На исходе последнего часа
Шрифт:
– У нас приказ, – засуетился Турецкий. Сколько потом себя ругал за эту слабость!
– В гробу я видел ваши приказы, – спокойно ответствовал патлатый фээсбэшник.
Турецкому важно было узнать, пасут здесь эти ребята кого-то определенного или просто берегут покой шишек. Следующие полчаса ушли на согласование согласований. Турецкий звонил Меркулову, тот еще кому-то, патлатый беседовал со своим начальством.
Кажется, даже до Совета безопасности дошли. Разве только Президента не разбудили.
Оказалось, ФСБ здесь покой берегло.
Начальники
Турецкий готов был выть на луну.
Потом Меркулов позвонил:
– Действуй.
Патлатый оказался очень полезен. Все пять дач с линиями метро он знал отлично.
Только в двух из них жили правительственные чиновники. Никто уже метро не пользовался, да, возможно, и раньше никто не пользовался. Так, причуда тоталитарного режима.
«Я сразу почую, – лихорадочно думал Турецкий. – Я узнаю с первого взгляда».
Машины медленно шли по поселку.
В первой даче жил какой-то банкир. Сейчас его вообще не было, где-то на Майами-Бич отдыхал.
Вторую занимал теперь производитель лекарств и кандидат в Президенты. Отдал дачу своей жене. Та устраивала здесь художественные салоны.
– Не то, – сказал Турецкий.
Ниточка тончала, норовила то и дело оборваться.
В третьей даче жили две семьи. Известный кинорежиссер и его не менее известный отец-поэт, когда-то написавший Гимн Советского Союза.
Все. Мимо. Принцем здесь и не пахло.
– Может, без метро? – осторожно спросил Грязнов.
– Может, – мрачно ответил Турецкий.
Они тронулись к машинам.
«Как я теперь людям в глаза посмотрю? Психолог хренов. Начитался разных западных авторов с „ведениями“ и „якорями“… Ни хрена-то они…»
– Вы слышали? – спросил он вдруг, останавливаясь.
– Кажется, – тоже встрепенулся Грязнов.
– Это оттуда, – прислушался и патлатый. Он показал на дачу, как раз напротив кандидатовой.
– Нет, далековато будет, – засомневался Турецкий.
– Ветерок донес, натурально, – сказал Грязнов.
И они с Турецким переглянулись. Ведь это уже было когда-то. Ну точно, в Сочи, в самый первый день.
Там точно так же, как здесь, истошно орала женщина…
Турецкий сам себя похвалил. Именно так он этот домик и представлял – высоченный забор, железные ворота, колючка… А метро? Так долго ли прорыть туннель всего лишь через улицу.
Команда заняла исходные позиции.
Турецкий подумал, что народу он взял маловато. Уж какие-нибудь ошметки от армии у Принца остались. Здесь сейчас такое заварится!
Но делать было нечего. Голос изнутри то стихал, то заходился новой истошной силой.
Патлатый постучал в ворота, сонно зевнул, позвякал ведром.
– Чего тебе, парень? – вполне дружелюбно спросили через окошко. Но как-то уж очень быстро спросили.
– Так Эдуард Николаевич просил зайти с утречка. На лов вместе идем.
Какое–
то время охранник соображал.– А ты кто?
– Веня Ерофеев, – нагло ответил Патлатый.
«Ох, проколется, – выругался про себя Турецкий. – Пижон долбаный!»
– Сейчас спрошу.
– Может, запустите? Чего мне на улице?
И калитка отворилась.
Фээсбэшник уложил охранника профессионально. Турецкий только услышал короткий вздох.
– Ты бы себе попроще имя-то придумал, – не удержался он от замечания.
– А это мое имя и есть, – удивился патлатый.
Он приоткрыл калитку, впуская внутрь спецназовцев и оперативников.
Турецкий прошмыгнул первым. Грязнов следом. И застыли. Крик женский стих.
И вдруг откуда-то из глубины дома раздались три отчетливых хлопка.
Все, дальше ждать было нельзя. Команда кинулась по двору, Турецкий и Грязнов – к крыльцу.
Перестрелки особой не было. Нескольких мужиков положили без звука.
А когда ворвались в дом, поняли, что топчутся на месте. В комнатах пусто – только ревет в углу девчонка-служанка. И тычет пальцем вниз.
– Там, в подвале…
– Не надо, – сказал Принц, когда Турецкий с командой влетел в подвал. Он держал в руках голову пацана и прижимал к его виску пистолет. – Не стоит. Я убью своего сына, если вы сделаете хоть шаг.
«Его сын умер, – подумал Турецкий. – Что, еще один, как у Поляка?»
– Я ясно выразился?
«Он выстрелит, – подумал Турецкий. – Он кончит пацана. Я это знаю».
Принц отступил к дверке. Открылась за ним жуть – окровавленная куча. С трудом угадывалась женщина. Лицо изрезано, волосы содраны с мясом.
– Я уйду сюда, а вы – нет, – сказал Принц.
– Ты его сын? – спросил Турецкий у пацана.
– Нет, – ответил мальчишка. – Не сын…
СМЫСЛ ЖИЗНИ
Мне надо было только прийти обратно. Незаметно прийти. А там, дальше, – хрен с ним. Там можно и заметно.
Короче, люк, из которого я вылез на «Студенческой», как сквозь землю провалился. Знал бы, что буду возвращаться, запомнил бы. Но я же и думать не мог.
Но нашелся-таки лючок. Никуда он не провалился. И скобы были на месте. И темнота снова была непроглядная. Я уже давно заметил, что если не думать о сложностях там разных, преградах, то их и нет как будто. Идешь себе и идешь, бежишь и бежишь.
Я ведь даже про погоню забыл. Не было никакой погони. Видно, вернулись ни с чем. Вот Эдуард Николаевич их взгреет! А может, и не успеет…
И стена меня не остановила – пролез как миленький.
Теперь – осторожно…
Алкины крики я услыхал еще издали. Что-то они, суки, из нее выбивают. Мне почему-то ее жаль не было. Наоборот, какое-то злорадство: так тебе, гадина, и надо. Вообще, я их всех сейчас ненавидел.
Но мозги, как ни странно, работали четко.
Я прошмыгнул мимо подвала, где Алку пытали, выскочил во двор – и мигом к тиру.