На краю пропасти

— А если всё не так? Если вот сейчас… — голос Яра оборвался, он безвольно рухнул на пол и затрясся. Конвульсии пробегали по телу волнами, юноша то выгибался, то съёживался от непереносимых мук. Игорь подошёл к решётке и наблюдал, как мучается Ярослав. Он желал помочь, но что он мог сделать в этой ситуации?

— Яр, попытайся расслабиться, — сказал он сквозь прутья клетки. — Это немного поможет.

Находящийся в средней камере проснулся, сел на койке и некоторое время наблюдал, как агонизирует юноша, затем повернулся к Потёмкину.

— Что с ним?

— Болеет сильно, — Игорь не собирался вдаваться в подробности, но мужчина вновь спросил:

— Из этих? — он скривил гримасу, как бы задёргался и покрутил пальцем у виска.

— Нет. Яр — нормальный.

— А чего он тогда по полу распластался и кривляется?

— Говорю же — болеет.

— Семён Волков, — мужчина встал, подошёл к Потёмкину и протянул руку.

— Игорь, — лекарь пожал в ответ.

— Какими судьбами в нашем захолустье?

— Проездом. Но неудачно…

— А за что вас сюда?

— Да девушки с нами были, вот и вступились.

— А-а-а… Эта та страшная легенда о том, что местные бабы порченные? — Волков ухмыльнулся, щербатая улыбка растянулась на лице. В тёмных глазах мелькнули весёлые искры.

— Что смешного?

— Да эти лузеры думают, что бабы у них плохие, а на самом деле всё тут плохо. Они воду из речки берут, а она малость радиоактивна. Вот и пойми тут, кто бесплоден — бабы или мужики? А Бакину очень удобно женщин во всех грехах обвинять, такой произвол царит здесь, не представляешь.

Виктор — человек-то вроде простой, но опасный. Как бы это сказать… Из всех, кто после войны у власти да у кормушки оказался, подняться вообще как-то смог, он один остался. Все конкуренты перемерли. И не поймёшь как. Кто-то с крыши свалился, кто-то от пищевого отравления умер, а кто-то в сортире захлебнулся — прямо так и нашли, головой в ведре. С тех пор нет у Бакина конкурентов. Опасно открыто ему противостоять. Никто и не решается, благо управляет он более-менее грамотно. Еда есть — организован отлов рыбы, вода, хоть и из реки, есть. Особо никто не жалуется. Да и поди, проберись к нему мимо его охраны. Они за него — горой. Он с ними девок делит. Но только раньше было по-другому. Он из руководителей завода, привык во власти рулить… Теперь и остался он один, остальных вот зачистил. Да только после уже, а поначалу первым лицом-то не считался, так… Прибился к группе военных, которые с оружием, с авторитетом, порядок после войны наводили. Но они на силу рассчитывали, а Бакин похитрее оказался. И понял, что бабы не хуже другого какого ресурса, чтобы верных людей купить. Так вот вышло… А ведь жена была, ребёнок вон от неё. А потом померла вдруг она. Ни с того, ни с сего, закашляла и двинула на тот свет. Ходил Бакин чернее тучи, бабы подбивались под бок — всё-таки глава города. Вдовец. Завидный, в общем, мужчина. Да вот только он на них уж не реагировал никак. От слова «совсем». Жил один, растил дочь. А только скоро совсем крыша поехала у Витьки-то. Начал уже и сам женщин к себе приглашать, не просто так, а силой. Приходит, значит, охрана за дочкой или за чьей женой и забирает. Бакин насилует её у себя наверху. А потом — свободна! Начали тут мужички гневаться страшно, месть назревала, восстание, да не сложилось. Созвал тогда Бакин совет, мол: речь говорить будет. И сказал. Прикинь? Сказал, что пользует наших жён и дочерей, чтобы проверить. И знаете… они оказались порченые! Все до единой! Все, кого он приглашал! И тогда он издал указ, что так впредь и поведётся — коли порченые, детей иметь не могут, тогда пусть платят своим телом за жизнь в городе. А несогласных мужчин, отцов и мужей — вышвыривать за пределы цеха… Ну, и что вы думаете? Одного-двух выслали за ворота, остальные притихли, как ягнята. Теперь женщины совсем не считаются за людей. Кто хочет, тот и берёт их. Любую на выбор. Всю грязную работу тоже они выполняют, причём их не щадят, бьют ремнями. Иногда до полусмерти. И вот ведь, в чём загвоздка-то: а если после этого и ваши девки не забеременеют? Думаете, поймут что-нибудь? Нет. Скажут, что и они никуда не годные бабы, и будут мучить, как и остальных.

— А секретарша? Она вроде ничем сложным не занимается…

— Это его дочь. Вот и сидит под крылом, печатает что-то для виду. А на машинке и клавиш половины нет.

— Что же делать? Надо как-то вызволять наших женщин. Негоже это!

— Согласен. Если выберемся, я знаю, где транспорт взять. Меня с собой захватите?

— Не боишься погибнуть?

— Да лучше сдохнуть, чем с этим гадом на одном свете жить. Думаешь, почему я здесь? Правильно: за женщину вступился.

— Игорь, — тихонько позвал Яр.

— Что?

— Игорь, можно вопрос? — спросил юноша с пола. Взгляд парня прояснился, но дрожь в теле всё ещё не отпускала. — Ты знаешь, как эту болезнь вылечить?

— Я не… Что? — казалось, мужчина не понял вопроса. Но Ярос решил добиться ответа.

— Ой, да брось! Скажи, что не знаешь о том, что со мной происходит! Скажи ещё, что не понимаешь ничего! Ты же лекарь! Ты, мать твою, лекарь! Ты знал, что было с Митяем, ты и про мою болезнь знаешь. Хватит считать меня тупой скотиной! Я, может, и родился после того, что вы, старики, устроили, но я не дурак! Два и два сложить могу.

— Да, — ошарашенный заявлением Яра, Игорь вернулся на койку и некоторое время молчал, пытаясь сформулировать свои мысли. Потом заговорил, тихо и вкрадчиво, пытаясь донести смысл фраз до юноши. — Ты прав. Я знаю, что с тобой, но не знаю, как это вылечить. Ну, что, легче тебе стало?

— Тогда не проще было оставить меня там? Воевода со мной расправился бы. И уже сегодня я бы кормил рыб в Колокше.

— Ты уникальный, — просто сказал Потёмкин.

— Что?

— Ты уникальный, — повторил мужчина. — Твоя особенность… образования эти…

— Я понял.

— В общем, эта твоя особенность делает тебя невосприимчивым к вирусу, вернее, у тебя к нему что-то вроде иммунитета. Твои клетки, скажем так, другие. Не такой структуры, как у меня или у Митяя. Строение другое, проще говоря. Поэтому вирусу крайне сложно тебя изменить, ведь он создан специально для нас — обычных людей. А ты необычен. И ты это знаешь — тебе всю жизнь пытались это показать твои соседи. Люди ненавидели тебя именно за это. И ты ненавидишь себя за это, но… Зачем это делать? Любить себя надо.

— Так ты потому меня с собой потащил, что я — уникальный?

— В общем, да.

— Но, Игорь! Ты же понимаешь, что болезнь найдёт способ и меня изменить. Не лучше ли сразу… застрелиться, и проблем не будет?

— Первый раз слышу от человека, что он не хочет жить! Ты нужен мне, Яр, твоя сила и способность сопротивляться вирусу мне нужны. Иначе боюсь, я в этой непонятной войне проиграю. Там, куда мы направляемся, в разы опасней, и, возможно, там уже поработал вирус. Если заражусь я, то не смогу исполнить свой долг, и болезнь, так успешно подавляемая тобой, распространится везде. Ты единственный способен ей сопротивляться. Так что… ты поможешь мне, Яр?

Некоторое время парень молча лежал на полу, рассматривая деревянный потолок, затем поднялся и, посмотрев сквозь клетку на Игоря, горячо произнёс:

— Я помогу тебе! А Ольга с Лидой?

— Мы их заберём отсюда, обещаю. Что-то мне подсказывает, что, когда сюда заявится Гром, эти слесари и механики-добровольцы вряд ли с успехом смогут противостоять ему со своими помповыми ружьями. Завтра будет весело, Яр, так что давай отдохнём.

— Отлично! С нетерпением жду завтра!

— И я! — тут же подхватил Семён. Глаза горели, а мужик ухмылялся во всю ширину щербатого рта. Создавалось ощущение, что с приходом Игоря в нём с новой силой вспыхнула искра жизни. Будто до этого не жил. Не было смысла, не было цели. — Я с вами! Не знаю чем, но я вам тоже помогу. Эту заразу победю… побежу… тьфу ты! Эту заразу помогу уничтожить!

Глава 3. Сватовство

Дорога во тьме расчерчивалась яркими следами двух только что проехавших автомобилей. Вместе с новой сущностью у Митяя появились и новые способности. Ещё не остывший для обострённого чутья от соприкосновения с резиной колёс асфальт ярким шлейфом указывал путь монстру. И он бежал теперь сквозь тьму со скоростью, далеко превосходящей все прежние возможности Митяя. Мозг работал предельно чётко, хоть и слегка иначе. Теперь синапсы не обрабатывали и не сохраняли бесполезную информацию, только жизненно необходимую. Запахи визуализировались, расцветали ярким букетом, рассказывая всё о мире вокруг, раскрывая прежде скрытые тайны. И зрение тоже стало другим: неживые предметы отсеивались, растворялись, почти сливались с остальной массой застывших изваяний — домов, деревьев, обломков древних механизмов, превращённых войной в исковерканные железки. Всё живое, наоборот, будто яркими маяками вспыхивало сразу перед глазами, где бы это пусть даже самое мелкое существо ни находилось. Любое движение во тьме — и зрение со слухом передавали мозгу полную информацию о живом организме, помечали его пульсирующий силуэт и отслеживали, пока опасность столкновения с ним не исчезала.