На лобном месте. Литература нравственного сопротивления. 1946-1986

Русского человека во всех национальных республиках связывали с Москвой. С неволей. С дороговизной. С бесхлебьем: у национализма свои просеки и точки отсчета…

Офицер пограничных войск, старый врач, проживший в Средней Азии почти всю жизнь, подробно рассказал мне, как менялось отношение к русским.

Чем была некогда русская погранзастава для дальнего аула? Спасением. Там был врач. И молодые ребята, которые мчались на помощь в случае горных обвалов или наводнений. Тем более при появлении из-за кордона охотников до чужих отар…

Бесчисленны гримасы русификации и — недоверия к нерусским. Кто о них не знает?! Недоверие к националам принимало порой такие формы, что даже меня оторопь брала, хоть чего не приходилось видеть.

Представьте себе длинный и узкий коридор из колючей проволоки, ржавой, красной. Оплетенный «колючкой» и сверху. Нечто вроде решетчатой «трубы» для диких зверей на пути к цирковой арене, зарешеченной в свою очередь.

Такая «труба» из ржавой колючки тянулась от таджикского аула до пограничной реки, откуда крестьяне испокон веку черпали воду. Приближаться к реке жители аула могли только по «трубе». Внутри нее.

Чтоб не сбежали. Из родного аула.

Конвойный закон: «Шаг вправо, шаг влево…» здесь, как видим, материализовали. Для облегчения.

— Иначе с ними нельзя, — сказал мне полковник, начальник отряда. — Как волка ни корми… Тут был случай…

Республики осознали «волчье» отношение. Ненависть к чужим клокотала и там, где ее никогда не было.

Никто не сомневался в чистоте помыслов авторов «Континента» — диссидента. Одного хотелось бы: чтоб додумывали они свои мысли до конца. Бесстрашно. Не позволяли «национальной боли превзойти сознание…» Не роняли бы вдруг фразы, которые подхватывает ненависть во всех углах земли.

Особенно фразы Александра Солженицына — на воле, в Цюрихе, утверждавшего, что великий народ привели к революции «инородцы», а также всякие полукровки и «четвертушки».

«Они! Они!.. — саркастически замечал в подобных «диспутах» Степан Злобин. — Во все века — от рюриковичей до кагановичей, а сами мы, народ-богоборец, за свою судьбу не в ответе, словно псих со справкой…»

Будто не Солженицыным, а Шолоховым написана «Справка», завершающая книгу «Ленин в Цюрихе». Как и Михаил Шолохов в свое время требовал во гневе раскрыть псевдонимы — в помянутой ранее погромной статье «Под опущенным забралом», — в солженицинской «Справке» скрупулезно раскрываются псевдонимы врагов отечества, в данном случае «революционеров и смежных лиц»: «…Зиновьев (Апфельбаум)… Каменев (Розенфельд)…»; а ежели псевдонима нет, непременно добавляется: «поляк», «поляк из России», «эстонец из Таллина», «дочь генерала (украинца) и финской крестьянки»; и т. д. и т. п. Инородцы… Полукровки… «Четвертушки»…

«Не он?» Видно, каждый из нас создал в своем воображении своего Солженицына, рыцаря без страха и упрека.

Куда бы ни завели Александра Солженицына националистические тропы, Солженицын бессмертный отомстил за другого, смертного Солженицына, сторицей. Вбил советскому режиму в могилу осиновый кол.

Он останется с Россией, куда бы ни завели его отчаяние, бессилие, боль, которые нетрудно понять.

Жаль, бесконечно жаль ту молодежь в России, стремление которой противостоять произволу привело ее к государственным «неославянофильским» приманкам.

«Национализм так же разлагает нацию, как эгоизм — личность», — как же не сумели мы внушить ей хотя бы этого давнего прозрения Владимира Соловьева, крупнейшего философа России?

И «Молодая гвардия», и АПН, и тюремщики внесли свою лепту. Кого не смогли устрашить или купить, попытались, как видим, обмануть, подсунув под видом гуманного, уважающего-де все народы «неославянофильства» звериный государственный шовинизм «нового класса».

11. Новое поколение литературы

Сопротивления. Дети самиздата

Окончание

Пока советские кадровики и Клуб «Родина» разделяли жителей России, в том числе молодых диссидентов, на истинно русских, полукровок и инородцев, они, вовсе не думая об этих расистских игрищах, совершили подвиг, потрясший граждан социалистического государства. Вышли на Красную площадь, в защиту распятой Чехословакии. Спасли честь русской интеллигенции.

Это была первая в России — после 1927 года — политическая демонстрация протеста. За сорок лет первая, не запланированная райкомами КПСС.

Большая часть молодежи не попала в капкан национализма.

Судебный процесс над Павлом Литвиновым и его друзьями, поднявшими 25 августа 1968 года лозунги «За нашу и вашу свободу», «Свободу Чехословакии» и пр., широко известен. Поэтесса Наталья Горбаневская, прикатившая на «лобное место» своего ребенка в коляске — акт в России безумно храбрый, — подготовила и передала на Запад книгу «Полдень» — стенограмму нового террористического процесса над инакомыслием.

Несколько лет назад в Москве меня попросили взять секретарем молодого прозаика, которого власти хотят выслать как тунеядца. «Владимир Буковский», — записал я на календаре неизвестное мне имя. Однако секретарь Союза писателей генерал В. Ильин, повертев в руках поданную ему на подпись бумагу, метнул на меня быстрый взгляд. «Писатель имеет право на секретаря, если зарабатывает более трехсот рублей в месяц, — произнес он скороговоркой и поднялся. — Представите справку?»

Я был уже много лет опальным и такой справки представить не мог. Генерал Госбезопасности знал это…

Я набросал дома на листочке фамилии писателей «состоятельных» и вместе с тем готовых к риску. Увы, их можно было пересчитать по пальцам.

Наконец место Владимиру Буковскому удалось совместными усилиями отыскать.

Место отыскали, а защитить Володю Буковского не смогли…

Теперь Владимир Буковский, к всеобщей радости, на свободе, и он сам, в своих новых книгах, рассказал, как удалось ему сорвать дьявольский план всех этих снежневских — морозовых — лунцев, организаторов психтюрем для инакомыслящих.

Благодаря Володе остались жить и Плющ, и Горбаневская, а скольких миновала страшная чаша сия?!

А. Краснов-Левитин, трижды заключенный за религиозные убеждения в лагеря, писал, что Володя Буковский «отдает всю жизнь борьбе за правду, помощи страдающим людям, и в этом смысле он, неверующий, в тысячу раз ближе к Христу, чем сотни так называемых «христиан», христианство которых заключается лишь в том, что они обивают церковные пороги. И я, христианин, открыто заявляю, что преклоняюсь перед неверующим Буковским, перед сияющим подвигом его жизни».

Брошюра В. Буковского «Я успел сделать слишком мало», которая содержит и его выступление на суде, — самая дерзкая публицистика сопротивления. Хотя прокурор требовал максимального наказания, которое грозило Владимиру Буковскому, заболевшему в лагерях, — смерти, он не остановился перед тем, чтобы бросить в лицо своим палачам:

— …сколько бы мне ни пришлось пробыть в заключении, я никогда не откажусь от своих убеждений… Буду бороться за законность и справедливость.

И сожалею я только о том, что за этот короткий срок — 1 год 2 месяца и 3 дня, которые я пробыл на свободе, — я успел сделать для этого слишком мало».