На линии огня

Леденец сидит в башне головной машины. Им овладело самое страшное в бою ощущение собственной беспомощности. А ведь он на войне не новичок, почем фунт окопного лиха изведал на собственной шкуре. Дважды был продырявлен еще в Афгане.

К бессилию примешивалась злость. Какая нелегкая понесла его из погранвойск в десантуру? Какого дьявола их сунули в это пекло? Не дело спецназа штурмовать город! Но если уж обстановка вынудила командование использовать именно их, то уж могли бы обеспечить всем необходимым…

Снаряд сорвал гусеницу с головного танка, и тот, вспахивая асфальт, развернулся почти на месте, перегородив улицу. Еще не услышав удара, Костя ощутил, как в жалюзи моторного отделения впился снаряд. Танк вздрогнул, словно живое существо, которому причинили нестерпимую боль.

«Уходить всем, мать твою!» – кричит Леденец в переговорное устройство, отчетливо понимая, что в следующую минуту последует взрыв. В машине полные баки горючего и боекомплект снарядов. Сам он рывком открыл верхний люк, выскочил из башни, скатился с танка и бросился в кювет.

В колонне уже вспыхнули два бэтээра, а неподалеку пылают шесть машин. От этих «факелов» на улице стало светло, словно днем. С броников посыпались солдаты. Одетые в комбинезоны спецназовцы видны как на ладони. Какие мишени! Их косят одного за другим. У чеченских боевиков богатый фронтовой опыт. Стреляют они без промаха.

Падают сраженные солдаты. Сердце Леденца разрывается от ужаса, потому что он ничего не в состоянии изменить, не может повлиять на роковой ход событий и предотвратить гибель людей. Их послали не в бой, а на убой! Будь проклят тот, кто посмел так распорядиться чужими жизнями!

Костя и сам уже перестал различать, во сне ли наяву он видит кошмарные картины той ночи, когда погибла почти вся его замечательная рота. Механик-водитель головной машины, запихивающий вывалившиеся внутренности в развороченный осколком живот. Харкающий кровью взводный с перебитым горлом. Сержант, у которого раздроблены ноги, а выше колен выперли расщепленные кости… Ужас охватывает при виде этого ада. Трясет от озноба. Кому бы рассказать? Некому. Но и забыть нельзя!

Костя отбрасывает одеяло, вскакивает, чтобы прервать безумный в кровавой обнаженности бред. Когда же его перестанут преследовать ужасы прошлого? Или суждено до конца дней нести это бремя?

Лучи раннего майского солнца заглянули в окно, скользят по забитому хрусталем пузатому серванту, по платяному шкафу. Комната переполнена мебелью. Будь Костя тут хозяином, в первую очередь выкинул бы круглый стол образца начала века и массивную этажерку с жалкой стопочкой книг. Но он – человек бесправный, всего лишь квартирант. Чтобы не платить налог, хозяйка не прописывает постояльца даже временно. Для соседей он дальний родственник, немного, правда, загостившийся. Вообще-то Костю такое положение устраивает. Лишняя засветка в милиции вовсе ни к чему. Дела его не то чтобы криминальные, но рекламировать их не стоит…

Что касается места жительства, в паспорте стоит штамп прописки в Ростове-на-Дону, под крышей, так сказать, отчего дома, давно стертого с лица земли бульдозером. На том месте выстроили девятиэтажку, в которой квартиру предназначали предкам. Не дожили, родимые, до светлого двухкомнатного рая, ушли в мир иной. Косте же, как прошедшему Афган и Чечню, даровали милость – разрешили продать идущий на слом родительский домик. Экс-капитан Леденец, бывший командир бывшей роты спецназа, а ныне отставной козы барабанщик, на полученные от продажи наследства деньги сумел какое-то время перекантоваться. Потом наступили черные дни.

С устройством на работу не ладилось. Он поступил в клуб тренером по рукопашному бою, но калеку из спорта быстро поперли. В телохранители подался, но вскоре самокритично определил, что за молодым шефом на кривой ноге не поспевает. Был в ремеслухе преподавателем военного дела, охранником на каком-то складе, даже вышибалой в кабаке. Нигде не прижился, характер-то с гонорком. О том, чтобы спину гнуть или пятки лизать, даже речи идти не могло. Да и платили везде копейки, чтобы с голодухи, значит, не подох, но пожрать досыта не мечтай.

Леденец посмотрел на часы. Ровно в семь он назначил встречу Фарту. Тот точен, как хронометр. Тридцать лет без малого оттрубил Семен Фартышный, он же Фарт, в армии. Дослужился всего лишь до майора, но военная выучка въелась в плоть и кровь. Всегда подтянутый, аккуратный, мужик был до тошноты исполнителен. Фарту можно было поручать какое угодно дело и не контролировать выполнение. Хоть и был он старше шефа на десяток лет, но уважал и никогда не задавал лишних вопросов.

Сильно прихрамывая, Леденец торопливо шел по улице. Сегодня нога болела сильнее обычного, но Костя не снижал темпа, чтобы не опоздать. Фарт попросил непременно прийти. Он раздобыл новую информацию и хотел поделиться ею с шефом. Приглашать к себе Костя не мог – хозяйка была не в меру любопытной. Фарт же обитал один в двухкомнатной квартире. Он давно развелся с женой и новую семью заводить не собирался. В его логове царил образцовый порядок, и можно было поговорить без помех. Дом был вне подозрений. Рядом находился штаб ДВО с часовым у входа. Посторонние тут не ошивались.

Фартышный стоял у истоков созданной Костей организации и был, собственно, ее вдохновителем. Когда они познакомились, а афганцы сходятся быстро, оба сидели на мели. Фарта как раз турнули из фирмы, где он был кадровиком. Бывший контрразведчик слишком тщательно вел дела, а «новым русским» это было не нужно.

Леденец тоже погорел на последней работе. Он пристроился к речникам, приторговывающим китайской контрабандой. Но когда увидел, как они нагло обманывают погранцов, возмутился, потому как сам много лет носил зеленую фуражку.

Поведав друг другу о своих бедах, оба задумались, на что и как жить дальше. Тут-то экс-майор и подкинул идейку. Знакомый ресторатор, мол, жаловался, что его донимает рэкет, и предложил взять его под опеку.

– Захочет ли твой ресторатор менять шило на мыло? – спросил Костя. – Мы ж не безвозмездно станем работать?

– А мы по-божески брать станем и, сам понимаешь, отработаем с лихвой. Для такого дела у меня есть крепкие ребята. Бывшие сослуживцы хорошему делу послужить готовы. Мы ведь собираемся обиженных защищать?

В предложении Фартышного было что-то очень привлекательное. С одной стороны – настоящая мужская работа, с другой – помощь беззащитным. Среди бывших афганцев много безработных ребят с крепкими кулаками. Но одной мускульной силы маловато. Противник серьезный, шутить не станет. Понадобятся стволы… Ну да народ у нас запасливый. Из Афгана, из Чечни ребятишки пустыми не возвращались.

– Там, где оружие, там криминал, – сказал Леденец.

– С волками жить… – пожал плечами Фартышный. – Иначе остатнюю жизнь будем хлеб жевать и прокисшим квасом запивать. Да не дрейфь! На пару стволов я смогу разрешение добыть…