На ловца и зверь бежит

— Согласны, — пропело нестройное трио.

— Тогда выходим по одному. Ты первый, Сэм, — я указала пистолетом на лестницу.

Дождавшись, пока он спустится, я освободила от наручников бугая и Сергея.

— Пусть твой друг идет, Сергей, а ты пока лежи.

— Иди, Рыхлый, — напутствовал его Сергей, — я сейчас.

— Ну, что стоишь, вали отсюда, ты свободен, — грубо сказала я.

— А ты классно дерешься, — уже начав спускаться, отвесил он вдруг мне комплимент.

— Долгие годы тренировок, — усмехнулась я.

* * *

Ну и везет же тебе на приключения, Татьяна Александровна! Соседи, как всегда, оказались в своем репертуаре, в который раз проигнорировав «посторонние шумы». Хоть бы какая сволочь выглянула! Ну да ладно, не впервой. Я сунула ключ в замок, иронически отметив, что ручонки подрагивают.

Войдя в прихожую и закрыв за собой мою чудо-дверь, неуязвимую для пуль и медвежатников, я опустилась на пуфик. Сняла кроссовки, расстегнула куртку и мысленно уже оказалась в горячей ванне. Взглянув на часы, я с удовлетворением подумала, что если не на ванну, то на душ время у меня найдется. Если я управлюсь со своим туалетом за пятнадцать минут, еще пятнадцати минут мне хватит на прослушивание разговоров Синчуговой, если, конечно, она не висела на телефоне по два часа, как обычно это делают фифы, подобные ей.

С другой стороны, она, с ее вздорным характером, не выдержала бы продолжительной беседы.

Раздевшись, я встала под душ. Его горячие струи окончательно привели меня в чувство и прояснили мозги, и в этих мозгах засвербил один маленький, но ядовитый вопрос: кто и как меня вычислил?

Я нагнулась вперед, упершись руками в колени, позволяя тугим струям барабанить по спине и наблюдая в оцепенении, как вода прозрачными зигзагами сбегает по прядям волос.

Ну, кто меня вычислил, понятно, а вот как — это пока остается загадкой. Бобер с Малышом, даже если бы отзвонились своему начальству, и то не успели бы устроить мне засаду, я выехала практически следом за ними. И потом, адрес мой им неизвестен, нет его также и в адресном бюро. Его знает только ограниченный круг моих знакомых. Кто мог дать его Гарулину?

Отжав волосы и обернув голову полотенцем, я набросила на плечи махровый халат. Подошла к холодильнику и, распахнув его, критическим взором окинула его содержимое. Йогурт и сыр поддержат мои силы. Смастерив нехитрый бутерброд, я села в кресло и включила аппаратуру для прослушивания. Она влетела мне в копеечку, но довольно быстро окупилась.

Щелкая дистанционным пультом, я быстренько пробежалась по всей длине озвученной пленки. Я насчитала восемь разговоров, из них только один удостоился моего внимания.

Я поставила его на начало и, откусив кусочек сыра, запила его йогуртом. Звонок был входящим. Часы на таймере показывали двадцать три пятнадцать вчерашних суток. Синчугова сняла трубку.

— Алло, — раздался ее звонкий голос.

— Это я, — узнала я тенор Рахмонова.

— Слышу, что ты, — недовольно протянула она и с упреком добавила: — Куда ты пропал? Я тебя два часа искала.

— Я тебе потом объясню, — виновато произнес Рахмонов.

— Что значит «потом»? — с раздражением спросила Синчугова. — Изволь объясниться сейчас, нечего из меня дуру делать. Может, подцепил кого? — ревниво добавила она.

— Хватит пургу гнать! — защищался Рахмонов. — У тебя от ревности крыша едет, что, у меня других нет дел, кроме баб?! — вызывающе спросил он.

— Ты со мной встречаешься только тогда, когда тебе нужны деньги, — в голосе Синчуговой появилась истерическая слезливость.

— Ты сама виновата, нечего скандалы устраивать по малейшему поводу, — пытался образумить ее Рахмонов.

— В чем ты пытаешься меня обвинить? Бросил одну на презентации, сам куда-то слинял! — почти кричала в трубку Синчугова.

Я представила ее лицо, перекошенное от гнева и злости, ее глаза, мечущие громы и молнии, и трясущиеся от волнения губы. Под эти завывания и причитания я с невозмутимостью диагноста или хирурга откусила еще кусочек сыра и, хлебнув малинового йогурта, поудобнее устроилась в кресле.

— Я ни в чем тебя не обвиняю… — осторожно начал Рахмонов.

— Еще бы ты меня обвинял! — перебивая его, взвизгнула Синчугова.

— …а просто пытаюсь объяснить, — спокойно продолжал Рахмонов, как бы не обратив внимания на ее гневную реплику, — что сейчас не время обсуждать это.

— Ну ладно, — неожиданно смягчилась, очевидно уставшая ругаться Синчугова, — мы завтра едем к тебе на дачу?

— Вот из-за этого я тебе и звоню, — после некоторой заминки произнес Рахмонов, — дело в том, что завтра вечером у меня встреча с важными людьми, мне Аркадий поручил. Закончим, наверное, поздно, так что дачу придется перенести на послезавтра, если ты, конечно, не передумаешь.

— И что это за встреча? — недоверчиво спросила Синчугова.

— Это не телефонный разговор, Галя. Увидимся, я тебе все расскажу. — Рахмонов разговаривал с Синчуговой, как с малым ребенком, стараясь предотвращать и усмирять ее истерические порывы.

— Тогда я к тебе сейчас приеду, — капризно сказала сумасбродная пассия Рахмонова.

— Ну что ты, Галя, ты на часы-то смотрела? Полночь близится, меня Гарулин сегодня замотал, я спать хочу, как слон, — терпеливо пытался образумить Синчугову Рахмонов.

— Вот и поспим вместе, — никак не унималась та.

Последний кусочек сыра упал в мой желудок, и вслед за ним отправилась последняя порция йогурта.

— С тобой можно поспать, но не отдохнуть, — в более жесткой манере ответил Рахмонов, — а завтра у меня должна быть свежая голова.

Очевидно, он был сыт по горло объяснениями с Синчуговой.

— Какая же ты свинья! — снова разразилась она истерикой. — Я тебя искала весь вечер, заезжала к тебе домой…

— Ну, хватит, не психуй, у нас еще будет время.

— Вечно ты со своими отговорками, ты совсем меня не любишь… — В трубке послышался всхлип.

— Да все в порядке, Галчонок, ты сама себя накручиваешь, — в голосе Рахмонова блеснуло подобие нежной укоризны, но чувствовалось, что ему не терпелось послать своего Галчонка к чертям собачьим.

Тем не менее его банальная реплика возымела нужное действие: видно, Синчугова была вконец издергана. Силы покинули ее, и она, смирившись с неизбежным, успокоилась.

— Ладно, я тебе завтра позвоню, — опечаленно произнес этот потухший до срока вулкан, и, совсем уж вяло попрощавшись, она повесила трубку.

Я отключила аппаратуру. Что ж, разговор между любовниками прошел в предполагаемом регистре: слезливые просьбы и упреки, с одной стороны, уклончивая дипломатия и беззаботный эгоизм — с другой. Значит, запланированная поездка на дачу не состоится. Однако это обстоятельство совсем не отменяло моего решения проследить за Рахмоновым, и потому, взглянув на часы и прикинув, сколько у меня осталось времени, я в темпе начала собираться.