На горах. Книга Первая

Старых обычаев, что от дедов, от прадедов ведутся, рушить, голубчик, нельзя; особливо на свадьбах. И перед богом грех и перед людьми будет стыдно. Не нами, сударь, повелось, не нами и кончится.

И все-таки пошла за рядною записью. Увидев Лизу в слезах, руками только всплеснула Татьяна Андревна.

— Что это с тобой, Лизанька? — в тревожном удивленье она спросила ее. — В кои-то веки жениха дождалась, чем бы радоваться да веселиться, шагу от него не отходить, а она, поди-ка вот, забилась в угол да плачет… Поди, поди, бесстыдница! Ступай к жениху… Я ему рядную сейчас стану показывать… Тебе надо быть при этом беспременно.

— Не по себе мне что-то, маменька… нездоровится…— тихо промолвила Лиза.

— А ты подь туда да сядь рядком с женихом-то. Всяку болесть как рукой снимет, — говорила Татьяна Андревна. — Поди же, поди, Лизавета, ступай, говорят тебе, ступай к нему поскорее — твое место там, а не здесь. На что это похоже?.. Приехал жених, а она хорониться от него вздумала. Ступай же, ступай!

И, взяв за руку, вывела Лизу в ту комнату, где оставался Меркулов. А у самой рядная запись в руках.

Посадив возле себя за стол с одной стороны Меркулова, а с другой Лизу, Татьяна Андревна медленно стала вычитывать:

— Образ всемилостивого спаса в серебряной ризе позолоченной, с таковыми ж венцом и цатою, да образ пречистые богородицы Тихвинские, риза и убрус жемчужные, звезда на убрусе двенадцать камней бриллиантовых да камень рубин красный. Образ преподобных Захария и Елизаветы, риза серебряная позолочена с таковыми ж венцами; да образ Николы Святителя, риза серебряная позолочена, да образ Гурия, Симона и Авива в серебряной ризе позолоченной; да образ великомученицы Варвары, оклад серебрян позолочен. А всего четыре образа в серебряных позолоченных ризах, да один низан жемчугом с каменьями, да один в серебряном золоченом окладе. Да приданого ж: серьги бриллиантовые трои, ожерелье бриллиантовое на шею да жемчуга кафимского пять фунтов крупного, низан на двенадцать ниток…

Больше четверти часа Татьяна Андревна читала рядную. Лиза сидела, потупя глаза и поникнув головою, а жених, облокотясь о стол, казалось, внимательно слушал.

Но чтение о бархатных салопах, о шелковых платьях, о белье голландского полотна, о серебряной посуде и всяком другом домашнем скарбе, заготовленном заботливой матерью ради первого житья-бытья молодых, скользили мимо ушей его; о другом были думы Меркулова… «Неужель она в самом деле променяла меня на другого?» Так думалось Меркулову, и сердце не так уж кипело у него, как в первые минуты свиданья… Взглядывая ка Лизу, замечал он теперь в лице ее выраженье тяжелой, но напрасной обиды, и стало ему ее жалко, заговорила в нем совесть…

Кончила Татьяна Андревна, чай стали пить, завтракать, а жених понемножку словами с невестой начал перекидываться. «Нет, — думал он, — нет, таким голосом с постылыми не говорят… Напрасно я… Это все фармазонка!.. Нужно ж было ей навстречу попасться. Как встретил ее, так и утвердился в тех мыслях!..»

После завтрака Татьяна Андревна, догадавшись по говору материнского сердца, что меж женихом и невестой проскочило что-то неладное, приказала Наташе что-то по хозяйству и сама вышла, сказав мужу, что надо ей с ним о чем-то неотложном посоветоваться, остался Меркулов с Лизой один на один. Уйти нельзя, молчать тоже нельзя. «Дай расспрошу», — подумал он и повел речь издалека.

— Кажется, вы не очень мне рады, — с трудом промолвил он, подойдя ко вставшей с места невесте. Она зарыдала и страстно припала к плечу жениха… Получаса не прошло, а они уж весело смеялись, искали, кто виноват, и никак не могли отыскать… Забыты все тревожные думы, нет больше места подозреньям, исчезли мрачные мысли. В восторге блаженства не могут наглядеться друг на друга, наговориться друг с другом. И не заметил Меркулов, как пролетело время. Половина третьего, пора на биржу ехать с Васильем Петровичем. Нечего делать — пришлось расстаться.

Наскоро покончив с Морковниковым, Никита Федорыч поспешил к невесте. Встреча была иная. Таким поцелуем, о каком он во время разлуки мечтал, встретила теперь его Лиза… В самозабвенном наслажденье душевным блаженством оба они утопали…

Долго за полночь просидели… пока Татьяна Андревна, зевая и крестя рот, не сказала:

— Не время ль невесте держать опочив, не пора ль жениху со двора съезжать?

***

Наверстал же Никита Федорыч Веденееву за прошлую ночь. Сидит у невесты, а приятель жди-пожди.

— Наконец-то! — воскликнул Дмитрий Петрович, встречая приятеля. — Куда это до сей поры запропастился? Третий уж час.

— Известно, где был, — позевывая, ответил ему Меркулов. — А ты что не приезжал? Спрашивали про тебя.

— Кто спрашивал? — с живостью спросил Веденеев.

— Все спрашивали: и Зиновий Алексеич, и Татьяна Андревна, и Наташа, — отвечал Меркулов.

— И она? — с живостью быстро спросил у него Веденеев.

— Кто она?

— Да Ната… Наталья-то Зиновьевна, — слегка смешавшись, молвил Дмитрий Петрович.

Зорко взглянул на него Меркулов, а потом проговорил:

— Кажется, и она спрашивала… Да, точно, спрашивала. Вспомнил теперь…

Быстро вскочил Веденеев со стула, взъерошил волосы и, раза три пройдясь взад и вперед по комнате, стал перед приятелем… Взволнованным голосом он сказал ему:

— Слушай. Я ведь, брат, люблю все сразу, я ведь без лишних разговоров. Люблю решать дела без проволочек… Слушай, Никита Сокровенный… И вдруг речь его оборвалась…

— Что же замолчал? — улыбаясь и пристально глядя в глаза приятелю, спросил Меркулов. — Говори, слушаю.

— Вот что я хотел сказать тебе…— снова начал Дмитрий Петрович. — Так как, значит, мы с тобой приятели… Не знаю, как у тебя, а у меня вот перед богом, опричь тебя, другого близкого человека нет в целом свете… И люблю я тебя, Никита, ото всей души. И опять замолчал. Слов не находил.

— Дальше что еще будет? — усмехнулся Меркулов.

— Да ты не смейся, — вскричал Веденеев. — Нечего сказать, хорош приятель. Ты ему про дело, а он на смех.

— А ты говори толком, — сказал Меркулов. — «Люблю сразу, люблю без лишних слов», а сам тянет околесицу, слушать даже тошно… Ну, распрастывайся!..

— Видишь ли что, Никита Сокровенный, — собравшись с духом, начал опять Веденеев. — Так как я очень тебя люблю, а еще более уважаю, так и захотелось мне еще поближе быть к тебе.

— Как же это?

— Породниться.

— Как же нам с тобой родниться? — добродушно улыбаясь, спросил Меркулов.

— Высватай мне Наташу. Славно будет…— сказал Веденеев.

— Вот тебе на! — весело засмеялся Никита Федорыч. — Значит, мне свахой быть, говорить Татьяне Андревне: «У вас, мол, товар, а у меня купец, за нашу куницу дайте красную девицу, очень мол, мы про нее много наслышаны: сама-де умнешенька, прядет тонешенько, точит чистешенько, белит белешенько…»