На крючке

– Так я могу получить свой напиток?

– Конечно, - выкрикиваю я от изумления и направляюсь к холодильнику.
– Верно.

Бэйлор прислоняется бедром к барной стойке.

– У нас есть, - я открываю дверцу и заглядываю внутрь, - одна Голубая лагуна, бутылка воды, белое вино и апельсиновый сок.

– Я выберу воду, - и тут у него громко и нетерпеливо урчит живот. Румянец заливает щеки парня, а его губы изгибаются.
– Прости.

– Голоден?
– спрашиваю я, приподымая одну бровь.

– Почти всегда, - он даже не пытается обыграть данную фразу как игру слов. Но тем не менее, это выглядит именно так. Возможно, потому что я не могу быть в одной комнате с Дрю Бэйлором и не думать о сексе. Но я беру себя в руки, снова открываю холодильник и роюсь в нем.

– Ладно, есть чизкейк, два кусочка сатэ из курицы, йогурт, хотя на самом деле его не стоит трогать, иначе Айрис нас убьет...

У меня за спиной Бэйлор открывает бутылку с водой и делает большой глоток, а затем заглядывает в холодильник через мое плечо.

– Айрис? Твоя соседка, верно?

– Она самая, - каждый мускул моего тела напрягается от его непосредственной близости. Но я себя успокаиваю.
– Она готова избить каждого за свой греческий йогурт.

– Ах.

– А ну и еще...
– я заглядываю под алюминиевую крышку, - ... ооо шашлык.

– У вас была вечеринка или что-то в этом духе?
– его руки упираются в края дверцы, блокируя меня с обеих сторон, от чего я чувствую себя странно защищенной.

– Это с концерта. По сути, одна из причин, по которой я устроилась работать в отдел кэйтеринга(отрасль общественного питания, связанная с оказанием услуг на удаленных точках- прим.пер.), так это возможность забирать домой остатки еды с фуршетов. Мы с Айрис экономим на этом кучу денег.

Глаза Бэйлора немного прищуриваются.

– Уверен, ты - соседка-мечта каждого спортсмена.

 Я не спрашиваю, относится ли это к нему самому, просто поворачиваюсь обратно к холодильнику.

– Ну? Так что ты будешь?

– Ты правда собираешься меня накормить?
– он выглядит удивленным.

– Конечно, собираюсь, - я нервно переступаю с ноги на ногу.
– Или ты не хочешь?
– потому что я могу забрать свое предложение обратно. Могу просто отвести его в свою комнату и...

– Нет, то есть, да. Я хочу, - сейчас Бэйлор окончательно заливается краской.
– Черт. Еда. То есть...

Я смеюсь.

– Я знаю, что ты имеешь в виду.

Он стонет и щипает себя за переносицу.

– Просто дай мне шашлык.

Все еще смеясь, я достаю контейнер и пачку яиц.

– Ладно, но я не стану его разогревать. Мне нравиться думать об объедках как о сырье для новых блюд.

Его самоуничижение в миг растворяется, и Дрю вновь прислоняется к барной стойке.

– Так что ты приготовишь для меня, Джонс?

– Фриттату, - я хватаю маленький кусочек гауды, который у нас вообще-то остался с вечеринки.
– С сыром.

– Звучит восхитительно.

На удивление, просто и забавно находиться на кухне с Дрю Бэйлором. Он помогает мне снять мясо и овощи с шампуров, а затем я измельчаю все это, а Дрю в это время трет сыр.

– Ты умеешь готовить, - замечает он, когда я начинаю нарезать кусочки шашлыка. Запах лука и говядины наполняет воздух.

– Я много чего умею, - я взбиваю в миске яйца и выливаю их на сковороду.
– Я выросла лишь с мамой, так что помогала ей, чем могла.

Четыре поколения назад, семья моей матери иммигрировала в Джорджию, а не в Нью-Йорк, где уже обитали их остальные итальянские родственники. Но мой отец был чистокровным ирландцем и буквально только сошел с трапа самолета, как повстречал мою мать. На фотографии он выглядит как обычный мужчина с молочной кожей и с ярко-рыжими волосами. Я же будто воплощение их слияния: моя кожа - это смесь бледной, цвета слоновой кости, и загорелой кожи, к тому же у меня по телу есть веснушки, плюс темно-зеленые глаза и темные рыжие волосы.

В действительности на данный момент я практически ничего не помню об отце. Со временем человек будто выцветает в вашей памяти. К сожалению, это не мешает ранам гноиться и проникать глубоко под кожу.

– Настоящий повар здесь - это Айрис, - говорю я.
– Она словно пятое поколение мексиканско-американского слияния, и ее семья владеет тем обалденным рестораном в Таксоне.

Дрю наблюдает за мной, пока я переворачиваю яйца.

– Что случилось с твоим отцом?
– он произносит это тихо. Потому что как никто другой знает, что мой ответ может быть крайне нехорошим.

Верно? Я стала довольно нечувствительна ко всему, что связано с отцом. Ну, до тех пор, пока не приходиться об этом говорить. В горле появляется знакомый ком боли. Я игнорирую его и пожимаю плечами.

– Уехал, когда мне было семь.

Бэйлор смотрит на меня. А я концентрируюсь на разбрасывании сыра по полуготовым яйцам и переворачивании всего омлета целиком.

– Смотри, - говорю я, - через минутку у нас будет фриттата.

Мой голос полон притворного энтузиазма, но в тоже время довольно неровный. Мне вообще не следовало говорить. Не следовало готовить для него. Это всего лишь интрижка, а не какая-то послешкольная откровенность. Но уже слишком поздно. Дрю все еще наблюдает за мной, понимающим взглядом.

– Почему он уехал?
– мягко спрашивает Бэйлор.

Я вытягиваю две тарелки и вилки.

– Это хреновая история.

– Я рассказал тебе свою хреновую историю, - он ставит тарелки и кладет вилки на стол, одну возле другой.
– К тому же, я отлично умею слушать.

Хотя его задача состоит в отдачи приказов и быстром мышлении, есть что-то успокаивающее в поведении этого парня и уверенной силе, от чего мне хочется открыться перед ним.

– Когда мне было семь, - говорю я, - мой отец сказал матери, что он не может справиться с отцовством, что я была для него слишком большой обузой, вечно плачущей и требующей внимания, - моя улыбка практически незаметна, словно вот-вот исчезнет вовсе.
– Это его слова.

Я поворачиваюсь и снимаю с плиты нашу фриттату, ставя ее остывать. Она золотисто-коричневого цвета с пузырьками сыра. Я беру нож и разрезаю ее на кусочки.

– Так что он вернулся в Ирландию, а моя мама в одиночку растила меня.

Иногда я гадаю, остался ли бы мой отец с мамой, если бы я не умоляла его не уезжать. Ведь я умоляла. И от этого он выглядел расстроенным. После его отъезда я свернулась в калачик и лежала под кроватью. И моя мать поступила почти что так же. Вот только она еще и плакала. А я нет. Я бы не позволила себе это.