На дружеской ноге (сборник)

И живы ль мы еще, уже не обладая

Тем самым огурцом, который всем знаком?

Ведь он отговорил, как роща золотая,

Пупырчатым своим, зернистым языком!

Как можете глотать копченых устриц слизь вы,

Развратно потреблять мадеру и коньяк,

Когда на берегах Славянки или Тызьвы

Нам с другом огурца не выискать никак?

Одной мечтой дыша, мы берега обыщем,

А как пахнет мечтой – то лучше не дыши.

И, постояв в слезах над Павловским кладбищем,

Мы побредем туда, где он взрастал в глуши,

Где были огурец, и Камерон, и Бренна,

И папильон в соплях, и Аполлон в снегу.

Настал ему конец, и помер он, и бренна

Истлела кожура… Прощай, прощай, огу…

Мучка

(Пасхальный венок строф)

1

Мороз и солнце! День чудесный.

Но скован я мечтой одной.

Прошу у бога выходной,

А он в ответ: я сам не местный.

Тогда, достав быстрей торпеды,

Из холодильника графин,

Глаголю, как заядлый финн:

«Ура! Мы ломим: гнутся шведы».

2

Ура! Мы ломим; гнутся шведы.

Пускай потом ломает нас,

Пускай закончится запас, —

Мы одолеем эти беды.

Мы соберем наш кворум, форум;

Люблю посуды первый гром

За то, что пишут о втором:

Чертог сиял. Гремели хором.

3

Чертог сиял. Гремели хором,

Как будто заключая брак.

Из-за окна глубокий мрак

На нас засматривался вором.

А мы от вора в метре с кучей

Листков, и шуток, и затей

Не ведали в пылу страстей,

Какая ночь! Мороз трескучий…

4

Какая ночь! Мороз трескучий,

И слова некому сказать.

Так строчка Нинина [17] связать

Поможет нить на всякий случай.

Не Пушкин этому виною,

Но я для Музы не музык,

И еле вышепчет язык:

«Алина! Сжальтесь надо мною…»

5

Алина! Сжальтесь. Надо, мною

Хотя бы каплю дорожа,

Кусочек передать коржа,

А не сидеть ко мне спиною.

Мукою пресной, мучкой крестной

Посыплем жизни след сырой,

И так начнется круг второй:

Мороз и солнце. День чудесный.

17

Имеется в виду Нина Савушкина, петербургский поэт.

Граф Нулин

Уж Нина Юрьевна [18] раздета;

Стоит параша перед ней.

И нет, и не было предмета

Необходимей и родней.

И тем моя поэма краше,

Что, не потворствуя стыду,

Я от параши до параши

Повествование веду.

А между тем на полке шкафа

Лежит уже одежда графа,

Хотя, быть может, я не прав,

И мой герой совсем не граф, —

Неважно. Книгу он читает,

18

Нина Юрьевна – имя и отчество Савушкиной. См. предыдущее примечание.

Но повесть вымыслом бедна,

И душу графскую питает

Его фантазия одна.

Себе он кажется влюбленным.

Себя, умаявшись фигней,

Он представляет папильоном,

Чулком, сорочкой, простыней —

Всем, что, когда хозяйка дремлет,

Ей члены полные объемлет,

И далее, теряя такт,

Он представляет свой контакт

С хозяйкою, контакт телесный,

И вдруг, издав короткий стон,

С такою мыслью неуместной

С постели вскакивает он.

И вдаль глядит, где, как живые,

Заснули псы сторожевые

(Как настоящий философ,

Не различал он пол у псов).

Но, увлечен совсем не псами

До полного сведенья скул,

Он страстно шевелит усами

И опрокидывает стул.

Ужель погибла вся затея?

Вокруг царит молчанье сна,

И граф, решительно потея,

Идет туда, где спит она.

В проеме незакрытой двери

Белеют маленькие звери

На одеяле в темноте, —

Таких он видывал в Европе

И называл по простоте

«Папильон», – то есть льнущий к попе.

Узрев хозяйкину кровать,

Попасть и собирался в кою,

Он дерзновенною рукою —

Уже за что не помню – хвать!

И тут красавица моя

Не поняла такой свободы,

Как будто ключевые воды

Коснулись типа ног ея.

Чепец поправивши игриво,

Она сказала: «Дайте пива».

Стояла емкость на столе,

Граф усмехнулся как-то криво,

Он был и сам навеселе.

Решив не прибегать к насилью,

Он потянулся за бутылью,

И тут внезапно голоса

Обозначают оба пса,

Сказать точнее – обе суки,

И наподобие вериг

На графе виснут: прочь, мол, руки! —

И лают. Так и сел старик.

Ну, не старик, но от испуга

Забыл он сразу о любви,

К тому же звучная подлюга

Диктует правила свои.

Заканчивая свой параграф,

Где рифма властвует опять,

Пора, я говорю, пора, граф,

С парашею в обнимку спать.

Кровавые реки

Гости съезжались на дачу,

Дамский состав щебетал,

Около дам наудачу

Мужеский пол обитал.

В креслах освоился кто-то,

Карты в руках у других,

Третьи парижские фото

Барышень смотрят нагих.

Вдруг оборвал эту мульку

Нетерпеливый корнет:

«Братцы, распишем-ка пульку!» —

Крикнул, достав пистолет.

Искренне все оживились,

Радуясь шутке юнца;

Дамы же, выбежать силясь,

Спали заметно с лица.

Только хозяйка не спала,

Медный схватила шандал

И, разрумянившись ало,

Так продолжала скандал:

Двинувшись к юноше с тыла,

Сделала все по уму;

Свечку, пока не остыла,

Вставила тихо ему.

Гости, разбившись по парам,

Только смеялись хитро,