а к тому, что помоложе…

Во время этой своей речи Дин, скрывшись от посторонних глаз в отгороженной части гостиной, деловито снимал пиджак, надевал футболку и перекладывал часы в другие брюки, которые извлек все из того же старого, потрепанного чемодана.

— А Инес? — спросил я. — Что произошло в Нью-Йорке?

— Формально, Сал, я поехал, чтобы получить мексиканский развод, более дешевый, чем где бы то ни было. У меня есть наконец согласие Камиллы, все уладилось, все чудесно, все просто замечательно, и мы знаем, что теперь нас ровным счетом ничего не волнует, верно, Сал?

Что ж, ладно, я всегда готов следовать за Дином, так что мы наспех скорректировали наши общие планы, условились как следует провести вечер, и вечер оказался незабываемым. Брат Эда Данкела зазвал к себе гостей. Другие два его брата — водители автобуса. Они сидели, с благоговейным страхом взирая на все происходящее. На столе было роскошное угощение, торт и выпивка. Эд Данкел имел вид счастливого и преуспевающего человека.

— Ну и как, с Галатеей у вас наконец все наладилось?

— Дассэр, — сказал Эд, — конечно. Знаешь, я собираюсь поступить в Денверский университет, и Рой тоже.

— Что вы будете изучать?

— Да социологию и все, что с ней связано. Послушай, тебе не кажется, что Дин с каждым годом становится все безумнее?

— Так оно и есть.

Галатея Данкел тоже была с нами. Она пыталась с кем-нибудь заговорить, однако общим вниманием завладел Дин. Он толкал речь, стоя перед Шефардом, Тимом, Бейб и мной, мы сидели рядышком на расставленных вдоль стены кухонных стульях. За спиной у Дина беспокойно расхаживал Эд Данкел. Его бедного братца загнали на задний план.

— Хоп! хоп! — вещал Дин, с силой оттягивая вниз майку, почесывая живот и подпрыгивая. — Да, значит, так… вот мы все собрались, у каждого из нас позади годы, и все же вы видите, что в общем-то никто из нас не изменился, это просто поразительно — такая жизне… жизне… стойкость… между прочим, чтобы это доказать, я принес колоду карт, на которых могу безошибочно гадать всеми способами.

Это была та самая непристойная колода. Дороти Джонсон и Рой Джонсон напряженно застыли в углу. Печальная вышла вечеринка. Потом Дин неожиданно умолк, сел на кухонный стул между мной и Стэном и, не обращая больше ни на кого внимания, уставился прямо перед собой с неизбывным собачьим изумлением, смешанным с восторгом. Он попросту исчез на минуту, чтобы вновь собраться с силами. Стоило к нему прикоснуться, и он зашатался бы, как валун, удерживаемый на краю утеса лишь маленьким голышом. Он мог с грохотом сорваться в пропасть, а мог покачаться и застыть как скала. Потом валун расцвел настоящим цветком, лицо его озарила очаровательная улыбка, он огляделся, словно пробуждаясь ото сна, и произнес:

— Ах, только посмотрите, какие замечательные люди сидят рядом со мной! Разве это не прекрасно! Ну не иначе, Сал, я только на днях с Мин потолковал, ну и ну, гм, гм, ах да! — Он встал и, протянув руку, направился через всю комнату приветствовать одного из братьев-водителей. — Как поживаете? Меня зовут Дин Мориарти. Да, я вас прекрасно помню. У вас все в порядке? Превосходно. Взгляните на этот восхитительный торт. Ох, можно мне попробовать? Только мне? Мне, бедолаге? — Сестра Эда разрешила. — Ах, просто замечательно! Все люди так добры! Выставляют на столы торты и прочие лакомства лишь для того, чтобы доставить другим дивные маленькие радости. Гм, гм! Ах да, великолепно, превосходно, хм-хм, ей-богу!

Он встал посреди комнаты и, покачиваясь и благоговейно взирая на всех, принялся есть свой торт. Его изумляло все, что бы он ни увидел. Не желая ничего упускать, он поминутно оглядывался. Гости разбились на группы и разговаривали, а он вставлял:

— Да! Вот именно!

Вдруг он оцепенел; его внимание привлекла картина на стене. Потом подошел поближе, присмотрелся, шагнул назад, нагнулся, подпрыгнул, ему хотелось рассмотреть ее на всех мыслимых уровнях, во всех ракурсах. В сердцах воскликнув: «Черт подери!» — он рванул на себе футболку. Он понятия не имел, какое впечатление производит, впрочем, его это нисколько не волновало. Народ уже начинал поглядывать на Дина с отсветом материнской и отеческой любви в глазах. Он наконец превратился в ангела, а я всегда знал, что это случится. Но, как всякому ангелу, ему, кроме всего прочего, были свойственны и ярость, и неистовство, и в ту ночь, когда все мы ушли с вечеринки и шумной толпой переместились в бар гостиницы «Виндзор», Дин безрассудно, дьявольски, да и ангельски напился.

Как вы помните, «Виндзор», некогда роскошный денверский отель времен «Золотой лихорадки» и во многих отношениях городская достопримечательность — в большом салуне внизу стены до сих пор хранят следы пуль, — служил в свое время Дину родным домом. Он жил здесь с отцом в одном из номеров. И теперь он явился сюда отнюдь не туристом. В этом салуне он пил так, словно обратился в тень своего отца: вино, пиво и виски он хлестал как воду. Он раскраснелся, покрылся потом, он завывал и горланил у стойки. Одолев на полусогнутых танцплощадку, где танцевали со своими девушками западные пропойцы, он попытался сыграть на пианино, а потом принялся заключать в объятия бывших арестантов и перекрикиваться с ними во всеобщем шуме и гаме. Тем временем вся наша компания сидела за двумя громадными сдвинутыми столами. Сидели там Денвер Д. Долл, Дороти и Рой Джонсон, одна девушка из Буффало, Вайоминг, — подруга Дороти, Стэн, Тим Грэй, Бейб, я, Эд Данкел, Том Снарк и кто-то еще — всего тринадцать. Долл веселился на славу: поставив перед собой на стол машинку для очистки орехов от скорлупы, он бросал в нее монетки и лакомился арахисом. Он посоветовал нам всем написать что-нибудь на грошовой почтовой открытке и отправить ее в Нью-Йорк Карло Марксу. И мы написали несусветную чушь. Ночь Лаример-стрит оглашалась звонкой скрипичной музыкой.

— Ну, разве не весело! — орал Долл. В уборной мы с Дином ломились в закрытую дверь, а потом попытались ее взломать, но она оказалась не меньше дюйма толщиной. Я заработал себе трещину в кости на среднем пальце и понял это только на следующий день. Мы были пьяны в дымину. На наших столах стояло одновременно пятьдесят стаканов пива. Надо было лишь носиться вокруг и отхлебывать из каждого. В этом хороводе, что-то тараторя, кружились с нами бывшие арестанты из Кэньон-Сити. В фойе салуна под тикающими старинными часами сидели, опершись на трости, погруженные в грезы одряхлевшие бывшие старатели. Подобное неистовство они знавали и в куда лучшие времена. Все закружилось в вихре. Где только не устраивались вечеринки! Одна — даже в замке, куда мы все и поехали — кроме Дина, который умчался в неизвестном направлении. В зале этого замка мы расселись за громадным столом и принялись орать. Снаружи были гроты и плавательный бассейн. Наконец-то я отыскал замок, где выползет на поверхность исполинский мировой змей.