На факультете ин.яз. Душанбе
Шрифт:
Потом наступила тишина. Я прилег на травку, подложив под голову рюкзак. Высоко в небе парили орлы, широко раскинув крылья. Это выглядело удивительно красиво. Они парили без единого взмаха. «С высоты им лучше видно, насколько прекрасна наша земля», – подумалось мне.
– Да, я действительно красива, необыкновенно красива, – смущенно прошептала земля, снова возобновляя наш диалог.
– Слушай, а я вот часто общаюсь с людьми, покинувшими тебя. Как ты относишься к ним?
– Я люблю их, как Мать любит своих детей. Ведь я вырастила их, они дышали моим воздухом, питались моими плодами, сидели под моими деревьями. Под покровом моей ночи они впервые смущенно целовались. И никто, кроме меня, этого не видел. Я храню их тайны. Они есть часть меня, мои частички,
Затем снова наступило молчание.
Солнце поднялось высоко. Утренняя дымка полностью исчезла, и с противоположной стороны чётко прорисовывались силуэты Варзобских гор с зелёными пятнами весенней травы на фоне красных проталин. По Фахрабадской дороге зачастили машины, ехавшие со стороны Курган-Тюбе. Я открыл рюкзак и вытащил уже остывшую лепешку, которую купил по пути, на Саховате, у молодой девушки-узбечки из колхоза «Россия». Какая же вкусная эта лепёшка, посыпанная кунжутными семенами…
Вокруг меня колыхались алые маковые ковры. Подул тёплый ветерок, нежно касаясь верхушек трав и превращая их в зелёные волны. Природа и дальше продолжала свой тайный разговор со мной, но мне было лень переводить этот язык на обычный, хотя подсознательно я чувствовал, что она пыталась донести до меня что-то очень важное…
По дороге назад, во время спуска, я снова повстречал мальчишку-пастуха. С близкого расстояния я заметил, что козы, которых он пас, были ангорские, с длинной и совершенно белой шёлковой шерстью.
– Ассалому алейкум, ака, ту варзишгар асти? [1] – весело спросил мальчишка. Видимо, он так подумал, увидев мое спортивное снаряжение.
– Ман кухро дуст медорам, бародар, худат шояд мухлиси варзиш асти? [2] – поинтересовался я, указывая на надпись «Леонель Месси» на его красной футболке.
– Ман мухлиси тими «Барселона» астам, футболро дуст медорам, [3] – весело ответил он.
Нам было по пути, и мы некоторое время шли вместе вдоль дороги, разговаривая о футболе. О «Барселоне» он знал почти всё.
1
Здравствуй, брат, ты что, спортсмен, что ли?
2
Я просто люблю горы, братишка, а вот ты, наверное, любитель спорта?
3
Я болельщик команды «Барселона», я люблю футбол.
Крупный вожак-самец с большими закрученными рогами уверенно шествовал впереди козьего стада. Он, видимо, знал уже дорогу наизусть, и козы мелко семенили за ним.
Когда дошли до поворота в сторону его кишлака, он вежливо произнёс традиционное:
– Чой тайёрай, ака, биё хона мехмони меравем. [4]
– Рахмат, бори дигар, бародар. [5]
Мы тепло попрощались, и я отправился дальше. Движение транспорта становилось всё интенсивнее. Я шёл вдоль ивовых деревьев со склонёнными до самой земли зелёными ветвями. Казалось, что они поклоном приветствовали меня. Я пешком добрался до поста ГАИ, а там сел на попутную машину, за рулём которой был пожилой мужик в чапане и тюбетейке. Оказался он из Ильичёвского района и в тот воскресный день ехал в гости к своему брату, проживавшему где-то на Водонасоске.
4
Чай готов, брат, пойдём к нам в гости.
5
Спасибо, в следующий раз, братишка.
Я вышел
на Гулистоне. На огромной цветочной клумбе напротив Цирка цвели красивейшие чайные розы. Из подземного перехода, смеясь, появились девушки. Одна – в национальной одежде, другая же была одета по-европейски. У той, что была в традиционном платье, зазвонил мобильный. Чуть замедляя ход, она ответила:– Далер, конспекти маро имруз биёр. Фирузаро бигу туфлихои, ки вай пурсида буд, дар «Корвон» ёфта мешавад. [6]
Дойдя до остановки, они остановились и стали ожидать свой транспорт. Я поймал себя на мысли, что невольно любуюсь этими юными девушками. И всё-таки, как же красиво весной в Душанбе…
6
Далер, принеси мне сегодня мой конспект и скажи Фирузе, что те туфли, которые она просила, можно найти в «Корвоне».
И мне вспомнился язык символов природы, услышанный сегодня на вершине Фахрабада. Солнце, горы, весна, апрель, ласточки в небе, мальчишка-пастух и эти две юные красавицы говорили мне о том, что всё будет прекрасно…
Дыня
На земле, вернее, на сене, лежали зеленошкурые зимние дыни с грубой рифлёной поверхностью, а рядом, на картонной бумаге, – разрезанные дольки, сверкающие янтарём на декабрьском солнце. Базар был полон снующего народа. Туда-сюда, туда-сюда. Стёганые чапаны, пальто, калоши. Слышатся имена: Зарина, Парвина, Наргис. В воздухе кружится запах лимона.
Дольки дыни ближе к кожуре сверкают белизной, а выше становятся всё прозрачнее и прозрачнее, и на самой верхушке виднеются мелкие жёлтые семечки. Живой жёлтый мармелад…
Вечерний базар. Декабрь. Сумерки наступают быстро. А янтарные дольки светятся в наступающей темноте. Лучатся аппетитно, маняще… Почему они светятся? Ах да, ведь дыня всю осень впитывала в себя лучики солнца, и теперь настало время ими поделиться – согреть жилища и в сумерках 31-го декабря искриться на новогоднем столе, делая праздник ещё ярче, ещё янтарнее…
Город
Он плыл по небу, как ковёр-самолёт. Плыл весело и плавно, сверкая и дыша жарой – весь такой золотой-золотой. Иногда, замедляясь, он оглядывался по сторонам: внизу проплывали моря, леса и степи, но ничто не трогало его сердце. И вот он достиг подножия высоких гор и почувствовал трепет: вершины манили его. Он сделал несколько кругов в поисках площадки для посадки, да и передохнуть не мешало бы, всё-таки провел в небе уже немало дней. Прежде чем приземлиться, он спросил у стаи орлов, парящих рядом:
– Что за прекрасная долина прямо под нами?
– Гиссарская, – дружно ответили орлы.
– Удивительной красоты долина, да и название такое милозвучное.
Он лихо дал правый крен и с шумным шелестом приземлился на приглянувшееся место.
– Здравствуй, Прекрасная Долина, – вежливо поприветствовал он.
– Добро пожаловать! – с радушием отвечала Долина. – Ты кто такой?
– Я – Город, я – Душанбе, – звонко и молодо отрекомендовался он.
– Ну, располагайся, располагайся.
И он как-то величаво и основательно начал устраиваться среди серебристых тополей, изумрудных чинар и прозрачных холодных рек. И, слегка прихлопывая себя по бокам, отчего даже тополиный пух весело завертелся вокруг, он довольно удобно расположился, растянувшись на всю долину.
«Пусть себе устраивается, раз ему здесь нравится, – размышляла Долина. – По характеру он весел и радушен, довольно чист и опрятен и, не скрою, по-восточному красив. Во всяком случае, некоторые без памяти и навсегда влюбляются в него. Есть тому доказательства…»