На грани веков

Весь день и следующую ночь они пробирались сквозь чащи, шли по полям с покинутыми усадьбами, по лугам, где нескошенная трава свалялась и пожелтела, перебирались через узкие полосы топей и вновь выбирались на холм в сухом лесу с ковром рыжеватого мха и старыми елями, опутанными прядями лишайника. К вечеру нечаянно наткнулись на довольно широкую дорогу — она вела прямо к югу, с нее они больше не сворачивали. Никто уже не гнался следом, идти можно было медленно, не высылая вперед разведчиков и не соблюдая особой предосторожности. Козуль тут было такое множество, что даже считать надоело; один за другим попались три лося. Но дичь никого не прельщала, аппетит совсем пропал, в полдень и вечером на привале редко кто рылся в своей котомке. На какой-то прогалине впервые за все это время увидали большого медведя — он наклонился над сучковатой колодой, узкими умными глазками поглядел на толпу чужаков, мохнатой лапой погладил морду и вразвалку проковылял в кусты. Вожак запретил стрелять — ведь это почитаемый лесной зверь. К вечеру дорога свернула в такую топь, каких до сих пор они еще и не видывали. По заболоченному лесу; тянулись илистые ручейки и ржавые струйки, они с журчанием переплескивались через бревна сгнившего, обвалившегося мостика. Петерис влез на высокую черную ольху, чтобы разведать окрестность, и закричал сверху, что видит похожее на круг колбасы озеро, у которого ближний берег заболоченный, а дальний высокий и поросший лиственными деревьями. Плиен-озеро на полпути к дому — это поняли все, но, удивительное дело, и эта весть не очень-то их обрадовала. Так много пережито и перевидано, что радость предстоящего возвращения домой лишь постепенно выплывала из хаоса разноречивых чувств.

Следующую ночь ратники провели в сухом месте, под заиндевевшими березами. Ударили первые заморозки, было тихо, листья, потрескивая, отламывались от ветвей и падали на плечи и головы. Усталость, лень и равнодушие были так велики, что никому не хотелось искать валежник для костра. Ратники надвинули шапки на уши, втянули головы в воротники кафтанов и кожухов и угрюмо, от начала до конца, припоминали далекий напрасный поход и, дрожа от холода, ждали утра.

К полуночи неподалеку, с севера, опять завыли волки. Люди не выдержали, вскочили и выстрелили в черную чащобу. Хищники пропали, до рассвета было тихо, можно было немного вздремнуть. Мартынь глаз не смыкал. Привалившись к стволу березы, он глядел вверх, где в просветах листвы виднелось затянутое, без единой звездочки, мутно-серое небо. Осенняя желтизна погасла, кругом все серое и черное. Тишина, холод и неизвестность, мрачная пустота навевали на вожака тяжелые раздумья. Что сказать дома? Ведь это он затеял ратный поход, надеясь совершить большие дела. А чего же достигли? Что приобрели? Одного эстонца, одного приблудного пса, одну баранью шапку, два мушкета и Пострела, а где же трое своих? Краукста и Клава дома ждут жена и дети. Юкума, правда, никто не ждет — только Инта по ночам нет-нет да и застонет во сне, а может, и наяву. Калмыков они разогнали, зато татары прогнали их самих. И что двадцать человек могут поделать против полчищ, которые уже много лет врываются из чужой, неведомой русской земли? Зачем было шлепать по трясинам и дрожать от холода во тьме, если неведомые огромные силы где-то далеко за рубежом, может, в эту самую ночь решают судьбу их края? Куда же подевался прославленный молодой шведский король, почему он не оберегает свою житницу — Видземе, почему дозволяет калмыкам убивать латышских пахарей?.. Таким угнетенным и разбитым Мартынь никогда еще себя не чувствовал. Темень, непроглядные дали и неведенье давили еще сильнее, чем это свинцово-тяжелое небо над невидимой желтой листвой.

4

Откуда было знать латышским мужикам, почему эти страшные чужаки, как стая ненасытных волков, ворвались в Эстонию и прирубежную Видземе! Даже господа ломали голову над непонятным равнодушием шведов к земле, которой они так долго владели и которую привели в такое состояние, что из нее можно было черпать, как из бездонной житницы. Молодой король уже не казался немецким дворянам ненавистным, но он все рыскал с полками где-то далеко за Дюной, оставив вместе с имениями и мужицкие хутора, и дворы на разграбление и погибель.

После проигранной Нарвской битвы, о которой здесь ходили лишь смутные и противоречивые слухи, царь Петр Первый, опасаясь дальнейших ударов Карла Двенадцатого, укрепил прирубежные города, в особенности Новгород и Псков. Но его заботы об этом рубеже оказались напрасными, шведский король считал русских окончательно разбитыми и пока что обернулся против главного противника — польского короля Августа Второго и его саксонских полков в Курляндии, Литве и Польше. После провала заговора Паткуля и капитуляции Дании Август добивался еще более тесного сближения с русским царем. Правда, войско у того было еще мало обученное и плохо вооруженное, но он со сверхчеловеческой настойчивостью старался использовать необъятные просторы своей страны и богатства ее, чтобы как можно скорее создать мощную армию.

Семнадцатого февраля тысяча семьсот первого года Петр через Смоленск, Витебск, Полоцк, Друю и Дюнабург на почтовых прискакал в Биржи к Августу Второму. Оттуда оба государя отправились осматривать Дюнамюндскую крепость и саксонский гарнизон, затем через Митаву вернулись в Биржи, где двадцать шестого февраля утвердили и дополнили прежний союзный договор. По новому трактату русский царь обязался выслать королю двадцать тысяч рублей для подкупа польских сенаторов, чтобы они разрешили собрать польское войско в помощь саксонцам против полков Карла, а кроме того, двадцать тысяч солдат и известное количество военных припасов. Договор Петр выполнял неуклонно. Князь Репнин с обещанными полками отправился из Новгорода в Лифляндию и двадцать первого июня в Кокенгузене присоединился к саксонцам под командованием фельдмаршала Штейнава. Деньги прислали из Москвы, военные припасы из Смоленска.

Генерал-фельдмаршал Борис Шереметев с войском расположился в Пскове и близлежащих крепостях. Оставленные в Эстляндии и Лифляндии шведские полки и городские гарнизоны были уже не в состоянии сопротивляться русским, те все чаще появлялись в окрестностях, хотя и сами опасались внезапного окружения. Четвертого сентября сын фельдмаршала Михаил Шереметев напал на отряд майора Розена численностью в шестьсот человек, самого майора вместе с восемьюдесятью солдатами взял в плен; остальных перебили, так что убежать удалось только одному, прапорщику. Еще более внушительной победы добился старый Шереметев первого января семьсот второго года, разбив под Эрестфером [3] армию генерал-майора Шлиппенбаха численностью в семь тысяч конников и пехоты и в июле того же года вместе с казаками, татарами и калмыками — вновь собранный полк Шлиппенбаха под Гуммельсгофом, вблизи Валки. Нарва, Дерпт, Вейсенштейн, Оберпале, Вольмар, Смилтен, Рауна и Мариенбург, чудесные пригородные имения, были уничтожены в ходе этих сражений, стога сена и соломы горели на всех полях и поймах.

3

Эрестфер — имение под Тарту.

После разгрома под Нарвой от войска откололись и удрали орды татар и калмыков, по своему почину разоряя, разбойничая по обширной округе, на время пропадая, затем вновь внезапно выныривая, точно из пекла.

В мае семьсот первого года Карл Двенадцатый с армией численностью в двадцать пять тысяч направился из Дерпта по дороге к Дюне. Фельдмаршал Августа Штейнав тщетно пытался удержать его; шведы переправились через реку и на Спилвском лугу разбили саксонцев, после чего те совместно с русскими частями Репнина решили отступить к литовскому порубежью у Бауска, где надеялись разжиться необходимым для войска провиантом. Но Карл решил захватить тогдашнюю резиденцию польского короля — Митаву. Внезапным ударом шведы заняли польские провиантские склады, канцелярию его королевского величества, а раненых и больных саксонских офицеров всех перебили. Оттуда они устремились навстречу Штейнаву, заняли Бауск и затем направились в Биржи, куда успел отступить саксонский фельдмаршал с тридцатитысячной армией. Русским частям Репнина Штейнав приказал отправиться в Дюнабург, а в Кокенгузене оставил саксонский драгунский полк. Гарнизон Кокенгузена взорвал пороховые погреба и замок, после чего саксонцы поспешили следом за главнокомандующим в Польшу, а русские через Друю и Опочку — в Псков, где присоединились к армии Шереметева.

В Польше происходили большие междоусобицы. Кардинал примас Радзиевский совместно с гетманом Сапегой, перейдя на сторону шведов, переписывались с Карлом Двенадцатым и по его распоряжению подстрекали поляков помочь скинуть с трона Августа Второго. Заняв Биржи и захватив там много артиллерии и огнестрельных припасов, шведский король расположил войско на зимние квартиры в Курляндии, а сам с шестью тысячами человек вернулся в Лифляндию и осадил крепость Дюнамюнде, где комендантом был Кауниц, а в охране — русский полк подполковника Шварца. В декабре крепость сдалась, русских морем отослали в Кольберг, а оттуда в Саксонию и позже в Россию.

Август Второй с войском бежал в Саксонию. В Литве началась братоубийственная война. Огинский совместно с польскими помещиками выступил против действий кардинала и Сапеги, направленных на поддержку шведов. Карл двинулся на помощь друзьям, разбил Огинского и расположился в его замке, но враги спалили замок, так что сам король едва спасся. Затем, заключив договор с кардиналом и Сапегой, он перевел армию из Курляндии и Лифляндии в Литву и, расположившись в ней лагерями, с неслыханной жестокостью начал взыскивать с противников контрибуцию и без счета сжигать их селения. В Литве было что грабить, и награбленного с избытком хватало на прокормление армии, излишки даже можно было посылать в Швецию. Силы Карла росли день ото дня, хотя враждебные польские аристократы и литовские партизаны не давали ему покоя. Гетман Вишневецкий напал на войска генерала Гуммергельма, перебил четыре тысячи человек, а самого генерала с шестерыми ротмистрами взял в плен. Август Второй напрасно пытался задобрить примаса и сапеговцев, те неотступно призывали шведского короля направиться в глубь Польши и свергнуть саксонского принца. Одиннадцатого мая тысяча семьсот второго года Карл занял Варшаву, но Августа захватить не удалось: тот сбежал в Краков. У него было двенадцать тысяч польского войска; призвав еще двадцать тысяч соплеменников из Саксонии, он выступил против шведов. Но у Пинцова Карл разбил его, отнял всю артиллерию и обозы, Август едва успел снова укрыться в Кракове. Хотя он и призывал туда подкрепление из Саксонии, но уже в августе Карл подошел к городу, и Августу Второму пришлось бежать в Варшаву, а Карл, взыскав с краковцев сто тысяч талеров контрибуции, последовал за ним. Бежавший польский король обратился к Карлу с предложением мира, но тот и слышать об этом не хотел. За это время верные Августу литовцы под водительством Галецкого выпросили у русских тридцать тысяч рублей и несколько конных и пеших полков для борьбы со шведами в Литве и Лифляндии и с мятежными казаками Сапеги на Украине.

А Карл Двенадцатый все продолжал гоняться по Польше за Августом. Генерал Рейншильд отогнал его от Торуни. Несчастный польский король удрал в Мариенбург [4] . Сам Карл наголову разбил у Пултуска саксонцев генерал-фельдмаршала Штейнава, преследуя остатки их, прогнал через город, получив в добычу пушки, множество боеприпасов и провианта. После этого Август из Мариенбурга убежал в Люблин. Торуньский гарнизон, возглавляемый саксонским генералом Ребелем, держался упорно всю осень, но четырнадцатого октября тысяча семьсот третьего года все же вынужден был сдаться. Четыре тысячи еще оставшихся там солдат шведы взяли в плен и в ужасный зимний мороз полуголых погнали в Швецию, причем многие из них в дороге отморозили руки и ноги. С жителей Торуня Карл взыскал сто тысяч талеров, а с монахов и монахинь — еще шесть тысяч за то, что во время осады звонили в церковные колокола. Повсюду в польской Пруссии Карл вымогал огромные суммы контрибуции, добыл много пушек и боеприпасов, которые отослал в Стокгольм.

4

В I книге сходное название имеет нынешний город Алуксне в Латвии. Здесь же речь идет о бывшей цитадели Ливонского ордена. Ныне польский город Мальборк.

Август Второй в Люблине напрасно созвал сейм и собирал новое войско, кардинал по-прежнему деятельно поддерживал шведов, с лисьей хитростью плетя сети всевозможных интриг и ловко спасаясь от мести патриотически настроенных магнатов. В конце года Карл занял и Мариенбург, а Эльбингский магистрат, вопреки воле граждан, вынес ему навстречу ключи от города. В Эльбинге в его руки попали самое лучшее артиллерийское снаряжение и богатства всей округи, так что Карл беспечально мог провести зиму в Пруссии. Двенадцатого июля тысяча семьсот четвертого года он объявил в Варшаве королем познанского воеводу Станислава Лещинского; поэтому от него отшатнулись многие до сих пор дружественные шляхтичи и даже кардинал Радзиевский, который прочил на место Августа некоего французского принца. Август Второй в это время находился в Сандомире, откуда разослал протест всем властителям Европы. Из Сандомира шведский король прогнал его в Ярославль, откуда он внезапно явился в Варшаву и даже попытался осадить Познань, но после нескольких удачных и неудачных стычек приказал солдатам отступить в Саксонию. Тогда Петр Первый объединился с литовским гетманом Вишневецким и послал ему в помощь двенадцать тысяч солдат под началом князя Репнина и генерал-майора Ренна. В тысяча семьсот пятом году на польскую границу отправился и генерал-фельдмаршал Шереметев, а первого июля в Вильну прибыл сам царь Петр.