На горизонте горело зарево
Шрифт:
Свиренко не злился. Он знал, что я не хотел его обидеть и с уважением относился к его увлечению буддистскими практиками, просто никогда не упускал возможности его поддеть. Остальных приятелей я видел все реже. Не было времени просиживать в барах, да и в карманах всегда было пусто. Я встречался с ними на выходных, чтобы хорошенько напиться и немного расслабиться, а заодно узнать, что происходит в городе.
Когда я скопил достаточно денег на поездку, уже наступила зима. Чтобы собрать необходимую сумму, пришлось сэкономить на теплой одежде, и я носился повсюду в старой клетчатой куртке и истрепанных джинсах, а ночами, тщетно пытаясь согреться, смотрел на рюкзак, бесполезно стоящий в углу.
Время шло, а я, утомленный пустым ожиданием, все так же работал. Вечерами ехал к Свиренко, который
Чудесные люди, каких и десятка не встретишь за всю жизнь. Хотя сейчас я понимаю, что это была лишь иллюзия, в правдивости которой я пытался убедить сам себя. Я провел немало ночей, сидя в их уютной гостиной, и так привязался к этим двоим, что подумывал уже забыть о своей затее и просто остаться с ними. Прятаться холодными вечерами с бутылкой вина, слушая записи Хендрикса, которого безумно любил Свиренко, или зачитывая друг другу свои первые попытки написать что-нибудь стоящее. Кат обычно сидела возле нас и просто слушала, не произнося ни слова. Она была девушкой скромной и немногословной. Она нравилась мне не только как друг. В ее остром личике было нечто, что заставляло мой взгляд снова и снова искать его. А чуть неряшливые движения завораживали своей простотой и умиляли детской непосредственностью. Но стоило ей скинуть свой мешковатый свитер, который являлся основой ее гардероба, и джинсы, скрывающие изгибы бедер, как тут же передо мной открывалась на редкость красивая и желанная женщина. Кат никогда не умела оценить себя по достоинству. Тогда она только развелась со своим первым мужем, устав от его запоев и пренебрежения, с которым он относился к ней, и пребывала в том упадочном настроении, которое охватывает женщин после разрыва с мужчиной. Она ощущала себя отвратительным существом, не способным привлечь внимание и вызвать восхищение, совершенно не замечая при этом, как парни провожают ее взглядом.
Когда наступил февраль, мне пришлось ненадолго прервать общение с Кат и Свиренко. Мои чувства к этой девушке все больше выходили за рамки дружбы, а поскольку она была со Свиренко, я не мог позволить им развиваться. Я решил просто пропасть ненадолго и немного проветрить мозги. Познакомиться с какой-нибудь милой девушкой, а потом, выбросив романтическую чушь из головы, снова вернуться к ним.
Тогда я и познакомился с Оксаной. Она работала в баре на углу моей улицы. Среднего роста, с широким, чуть сгорбленным носом и кудрями до самых плеч. Я взглянул на нее и сразу понял – это как раз то, что мне сейчас нужно. Каждый вечер я шел к ней в бар и часами сидел у стойки. Оксана стояла, горделиво приподняв подбородок, не отрывая от меня тускло-серых глаз, а я все не решался с ней заговорить. Я считал себя совершенно невзрачным, хотя мне не раз говорили, что отчасти я грубо, по-мужски привлекателен. Но, если честно, я до сих пор в это не верю. Когда я все же заговорил с ней, то сделал это слишком деликатно. Поэтому отношения между нами завязались исключительно приятельские.
Так все и шло, пока однажды я все же не набрался смелости и не предложил ей выпить после работы. Оксана согласилась, и все было просто волшебно. Пустел четвёртый или пятый бокал, мы говорили обо всём на свете, о жизни, книгах и вроде бы даже о трехпалых ленивцах – обычный треп, когда не знаешь, чем забить тишину. Сидели уже почти впритык и искали повод прикоснуться друг к другу. Похлопывания, рукопожатия, скользящие, как бы случайные прикосновения руками, но в них было столько нежности, что всё вокруг меркло и мир, погрязший в темноте зимней ночи, больше меня не заботил. Через час мы уже ехали к ней, в тишине, усевшись вдвоём на заднем сиденье, разглядывая пустые улицы. Дома Оксана откупорила бутылку ликера и посмотрела на меня, словно пытаясь сохранить рассудок.
– Не могу поверить, что связалась с тобой, – прошептала
она.– Мне, наверное, уже пора, – мне было очень неуютно. Даже алкоголь не предавал мне уверенности в себе. Даже сейчас, будучи взрослым, меня немного трясет от мысли, что нужно знакомится с девушкой. Слава Богу я давно женат и могу больше не волноваться об этом.
– Зачем? Оставайся у меня до завтра, – и той ночью я остался с ней.
Следующие две недели я провел с Оксаной. С утра мчался на работу, вечером возвращался к ней. Ночами мы заливались вином и любили друг друга. И так день за днем пускались в марафон похмельного утра, рабочего дня и бессонной ночи, и лишь пили кофе по десять чашек в день, чтобы дать себе силы для нового старта.
Я говорил ей:
– Поехали со мной.
– Куда?
– Никуда. Просто поехали. Сойдет снег, и умчимся.
– Зачем тебе куда-то ехать? Оставайся лучше со мной.
И я каждый раз оставался. И все повторялось по кругу – кофе, алкоголь, Оксана. Но однажды утром, стоя в ванной, я взглянул на себя и вдруг испугался. Смотрел на свое отражение и видел оплывшего, со впалыми щеками пьянчугу, которому срочно нужно было проспаться и просто пару дней отдохнуть. К тому же и без того плачевное мое состояние отягощала навязчивая мысль о том, что я предал свои чувства к Кат и обманывал надежды Оксаны. Усевшись на пол, я твердил сам себе: «Пора бы притормозить, приятель», – но, встрепенувшись, принял холодный душ и выпив две чашки крепкого кофе, стал собираться на работу. И только подойдя к двери, вдруг ясно осознал, что загнал себя до предела. Я вернулся в кровать, потому что непременно свихнулся бы, если бы прожил так еще один день.
Оксана приехала поздно вечером, когда я еще спал, и принесла бутылку портвейна. Мы слушали записи Хаулин Фулфа, и через час я снова был пьян. Млел рядом с ней, а потом долго еще лежал в темноте, молча погружаясь в сон, безмятежный и тихий, сквозь который чувствовал, как она прижималась ко мне. Потом снова утро, тошнота, омерзительное чувство упадка… Дни стали похожи один на другой, и я перестал видеть грань между ними. И вот, проснувшись однажды, я понял, что это конец. В тот же день я позвонил старому приятелю Кириллу Проскурову, с которым мы жили когда-то на одной улице.
После школы Кирилл покинул дом и жил теперь в городке недалеко от Краснодара со странным названием Горячий Ключ. Кирилл часто приглашал меня погостить и даже обещал подыскать работу. Именно с этого города я решил начать свой заезд. Задержаться в Ключе на пару недель, подзаработать денег. Потом по М4 доехать до Новороссийска, заночевать, а дальше по М25 до Джанкоя. Оттуда по М2 до самого Харькова, проведать пару приятелей и по ней же вернуться домой. Тогда не было проблем с пересечением российско-украинской границы. Я мог проехать по внутреннему паспорту и не регистрироваться по месту, если не пробуду там более двадцати недель.
Когда Кирилл услышал мой голос, он тут же заявил: «Не беспокойся ни о чем. Достань билет и приезжай. Тут уж я о тебе позабочусь». Вечером я получил расчет, забрал из дома рюкзак и поехал попрощаться со Свиренко и Кат. Заночевал я у них, а утром отправился на вокзал, ничего не сказав Оксане. Я понимал, что поступаю неправильно, и мне было чертовски паршиво, ведь, Бог свидетель, эта девчонка мне действительно нравилась. Но, честное слово, если бы я провел с ней еще один день, она загнала бы меня в могилу.
Часть 2
Первую ночь в дороге я спал или просто смотрел в окно. За стеклом тянулись лишь заснеженные поля и деревушки вдалеке. О присутствии людей напоминали только полоски дыма, валившего из печных труб.
В вагоне было стыло. Пассажиры сидели, уткнувшись в окна. Каждый думал о чем-то своем. Тишину разбавляли только ложечки, побрякивающие в стаканах. Я прижался лбом к стеклу и попытался в кромешной белизне зацепиться за что-нибудь взглядом. Но вдоль железнодорожного полотна виднелись только бетонные столбы.