На горах (Книга 1, часть 1)

– Пять! Тише колеса шумят, малым ходом пошел пароход.

– Пять! Еще меньше шума, еще медленней идет пароход.

– Четыре с половиной!

– Бери налево,- отозвался другой голос немножко поближе.

– Есть налево!- раздается третий голос вдали.

– Пять!

– Пять!

Знакомы Меркулову волжские клики "Мель, - подумал он.- Неужто мы Козловку пробежали, неужто в Анишенском затоне теперь? (Козловка - село Чебоксарского уезда и пристань на правом берегу Волги в 45 верстах выше Казани. Выше Козловки, верстах в четырех с левой стороны, впадает в Волгу река Илеть, напротив ее устья - Анишенская мель и затон (речной залив) того же названия,). Солнышко уж совсем почти село, когда мы отваливали от Бакалды. Неужто пятьдесят верст выбежали?.."

Хотел было на часы взглянуть, но лампы нет, спичек нет, наверх сходить одеваться неохота. Под хлест дождя, под шум колес, под мерные всплески волны так хорошо пригрелся он под теплой шинелью, что раскрыться было бы ему теперь немалым лишеньем... Да и как взойти наверх?.. Темь страшная, ходы незнакомые, ощупью идти, чего доброго - в люк угодишь... Пой тогда "вечную память". Зачем же теперь умирать?.. И невеста ждет и приятель, да и тюленя, даст бог, хоть с маленькой выгодой можно будет продать.

– Пять с четвертью!

– Шесть!

– Шесть!

"Что ж это они? С ума, никак, спятили?
– думает, лежа в темноте, Меркулов.- Пять с четвертью, шесть, наконец, а промерщик все еще не кладет шеста, все меряет да кричит. Морской глубины, что ли, надо ему? А пароход все тише да тише... не случилось ли чего? И вдруг шум... Секунда - он удвоился, еще секунды две - утроился, учетверился... Блеснул в окно каюты яркий кроваво-красный свет и тотчас исчез. Страшная громада несется мимо парохода... Какой-то исполинский зверь странной осанки плывет навстречу всего в трех-четырех саженях... Вот другой огонь загорелся, зеленый, под тем огнем громадные крылья мелко воду дробят... Быстро, неудержимо несется чудовище... Вот оно миновало - и опять блеснуло красным огнем... Живей заходили колеса, быстрей побежал пароход... И не может понять Меркулов: во сне он видел все это иль наяву ему померещилось.

"Значит, мы в узком месте. Речной стержень чудищу отдали, а сами к бочку. Оттого-то, видно, и мерили по пяти да по шести... А если б нельзя было уйти, если бы чудище столкнулось с нами!.. Что скорлупу, раздавило бы наш пароход... Принимай тогда смерть неминучую, о спасенье тут и думать нечего!.. Намедни в Царицыно чумак собачонку фурой переехал - не взвизгнула даже, сердечная... Так бы и с нами было - пошел бы я ко дну и был бы таков".

И напал на него страх смерти, и одолела его тоска. "Утонуть!.. Утонуть накануне свиданья с Лизой... Помилуй господи и сохрани от напрасныя смерти!.. Мне что... Захлебнулся - и дело с концом, а ей-то, бедняжке, каково будет?.. Станет убиваться, изноет вся, истоскуется... А впрочем, молода еще - поплачет, потоскует, по времени забудет и утешится... Молода еще - другого найдет...

А ты лежи себе в могиле... Холодно, сыро, темно!.. Вот и здесь и холодно, и сыро, и тёмно... Господи! не в могиле ли я?.. Вот и шевельнуться не могу, холодно и сыро. Когда это чудище сверкнуло кроваво-огненными глазами, оно, может быть, ударилось об наш пароход и затопило его... От удара я не вспомнился, обеспамятел, а теперь очнулся в могиле...

Да нет - у меня мысли в голове, значит я жив, в могиле мыслей не бывает... Сидели мы раз с Митенькой у Брайтона в Петербурге... Чай пили... Англичанин из Америки был тут - как бишь его?.. Нет, не вспомню!.. Еще так хорошо по-нашему говорит. Какой-то особенной веры - в Америке много ведь вер, что ни город - то вера... Какой бишь он веры?.. Не могу вспомнить... У нас в России нет такой... Так он говорил тогда... что бишь он говорил?.. Тогда я много думал над тем, что он сказывал, и поверил и теперь верю; если женюсь, и Лизе велю верить, дети родятся - им велю верить...

Что же он говорил?.. Не могу вспомнить... Ах да... Человек не умирает, в минуту смерти он только что забудется, тотчас очнется - и увидит себя на страшном суде... И все тут с ним, все - от Адама до последнего человека, и всем кажется, что они забылись мертвенным сном на одну лишь секунду... Тысячи лет прошли, а каждому они секундой показались... И всем так, всем - от Адама до самого последнего человека... Ведь у бога, что миг, что тысяча лет - все одно... Значит, я еще не умер, а то бы стоял теперь на страшном суде... А хорошо говорил тот американец, - так бы все и слушал его... Если я думаю, значит живу, он говорил, стало быть я не умер... А как темно, как холодно и сыро... Господи! да когда ж это кончится, скоро ли свету нам дашь?.. А, вот и свет!.. Рассветает!.. Отчего ж это сегодня рассвет так быстро идет!.. Не успела заря заняться, а уж совсем светло... Это что-то особенное, что-то невозможное... Живу ли я?.. Нет, нет, вспомнил - у нас в Коммерческой академии физике учили... Оптические явления... Нет, не в физике, а в физической географии...

Ну да, конечно, в физической географии - еще учитель такой был рябенькой, приземистый, как бишь его звали - забыл... Он это рассказывал, а физике учил высокий учитель, гладкий такой, с рыжими баками. А ведь Флор Гаврилов ничего не знает об оптических явлениях, и, как я думаю, он теперь удивляется такому скорому рассвету... И все удивляются... Даже боятся... Народ суеверен, ничего не знает он про оптические явления... Сходить разве к Флору Гаврилову, объяснить ему?.. Да нет, холодно, сыро; кажется, сними только шинель, тотчас замерзнешь... А! пристаем... Скоренько же доехали... Как не хочется одеваться... А надо... Ну ничего, оденемся... Ничего, теперь тепло, не сыро... Что это за колокольчик?..

В городах ведь запрещено ездить с колокольчиками... Звенит, и не простой колокольчик, а ровно серебряный, либо стеклянный... Что ж это такое?.. Это не Макарий... А!.. Устье Иргиза... Должно быть, лоцман впросонках давеча назад повернул... Прошу покорно! И по Иргизу бежит пароход... Какие нынче, однако, стали у нас хорошие пароходы строить - по песку ходят... Приехали!.. Доронинская мельница!.. Ишь как шумит, ишь как плещут волны... Десять поставов!.. Кому-то отдаст ее Зиновий Алексеич? Лизе или Наташе?.. Я бы тут иное завел - тюленя бы стал молоть... Славный у них дом на мельнице... И зачем было им в Вольск переезжать, понапрасну только тратились?.. Цветы-то какие!.. Осень на дворе, а у них розаны в полном цвету... А розаны-то какие... Без малого аршин поперек... Яблоки-то!.. Котлы пивные. И как это они сучьев не обломят?..

А! это оттого, что Лиза садами занимается, она все может... А!.. На крыльцо Татьяна Андревна вышла... С чулком. Чулок вяжет, а спицы в руках так и вертятся... Зиновья Алексеича, должно быть, дома нет... Ну конечно, нет дома ведь он в Астрахань уехал, там у него белугу поймали - двадцать сажень длины... Икры-то сколько должно быть!.. Чуть не на целую баржу... А Лизы нет... Что ж это такое?.. А!.. Колокольчик!.. Едут... Таратайка подъехала Наташа с Веденеевым... А Лизы нет... Спросить бы - да нет, не могу, силы нет... А!.. Мчится чудовище, и все тонет в кровавом блеске страшных глаз его... Жив ли я?.. Нет, думаю - значит, живу... Американец так говорил... Опять же я не на страшном суде, стало быть не умирал!.. Что ж это?.. А, догадался... Давеча на Бакалде хотел я рубашку сменить, да позабыл... Это теперь не я думаю, а рубашка... Ну да, да... Экая скверная!.. Вот я же тебя... В клочки изорву!.."

И только что поднял руку, как рубашка его в зубы. Проснулся Никита Федорыч с синяком на скуле: с вечера положил он на верхнюю койку тяжелую суковатую козмодемьянскую палку - свалилась она и прямо ему на лицо...

Оделся, вышел на палубу. Последние тучи минувшей непогоды виднелись еще на западе, а солнце уж довольно высоко стояло. Посмотрел на часы - восемь. На палубе уж сидело несколько человек. Никита Федорыч прошел в третий класс, но не нашел там Флора Гаврилова.

Поднялся наверх к самому рулю, там сидели капитан, лоцман и еще два-три человека. Хоть по правилам вход наверх запрещен, но первоклассных пассажиров пускают. Ласково поздоровался Меркулов с капитаном и спросил у него:

– Что это ночью случилось?

– Ничего не случилось,- отвечал капитан.

– Как ничего! Делали промеры до шести футов. И потом что-то такое чудное, странное.

– "Сампсон" навстречу нам попался. Место было узенько, пришлось принять в сторону,- сказал капитан.

– "Сампсон"?
– спросил Меркулов.

– Да, "Сампсон" - первенец наших больших пароходов,- отвечал капитан.- Без малого пятьсот сил. Такому богатырю поневоле дашь дорогу!

– Слыхать-то слыхал я про "Сампсона", но до сих пор не видывал,- молвил Меркулов.- А сколько баржей он водит?