На край света. Трилогия

— Вояж вас закалит, мистер Тальбот. Иногда я замечаю в вас сильные проблески чего-то человеческого, словно вы простой малый вроде нас.

— Раз уж мы тут все простые малые, позвольте мне узнать побольше. Вы упоминали о хронометрах.

— Да, конечно. Как известно, хронометры позволяют вычислить движение корабля к востоку и западу, то есть определять долготу. Наше судно в таком состоянии, что целесообразно разместить все хронометры на палубе. Но…

— Волна!

— Какая волна?

— Да волна же — вода, которая ходит в трюме. Я слышал ее, когда искал вас.

— Внутри судна нет воды, Эдмунд. Мы бы такого не допустили — вся команда уже давно качала бы воду…

— И пассажиры тоже — разделились бы на вахты и качали.

— Заделывали бы течи парусами, кидали бы за борт пушки. Нет там никаких волн. Нас сильно намочило дождем, пакля повылезала из щелей. Кое-какая вода, конечно, попадает внутрь — дождевая вода и брызги не стекают в сборный колодец полностью. Вода плещется на одной или на другой палубе — это неприятно, но не более того. Пустяк по сравнению с угрожающей нам настоящей опасностью.

— Мы везли зерно, сэр, — вставил лейтенант Бене.

— Мы выбросили несколько тонн, мистер Тальбот. Оно промокло и стало разбухать. И без него хлопот хватает.

— Мистер Тальбот мог бы еще упомянуть о чистке днища, сэр. Сообщение о том, что корабль прибавит скорость, поможет пассажирам легче переносить качку.

Я пристально посмотрел на Чарльза.

— Значит, я заблуждался, полагая, что воды набралось слишком много и в промежутках между откачиваниями в трюме взад-вперед ходит волна?

Повисла долгая пауза. Чарльз Саммерс прижал ладонь ко рту, затем отнял ее.

— Там нет волны. Вам померещилось.

Настала моя очередь сделать паузу.

— А чистка днища? — наконец спросил я.

— Мистер Бене убедил капитана Андерсона, что здесь, в открытом море, имеет смысл воспользоваться для удаления наростов специальным тралом. В этом отношении я поступлю так, как прикажут. После мы обсудим мое предложение обнайтовить судно, используя все имеющиеся канаты. Если обнайтовить правильно, корпус будет меньше гулять.

— Понимаю. Постоянно нависающая опасность — и, вероятно, перспектива катастрофы. Вот тебе и карьера. Да уж, отлично… неужели и впрямь ничего нельзя сделать?

— Можно молить Бога о спасении.

— Как Колли? Насильно колен не преклоню!

Я вскочил на ноги. За грот-мачтой появилось свечение, словно занималась заря.

— Что это?

— Смена вахты. Наказанные матросы в начале вахты спускаются на четверть часа поработать на помпах.

Свет усилился. Люди выстроились у длинных рычагов, торчавших с двух сторон мачты, и начали двигать рычаги — вверх-вниз, сгибаясь и разгибаясь.

— Я думал, что помпы «поют».

— Да, если работают вхолостую. А сейчас они качают воду.

— Благодарю вас, господа, за оказанное доверие. Я оправдаю ваши ожидания.

— С вашего позволения, сэр, я посвечу мистеру Тальботу до шкиперской.

— Вы очень добры, мистер Бене.

— Пустяки, сэр. Всегда к вашим услугам, мистер Тальбот…

— Взаимно, мистер Бене…

Лейтенант весьма учтиво повел рукой, приглашая следовать за ним.

— Лорд… мистер Тальбот, судно прогибается, как надломленная ветка.

— Прогибается?

— И коробится тоже. И то, и другое. Гнется вверх-вниз по миделю.

— Как свежая розга?

— Именно, сэр. На гребне выгибается, на впадине прогибается.

— Не замечал.

— Так откуда же вам знать! Практически невозможно обнаружить постороннее движение, если вас этому не обучали. Это, сэр, как перемещение луны: может показаться, что она движется по небу по правильной кривой, но путь ее бесконечно сложен. Иногда луна представляется мне кораблем, в котором каждая деревяшка отчаянно гуляет, скрипит, гнется, коробится и шатается — и потому он не может толком плыть — в точности как наша старая посудина, полная напастей.

— Так вот отчего Джордж Гиббс спустился ко мне за стаканчиком бренди, да еще прибавил к нему рому! Проверял обшивку, как же! Он делал вид, что работает — именно там, где есть выпивка, — наверное, перепугался, увидев, как гуляет корпус. Он вам доложится?

— Старшему офицеру, и уже должен был. Я-то мелкая сошка.

— Это еще как сказать. Не зайдете ли ко мне, — я едва не сказал «в конуру», — выпить немного бренди, что не допил мистер Гиббс?

— Я на дежурстве, сэр, и мне пора возвратиться к старшему офицеру. Но в другой раз — avec beaucoup de plaisir! [76]

76

Avec beaucoup de plaisir! (фр.) — С большим удовольствием!

Он поправил кудри, нахлобучил шляпу, поднес к ней руку, словно собираясь ее приподнять, а фонари шкиперской, точно проникшись «обычаями морской службы», приняли тот же угол, что и его рука. Лейтенант повернулся и отправился туда, откуда мы пришли. Мистер Аскью все еще сидел под деревянной стеной. Он посмотрел на меня исподлобья.

— Слышал я, вы рассказали офицеру про Джорджа Гиббса. Навряд ли Джордж этому обрадуется.

Я ответил чрезвычайно коротко, потому что качка, кажется, усиливалась:

— Он много чему не обрадуется.

На трапах, казалось, властвует не дух службы, а дух самого моря — по трапам приходится не столько подниматься, сколько с ними бороться.

Качка и вправду усилилась, и скоро я понял причину. Мы держали совет в недрах корабля, сидя рядом с хронометрами, которые, как известно, содержат в месте наименьшей качки. Теперь я оттуда удалялся, переходил под власть ветра, воды и дерева; ценность моей персоны никоим образом не может сравниться с этими чрезвычайно чувствительными часовыми механизмами!

С ноющими икрами я добрался до своей каморки; в теле ощущалась весьма заметная слабость, вызванная усилиями при ходьбе, болезнью и тем, что разум мой отягощало слишком много событий. Изнутри каюты доносилось какое-то царапанье. Я рывком распахнул дверь.

— Виллер! Какого черта! Вы меня просто преследуете!

— Я только прибирался, сэр…

— Третий раз за день? Не смейте являться без надобности!

— Сэр… — Он сделал паузу, затем заговорил каким-то чуждым голосом, в манере неожиданно нездешней: — Я попал в преисподнюю, сэр.