На изгибе небес

– Курс на базу 190 градусов, – напомнил штурман, – а у меня тоже почему-то 320 показывает.

– А у меня показывает, как положено 190 градусов, – сказал командир и вдруг матюгнулся замысловатым фронтовым матом.

– Что такое? – спросили его сразу двое.

Жуков, вытянувшись, вгляделся в прибор командира и сразу всё понял. Выставленный на заданный курс полёта прибор был заблокирован кнопкой арретирования. Это был новый прибор, не зависящий от магнитного поля земли, которым лётчики пользоваться не привыкли. В полёте его надо было периодически корректировать, что делать забывали, надеясь на астрокомпас. В хорошую же погоду просто устанавливали самолёт на заданный курс с учётом ветра, включали автопилот, и он приводил самолёт в нужную точку с точностью до 10 километров. В авиации, особенно в Арктике, эти расстояния ничтожны.

– Чёрт возьми! – вскричал Белоглазов. – Не могли же мы на 110 градусов вправо уйти.

– Может быть и влево, – возразил Жуков.

– Если влево, выходит, что мы по кругу летим? Чепуха какая-то!

– Выходит, так. И паковые льды об этом говорят. Вероятней всего мы на западной периферии моря Бофорта.

– Штурман! – подал голос Кандыба. – Курс пока не меняю. Быстро взять пеленги с мыса Шмидта и острова Врангеля. Давайте определим наше точное место, а потом с курсами будем разбираться.

– И солнца нет как назло, – матюгнулся штурман и принялся снова крутить ручки компасов.

– Это ты, Славик, в заблуждение нас вводил, – покосился Ерёмкин на радиста. – Курс 190, точно идём. А прибор-то заблокирован был. Он, куда бы ни летели, будет 190 показывать. Не заметил что ли красной точки на циферблате?

– Командир! – воскликнул штурман, проведя пеленги на карте. – Я ни хрена не понимаю! Но мы находимся северо-восточнее СП на 600 километров, не меньше.

– Да ты что, Вадим, с ума сошёл? Куда же мы почти шесть часов летели? – ахнул механик и покосился на прибор топлива. – Бензина, между прочим, на два часа осталось.

– Я два раза проверил, СП левее и сзади нас. Не знаю, как это всё получилось, но это так.

– Выходит, что вместо материка мы ещё дальше в Арктику уехали? – врубился, наконец, и радист, до этого мало что соображавший. – Ни хрена себе, завезли! То мы слева, то мы справа. Сплошные Бермуды.

– Вадим, ты уверен в наших координатах? – спокойно спросил Кандыба.

– Не знаю, как мы сюда попали, но в координатах уверен абсолютно, – ответил штурман.

– Тогда быстро – курс на СП. Топливо на исходе.

Белоглазов рассчитал новый курс, довернули на него самолёт.

– Сколько до СП?

– Больше 500 километров. Пять минут не меняйте курс, возьму пеленги – скажу точнее. Корецкий, с СП можешь связаться?

– По графику они только через полтора часа включатся, – ответил радист.

– Будет поздно.

Под крылом между тем были сплошные паковые льды и торосы, куда ни кинешь взор. Если садиться на вынужденную посадку – никакого шанса остаться целыми.

– Вадим, пеленги брать постоянно и расстояние, расстояние до СП, – напомнил Кандыба.

– Понял, командир.

– Корецкий!

– Слушаю, командир!

– Связывайся с базой, связывайся со всеми, с кем можешь. Передавай сигнал бедствия и текущие координаты. У нас есть какая-нибудь надежда на связь с СП?

– Никакой, командир, – ответил тот. – Если только их радист Москву не слушает от безделья.

Штурман дал новую поправку в курс и Кандыба развернул на него самолёт.

– Сколько топлива осталось, Ерёмкин?

– На час двадцать, если быть оптимистом, – ответил тот и вздохнул. – В Арктике безразлично, где подыхать, правее или левее трассы. Всё равно аборигены слопают.

– Не каркай прежде времени, кочегар, – покосился на него Жуков, – ещё не упали.

– Есть связь! – заорал вдруг Корецкий. – Есть связь с СП, командир! Они там футбол слушают. Сейчас включат привод.

– Удаление до СП 400 километров, – доложил штурман.

Все покосились на топливомеры, ясно осознавая, что бензина вряд ли хватит.

– Послушай, оптимист, – обратился штурман к Ерёмкину, – а бывает ли так, что топливомеры врут в пользу экипажа?

– Бывает и такое, но чаще – наоборот, – меланхолично ответил механик.

– Сергей, набирай высоту, – распорядился Кандыба. – Самолёт у нас пустой, горючего тоже почти нет, значит и расход меньше. Дотянем.

– А, может, выключим один двигатель? – предложил радист. – Экономия будет.

Ерёмкин посмотрел на него, как на прокажённого.

– Хоть убейте меня, мужики, я не пойму, где же мы летали? – снова запричитал штурман. – Две тыщи вёрст отмахали, а эта СП впереди оказалась.

– Не убивайся, разберёмся, – успокоил командир. – Сколько до СП?

– Триста пятьдесят, плюс-минус десять.

– Топливо, Ерёмкин?

– На сорок минут, плюс-минус пять.

– Хреново!

– Чего ж хорошего.

Минут десять летели молча. Каждый пытался осмыслить, что же произошло и не находил ответа. Неожиданно стала ухудшаться видимость. Набрали три тысячи метров.

– Ерёмкин, установи двигателям самый экономичный режим, какой сможешь. Мы будем снижаться по одному два метра в секунду. За счёт этого будет скорость.

Механик принялся двигать рычаги двигателей.

– Корецкий, сигнал бедствия на базе приняли?

– Приняли. Запрашивают, что случилось?

– Отвечай: сбились с курса по неизвестной причине, топливо на исходе. Пытаемся вернуться на СП.

– Понял.

– Штурман, удаление?

– Двести пятьдесят, – ответил Белоглазов и посмотрел вниз, словно пытаясь отыскать там знакомый ориентир.

Про топливо Кандыба уже не спрашивал, стрелки топливомеров болтались у самых нулей.

– Слышу позывные СП, – доложил штурман. – Есть пеленг! Курс – десять влево.

Снизились до двух километров и продолжали снижаться. Видимость ухудшалась. Зря говорят, что закона пакости нет. Вот он, в действии.

– Семёныч, может, площадку подберём и пойдём на вынужденную посадку? – предложил Жуков.

– Ни одной площадки подходящей внизу не вижу, – ответил Кандыба. – Пока её искать будем, сожжём последнее топливо. Нужно до СП тянуть.

Самолёт практически планировал на малом газе. Тяга двигателей была минимальна.

– Всем пристегнуться ремнями, скомандовал Кандыба. – Приготовиться к вынужденной посадке!

Стрелки топливомеров встали на нули, но двигатели, как ни странно, ещё работали. На стрелки эти теперь уже никто не смотрел, не было смысла, двигатели могли остановиться в любую минуту. И вот это мгновение настало…