На исходе дня. История ночи

Судя по судебным разбирательствам, проводимым в лондонском Олд-Бейли, проститутки были склонны к насилию. Тогда как некоторые из них находились под защитой сутенеров мужского пола, основная их часть работала сама по себе. Они не только воровали часы и деньги у клиентов, слишком пьяных или усталых, чтобы беспокоиться об этом, но еще и прибегали к грубой силе: ранили своих жертв или связывали им руки, пока шарили по карманам. В 1743 году Джон Кэтлин свидетельствовал против двух женщин, одна из которых сначала его «крепко обхватила руками», а затем «они вспороли мне штаны и вытащили деньги». Джозеф Лейсби был ограблен двумя проститутками в переулке. Одна из них удерживала его силой, пока другая убегала: «Она обругала меня и не отпускала; это внушило мне такой ужас, я уж думал, что она перережет мне горло»⁴⁶.

Ночное насилие часто являлось следствием демонстрации силы в компаниях молодых людей. Столицы и провинциальные местечки, города от Падуи до Нью-Йорка — все в различной степени страдали от ночных потасовок между юношами, разминающими мышцы, причем их численность значительно превосходила число гуляк-аристократов. В бандах преобладали ремесленные ученики и наемные работники, чей боевой дух изрядно подпитывался молодостью; временами к ним присоединялись слуги, а в колониях — рабы и свободные чернокожие. Достаточно типичной была жалоба лейпцигского муниципалитета в начале XVIII века: «Поздно вечером многие ученики, парни, горничные и прочий неженатый народ болтаются без цели на улицах и совершают многие непотребные вещи», кричат и «носятся повсюду». В XVIII веке волнения в различных районах французского города Лаваль происходили «почти каждую ночь». Такую молодежь называли «ночные бродяги» (coureurs de nuit). В итальянских городах молодежные банды были известны как nottolones. Один чиновник в 1605 году переживал за жителей Ковентри, которые «не чувствуют себя в безопасности, даже засыпая в собственных домах», из-за «распутных молодчиков». В ремонстрациях [76] говорилось о «ночных беспорядках и разгуле», о «буйных компаниях мужчин, детей и негров». В пиренейской деревеньке Лиму дюжина молодцов якобы ежевечерне собиралась «в одном частном доме, где они и решали, какое безобразие учинить в эту ночь»⁴⁷.

76

Ремонстрация — заявление, содержащее решительный протест.

Для достижения максимального эффекта необходим был шум, и чем громче, тем лучше. Злобные ругательства, непристойные баллады и отдельные выстрелы служили глашатаями ночного царства молодежи, бросавшей вызов жителям респектабельных районов и возвещавшей о сопротивлении их господству днем. Молодые люди в Германии заслужили дурную славу тем, что распевали йодлем (Jauchzen). В Дании излюбленным «ритуалом» была безумная беготня по городу (grassatgang). Даже житель маленькой швейцарской деревеньки жаловался в 1703 году: «Молодые неженатые парни со свистом и криком носятся по улицам, издавая ужасные вопли и распевая йодлем». Часто какофонию усиливали горны, трубы и другие музыкальные инструменты, а также городские колокола, звон которых сонные горожане иногда принимали за пожарную тревогу. Возле здания суда в Филадельфии каждую ночь собиралось «много негров и прочих» с ведрами, используемыми в качестве барабанов. Еще более дерзкой была реакция рабов одной из ямайских сахарных плантаций на несчастный случай, в результате которого утонул племянник надсмотрщика. Томас Тистлвуд (сам надсмотрщик) записал в дневнике: «Вчера между восьмью и девятью вечера слышал звук выстрела у реки, а потом ночью на реке напротив хижин наших негров палили из двух ружей, громко выкрикивали „ура!" после каждого выстрела, полагаю радуясь смерти моего родственника. Странное бесстыдство»⁴⁸.

Часто за этим следовали акты вандализма. Основной удар принимали на себя жилища: стены забрызгивались грязью и экскрементами, медные дверные молотки выдирались из петель, а окна разбивались камнями. Перед входной дверью могли повесить мертвую кошку. Особенно страдали уличные фонари. И дело было не только в том, что молодежь впадала в неистовый восторг от битого стекла, но и в том, что тусклое свечение ламп угрожало лишить банду анонимности. В одну из мартовских ночей 1752 года манчестерские хулиганы совершили массовую кражу дверных молотков, предварительно разбив «множество фонарей на большей части главных улиц». Вскоре после установки верхних фонарей в Париже в 1667 году, вышло предписание, угрожающее наказанием «пажам, лакеям и другим людям, ведущим дурную жизнь, возмутителям общественного спокойствия, тем, которые разобьют фонари». А когда в Лавале купец вышел из дому, дабы проверить, что за беспорядки происходят на улице, какой-то юнец подстрекал своих товарищей «подстреливать любого, у кого есть свеча»⁴⁹.

Сельская местность также не была избавлена от подобной напасти. Жертвами ночного хулиганства становились сады, дома, а также амбары и прочие подсобные строения. В XVII веке в одной из деревень компания молодых людей несколько раз навещала аккуратный фермерский двор, «чтобы освободить животы». Проказники рядились вурдалаками и прикрепляли свечки на спины животных, чтобы они выглядели как призраки. Хуже было, когда травили рыбу в пруду, выкорчевывали деревья и поджигали скирды сена. В «Легенде о Сонной Лощине» Вашингтона Ирвинга сельский персонаж Бром Боне и его «буйная ватага» однажды ночью так разнесли здание школы Икабода Крейна, «что бедный школьный учитель готов был подумать, что у него в школе справляли шабаш колдуны и волшебники здешних мест»⁵⁰.

Проверяя собственную смелость и физическую силу, банды время от времени дрались друг с другом на улицах, с гордостью демонстрируя свои раны на следующее утро. Ночь была их испытательной площадкой. Неожиданно замеченная компания из соседнего прихода или деревни неизменно мобилизовывала молодежь. В 1633 году на острове Гернси священники жаловались на молодых людей, шатающихся «большими компаниями от прихода к приходу и от места к месту, вследствие чего часто происходят всяческие стычки, произвол и дебош». В 1673 году группа слуг из Нортгемптоншира, возвращаясь однажды весенней ночью со свежим пивом, была жестоко избита вооруженными кольями соперниками из деревни. «У слуги мистера Бакстера, — сообщал Томас Ишэм из Лэмпорта, — фактически перелом костей черепа с пробоинами в нескольких местах»⁵¹.

Случайные прохожие тоже становились жертвами кровопролития. Так, однажды ночью в 1513 году компания мюнхенских подростков решила «избить до смерти первого встреченного ими на улице». Отпустив однорукого беднягу, они решили «испытать мужество», напав на слугу герцога Вюртембергского. Джон Ивлин обнаружил, что студенты Падуи «вечерами позволяют себе варварские вольности». Он и его товарищи были вынуждены вооружиться пистолетами, чтобы «защитить» свои двери. Большинство людей по понятным причинам предпочитали держаться подальше от мародерствующих банд. Как-то вечером Пепис, опасаясь «шляющихся повсюду» ремесленных учеников, решил, что должен возвратиться домой до темноты⁵².

Обычно банды демонстрировали склонность к дискриминации. Излюбленными мишенями становились путешественники и прочие чужаки. «Небезопасно для чужестранца, а тем более для англичанина, гулять по этому городу после ужина, когда простой люд в основном подогрет выпивкой», — открыл для себя, находясь в Гамбурге, Файнс Морисон. Легкой добычей были девочки-подростки, хотя, как правило, сексуальная энергия находила выплеск в «играх» вроде толкания их по кругу (от одного к другому) и растрепывания волос. Но были известны и тяжкие случаи. В XV веке ремесленники и чернорабочие Дижона приобрели дурную славу из-за групповых изнасилований. В год случалось не меньше двадцати нападений, и, вероятно, половина всего мужского населения города в юном возрасте «развлекалась» подобным образом. Прогуливаясь ночью по Гааге, Давид Бекк и некая супружеская пара были окружены шестью, а то и большим количеством слуг, которые, по ошибке приняв даму за проститутку, пытались отбить ее для себя. В Лондоне часто совершались нападения на девушек-служанок, а в XVII веке в Массачусетсе у молодой женщины вырвали из рук фонарь, после чего к ней пристала «компания грубых парней», один из которых несколько раз «засовывал руку под» ее «фартук и произносил гадкие и мерзкие слова». Дефлорация молодых девушек по своей сути была диким глумлением над установленным порядком, который предусматривал сохранение их доброго имени до замужества; тем позорнее было, если насильниками являлись мужчины, занимающие очень низкое положение в обществе⁵³.

Каждую ночь риску подвергались даже «столпы существующего порядка», включая купцов, лавочников и представителей местных властей. Ночь обнажала социальные конфликты. «Нет такого оскорбления, которое бы не досталось мне», — горевал сборщик соляной подати в Лиму. В сельской общине Отельфинген у казначея, подвергшегося «мести Ночного Парня», сломали изгородь и разбросали по земле восемь вязанок дров. Банды терзали и священников всех мастей. «Это как искать пасхальные яйца», — описывали в 1529 году швейцарские работники свои планы по выманиванию «мерзких священников» из «их тайных укрытий». Мало кто избежал этой участи, и не важно, насколько праведным был человек. В 1718 году в Норфолке небольшая группа молодежи проникла в церковь сразу после полуночи. Они трезвонили в колокола, пили крепкое пиво и ломали церковные скамьи, а кроме того, развели огонь на колокольне, чтобы приготовить бифштексы. Вооруженные банды Дижона — malvivantz — были виновны в том, что разбивали окна в домах «уважаемых горожан», включая «господ из парламента». Женатые мужчины представляли в неменьшей степени соблазнительные мишени. В одной французской деревне этим «образцам пристойности» из среднего класса кричали: «Вон в постель! Вон в постель!» — едва заставали на улице в поздний час. Так, некий сердитый юноша орал: «Я не стану тебя слушать! Ты женат! Давай вали спать к своей женушке!»⁵⁴

Рабы и свободные чернокожие не столь часто прибегали к насилию из-за риска ухудшить свое положение. Нападения на белых были редки, хотя случались и поразительные исключения. Закон, принятый в 1703 году в Массачусетсе, упоминал «великие беспорядки, дерзости и взломы», совершенные ночью «индейцами, неграми и мулатами — слугами и рабами». В 1752 году в графстве Нортумберленд (Виргиния) раб по имени Дик ударил спящего хозяина по голове плотницким топором. Менее двух лет спустя в Бриджтауне (Барбадос) четверо чернокожих под предлогом «множества бед», которые они претерпели «за прошедшее время», свалили с ног, избили и наконец зарезали «белого человека, который спокойно проходил мимо них однажды ночью». На Николаса Крессуэлла, прогуливавшегося как-то вечером с другом на Барбадосе, «несколько негров» обрушили настоящий «каменный дождь из-за мангровых зарослей». Годы спустя в Бостоне чернокожий, обменявшись оскорблениями с несколькими белыми джентльменами, бормотал, удаляясь: «Если бы только была ночь и у меня в руках оказалась хорошая палка, как бы я заставил удирать этих ублюдков!» Но вместо этого при свете дня он был арестован и наказан за свою наглость⁵⁵.

В раннее Новое время ночной ландшафт de facto контролировался низшими сословиями, вынуждавшими прохожих сворачивать с выбранных ими путей. Они не пользовались традиционным «оружием слабых» — не прикидывались больными и не волочили ноги, к чему охотно прибегали в дневное время с целью обмануть существующие общественные порядки. И они не актерствовали, как делал порой веселящийся народ на ритуальных празднествах вроде карнавала⁵⁶. Банды, настойчивые в достижении собственных целей, агрессивно заявляли о своих правах на темное время. Френсис Плейс, «портной с Черинг-кросс», вспоминал, как он и его товарищи-ученики ходили «вечером к бару Темпла (Общество адвокатов)», устраивали там гам и расчищали от людей тротуар между пабом и Флитским рынком». Описывая одну такую эскападу, современник поведал, что они нападали на «всякого, кто попадался», били фонари, пинали «шлюх» и бранились с дозорными. Насилие провоцировал даже самый незначительный упрек в адрес молодежи: «валили с ног всех», кто осмеливался «бросить вызов» им, писал некий человек о лондонских ремесленных учениках. Падуанские студенты бродили по улицам, когда им вздумается. Приезжий замечал: «Никто не осмеливается выходить в город после наступления темноты из-за страха перед школярами и им подобным, которые, одевшись в черное и вооружившись карабинами и пистолетами, шляются взад-вперед компаниями по 20–30 человек почти всю ночь». В колониальном городе Чарлстон (Южная Каролина) вечерами беспрепятственно разгуливали даже рабы и свободные чернокожие. Именно это побудило большое жюри осудить буйное поведение рабов на городских улицах «в любое время ночи». Власть молодых и бедных была сильнее всего в городских предместьях, где в основном они и проживали. Но и маленьким общинам не удавалось избежать насилия. Когда мастер-портной в Лиму покинул безопасные стены своего дома, чтобы посмотреть на источник шума на улице, его встретил град камней. «Ты, ублюдок, — крикнул ему молодой парень, — как ты смеешь вылезать против такой большой банды! Я тебе и городу нос утру»⁵⁷.