На край света. Трилогия
Шрифт:
Мистера Иста отпустили. Я высказал предположение, что единственный, кто мог бы пролить свет на всю эту историю — человек, который привел или, точнее, притащил пастора обратно, когда тот уже ничего не соображал. Он может знать, сколько выпил Колли, кто предлагал ему спиртное, а возможно, и заставлял его пить! Капитан Андерсон согласился со мной, добавил, что он немедленно пошлет за этим матросом, и прошипел, сильно понизив голос:
— Мой источник сообщает, что на этого свидетеля придется серьезно надавить.
Я почувствовал, что пришел мой черед, собрал
— Мне кажется, мы занимаемся тем, что на вашем жаргоне, господа, называется «мутить воду». Всем понятно, что Колли просто-напросто напоили. К сожалению, теперь, по горькому опыту, мы знаем, что существуют люди, чья скромность и робость таковы, что чужая злоба может на самом деле довести их до смерти, а совесть настолько болезненна, что не может выдержать того, что мистер Брокльбанк назвал бы «мелким грешком». Полно, господа! Не пора ли откровенно признать: да, пастора убила его собственная невоздержанность, но породило ее наше общее безразличие к его судьбе.
Смело, не правда ли? Высказать тирану в лицо, что мы с ним… Но капитан недоуменно уставился на меня.
— Безразличие?
— Невоздержанность, сэр, — быстро произнес Саммерс. — Давайте на этом и порешим.
— Минутку, Саммерс. Мистер Тальбот! При чем тут «наше общее безразличие»? Вы действительно ничего не понимаете? Неужели вам кажется, что заурядная выпивка…
— Так вы ведь сами вчера сказали: давайте спишем все на нервное истощение!
— Вот именно — вчера! Послушайте, сэр, всем давно уже ясно, что напившийся до одури пастор стал жертвой издевательств одного или бог знает скольких людей, и именно это страшное унижение его и убило!
— Боже милосердный!
Я вдруг резко осознал, что же на самом деле случилось.
На некоторое время меня покинули мысли, все до единой; я просто сидел и слушал капитана.
— Нет уж, мистер Саммерс, выкладывайте все начистоту. Я не потерплю легкомысленных намеков на то, что не справляюсь с экипажем или груб с пассажирами.
Лицо Саммерса пылало.
— Я просто предложил, сэр. Простите, если вышел за рамки своих обязанностей.
— Извинения приняты, мистер Саммерс. Продолжим.
— А как? В таком ведь никто не признается! — наконец опомнился я.
— Вы еще слишком молоды, мистер Тальбот, и не имеете понятия о том, какие источники сведений могут существовать на кораблях, подобных нашему, пусть ему и недолго осталось плавать.
— Источники? Вы имеете в виду — осведомители?
— Я имею в виду, что пора продолжать, — рассвирепел капитан. — Пусть войдет.
Саммерс самолично привел Роджерса. Им оказался тот самый матрос, что доставил Колли обратно на корму, красавец — каких поискать. Обнаженный по пояс, он мог бы послужить моделью для Микеланджело, хотя со временем такие молодчики частенько становятся чересчур грузными. И лицо его, и шея, и грудь отливали бронзовым загаром, разве что шрамы на щеке белели.
— Саммерс сказал мне, что у вас есть некоторый опыт в ведении перекрестного допроса.
— У кого? У меня?
Как видите, ваша
светлость, во время расследования я показал себя не лучшим образом. Капитан ободряюще улыбнулся.— Свидетель, сэр.
Нет, так мы не договаривались. Но делать было нечего.
— Итак, любезнейший, как ваше имя?
— Билли Роджерс, милорд. Марсовый матрос.
Я не стал спорить с титулом, которым он меня наградил. Возможно, это добрый знак!
— У нас к вам несколько вопросов, Роджерс. Расскажите в мельчайших подробностях, что случилось с пассажиром, который ушел с вами в кубрик.
— Каким пассажиром, милорд?
— Пастором. Преподобным мистером Колли, ныне покойным.
Роджерс стоял против огромного окна, и я невольно подумал, что никогда еще не видел такого честного, открытого лица.
— Многовато на грудь принял, милорд. Перепил, проще говоря.
Пришло время сделать поворот оверштаг, как выражаемся мы, морские волки.
— А откуда у вас шрамы?
— Девица на память оставила, милорд.
— Надо же — просто дикая кошка!
— Вроде того, милорд.
— Но вы же своего всегда добьетесь, любой ценой?
— Как, милорд?
— Сломили ее сопротивление ради ее же собственной пользы?
— Не пойму, о чем вы, милорд. Только если б я ее не сцапал, она б усвистела как пуля с моими деньгами.
Капитан Андерсон улыбнулся мне углом рта:
— С вашего позволения, милорд…
Дьявол их всех побери! Да он надо мной издевается!
— Довольно о женщинах, Роджерс. Поговорим о мужчинах.
— Сэр!
— Над мистером Колли учинили насилие. Кто это сделал?
Лицо матроса не потеряло своей безмятежности.
— Бросьте, Роджерс. Возможно, вы удивитесь, но подозрение в особо изощренных издевательствах падает именно на вас, — поднажал капитан.
Роджерс заметно насторожился. Он пригнулся, чуть отставив одну ногу, и обвел нас враждебным взглядом, словно пытаясь прочесть по лицам, насколько серьезна капитанская угроза.
— Ничего я не знаю, капитан, сэр, ничего и все тут!
— Возможно, вы и ни при чем, друг мой, но можете открыть нам, кто виноват.
— В чем виноват, сэр?
— В посягательстве на честь пассажира, совершенном одним или несколькими матросами, вследствие чего пассажир скончался.
— Первый раз слышу!
— Бросьте, Роджерс, — снова вступил я. — Мы же видели вас с пастором. Ввиду отсутствия других улик, ваше имя стоит первым в списке подозреваемых. Что же вы, ребята, все-таки натворили?
Ни разу в жизни я не видел столь искреннего изумления.
— А что мы натворили, милорд?
— Не сомневаюсь, что лично у вас есть свидетели, которые с удовольствием подтвердят вашу невиновность. Так помогите же нам найти преступников!
Роджерс ничего не ответил и напрягся еще сильнее. Я продолжил допрос:
— Прошу вас, любезнейший, или рассказать нам, кто это сделал, или, по крайней мере, перечислить тех, кого можно подозревать в подобной склонности.
Капитан Андерсон вздернул подбородок.