На край света

Семен Пустоозерец и Николай Языков сбросили мокрые кафтаны и бежали в одних рубахах. Многие последовали их примеру. Скворец сбросил даже сапоги, полные воды. Потом он говорил, что «бежать было ловчее», хотя все видели, как его босые ноги скользили по снегу, и он то и дело падал. Но падал не один Скворец. Падая и снова поднимаясь, люди бежали за Дежневым.

Крупный ледяной налом и люди достигли коча одновременно. Мореходцы увидели большую льдину, несущуюся на гребне волны к судну. Раздался треск. Льдина разбила руль и, крутясь, заскрежетала о борт коча.

Но Ивашка Зырянин с дюжиной молодцов уже взбирались на борт. Другие бросились в воду и схватились за канаты. Задыхаясь, мореходцы кричали от возбуждения. Отставшие, подползая почти на четвереньках, тотчас хватались за канаты.

Дежнев вместе с другими тянул канат. Искаженное напряжением лицо какого-то парня мелькнуло перед его глазами. Мокрые волосы, прилипшие ко лбу, разорванная рубаха… Дежнев не сразу узнал, только потом он понял, — это Попов. Он обернулся снова, кивнул ему.

— Эх!.. Раз! Еще… раз!

Коч тронулся. Вытянув его, мореходцы повалились на землю кто где стоял.

Все кочи были спасены.

Стоял оглушительный треск и скрежет. Льдины бились друг о друга, наползали одна на другую, поднимались на ребро, погружались в воду, выкидывались волнами на берег. Снежный вихрь кружился над кочем.

Дежнев и Попов подняли людей с земли и заставили их разойтись по кочам. Выставив стражу, Дежнев забрался в казенку и, переодевшись, лег. Скоро все, кроме стражи, спали.

Когда Дежнев проснулся и вышел на плотик [26] , первое, что он увидел, была высокая, сажени полторы высотой, грива — гряда битого льда, выброшенного волнами на берег. Ветер дул с прежней силой, но волны не бились сзади коча. Сплошная белая масса мертвого льда [27] покрывала море.

26

Плотик — палуба.

27

Мертвый лед — смерзшийся неподвижный лед. Живой — масса несмерзшегося подвижного льда.

Льдины громоздились на льдины. Иные стояли торчком, как зубы неведомого морского чудовища. Не шум волн слышался среди свиста ветра, но только треск льда, напоминавший выстрелы.

Дежнев глянул на кочи Попова, Игнатьева и Пустоозерца. Они печально стояли поодаль, отгороженные от моря ледяным валом. Их высокие мачты трепетали под порывами ветра, а незакрепленные снасти мотались, то взлетая ввысь, то падая. Лицо Дежнева помрачнело.

— Сели подле санок на соломку, дядя Семен, — произнес за его спиной чей-то голос.

Дежнев оглянулся. За ним, опираясь на пищаль, стоял стражник Иван Зырянин. Ему еще не пришлось поспать, и его лицо, обрамленное короткой черной бородкой, потемнело. Но в глазах Зырянина блестел веселый огонек. Видно, вчерашняя передряга была для него забавой.

Глядя на молодого человека, Дежнев улыбнулся:

— Да, сынок, хотели ехать дале, да кони стали. В жизни, брат, частенько бывает: думаешь так, а выйдет инак.

— Придет солнышко и к нашим окошечкам, — ответил Зырянин.

— Оттерпимся, сынок.

— Теперь уж всяк знает: с тобой, дядя Семен, мы до Анадыря-реки дойдем.

— Добро… А ну, глянь-ко, молодец, у тебя глаза помоложе, что там на льдине шевелится, — указал Дежнев в сторону ледяного поля.

— Ошкуй! [28] — радостно воскликнул Зырянин. — Ошкуй и есть! Дозволь мне, дядя Семен, взять этого ошкуя.

— Ладно уж… Обожди только. Дай ему хоть на угор выйти.

Белый медведь, неторопливо перепрыгивая с тороса на торос, пробирался к берегу за полверсты от коча.

28

Ошкуй — белый медведь.

Зырянин разбудил себе на перемену Степана Сидорова. Позвал он и своего друга Михайлу Захарова помогать взять и, главное, свежевать медведя. Что он и один сколет медведя, Зырянин не сомневался. Ему это было в примету.

Иван Зырянин, как и Михайла Захаров, происходил из семьи знатных соликамских медвежатников. В таких семьях искусство ходить на медведя передавалось от дедов отцам, от отцов сыновьям. У него и оружие-то было особое, сделанное его собственными руками.

К поясу он пристегнул обоюдоострый подсайдашный нож. В поварне достал свою рогатину, заботливо привязанную под потолком. Рогатина состояла из ратовища (древка) и насаженного на него булатного наконечника, называемого пером.

Зырянин снял ножны с десятивершкового обоюдоострого пера рогатины и тщательно осмотрел его жало.

Ратовище рогатины было сделано из свилеватой [29] рябины, которую Зырянин долго разыскивал. Такое дерево не скоро найдешь. Зато медвежьим зубам его не перегрызть, а могучим лапам не сломать. Сучки на ратовище не срезаны начисто, а так оставлены, чтобы руки не скользили и находили себе упоры. Подобное оружие было и у Михайлы Захарова.

Оба охотника скинули кафтаны и шапки, положили на плечи рогатины и размашистым шагом направились к зверю.

29

Свилеватая — скрученная.

Сидоров не утерпел и разбудил кое-кого посмотреть на потеху. Мореходцы повылезали из поварни. Дежнев приказал им не подходить близко к медведю, чтобы не спугнуть его.

С коча Дежнев видел, как Зырянин приближался к медведю, пряча за спиной рогатину. Ветер трепал темные волосы Зырянина и его рубаху. Шагах в десяти шел Михайла Захаров.

Медведь, принесенный на льдине, видно, никогда не видел людей. Он не убегал, как того опасался Зырянин, а стоял, перебирая лапами, как бы разминаясь или почесывая когтями землю.

Шагах в двадцати от медведя Зырянин остановился, выставив вперед левое плечо и держа обеими руками наклоненную к земле рогатину. Перо рогатины он скрывал от медведя за левой ногой, а поднятую вверх пяту отклонил назад. Лицо Зырянина было серьезно и спокойно.

Медведь заворчал, но не нападал.

— Ну! — крикнул Зырянин на медведя, словно на лошадь.

Медведь вперил в охотника острые глаза и перестал отаптываться. Тем временем Захаров, скрывавшийся за Зыряниным, поднял ледяшку и швырнул ее в зверя. Медведь зарычал, оскалил зубы и решительно бросился на Зырянина. Теперь Зырянин уже ничего не видел вокруг, кроме намеченного желтоватого пятна на белой шкуре медведя. Все мускулы охотника напряглись. Подпустив зверя шага на три, Зырянин молниеносно поднял рогатину и коротким, без размаху, ударом всадил ее в медведя чуть ниже левого плеча. Медведь взревел и, пренебрегая болью, полез вперед на рогатину, стремясь расправиться с охотником. Медведь был пудов на восемнадцать. От толчка, с которым он навалился на рогатину, Зырянин слегка подался назад, но на ногах удержался. Рыча, медведь грыз ратовище и старался сломать его лапой. Обоюдоострое перо резало его тело то в одну, то в другую сторону. Кровь хлынула из широкой раны. Все перо вошло в тело медведя, но зверь борется и бьется. Лицо Зырянина покраснело, напряженные мускулы вздулись, пот лил с него градом.

Михайла Захаров стоял наготове рядом с другом, но не помогал ему. Были бы они вдвоем на промысле, Захаров давно бы пустил в ход свою рогатину. Здесь же много народу смотрело на Зырянина, и Захаров не хотел лишить друга чести свалить зверя в единоборстве.

Медведь упал грудью на землю. Его когти судорожно царапали землю. Наконец он замер. Захаров ткнул медведя пятой рогатины. Зверь не шевельнулся.

— Здоров ошкуй-то, — промолвил Захаров. — Меня уж подмывало ввязаться…

Зырянин отер со лба пот, заливавший ему глаза, вынул рогатину из тела медведя и заботливо осмотрел ее.