На море (Первая часть дилогии)

Надо полагать, однако, что лицо мое выдавало мои мысли, потому что матросы не раз затрагивали меня, подсмеиваясь над моими сомнениями и называя меня кислятиной, молокососом, мокрой курицей и другими оскорбительными словами, которыми полна была их речь.

Я удвоил старания, чтобы не показывать им чувств, наполнявших мое сердце, но решил в то же время поговорить с Беном и спросить его совета. Я без боязни мог довериться ему, но дело это тем не менее было очень деликатное и требовало известных предосторожностей. Бен был тоже членом шайки и его могли оскорбить мои слова, ведь он мог предположить, что я порицаю его, и лишить меня своего покровительства.

Однако затем я подумал, что Бен вряд ли будет обижаться на меня. По двум-трем словам, которые я от него услышал, я заключил, что Бен тяготится своим существованием и поступил сюда поневоле, в силу обстоятельств Я любил его бесконечно и очень хотел, чтобы это так и было. Каждый день мне представлялся случай видеть разницу между ним и другими матросами. Вот почему я принял в конце концов твердое решение рассказать Бену о своих страданиях и посоветоваться с ним, как мне поступить.

На бушприте судна есть одно место, где очень приятно находиться, особенно когда штас фок-марса опущен и поддерживается жердью. Два или три человека могут свободно сидеть там или лежать на парусе и разговаривать, не боясь, что подслушают их тайны; ветер там дует обычно с кормы и уносит слова в сторону от судна. Романтично настроенные матросы любят это небольшое уединение, а на судах, наполненных эмигрантами, наиболее отважные пассажиры забираются туда, чтобы подумать о своей будущей жизни. Это было любимое место Бена, и к концу дня он всегда садился там, чтобы выкурить трубку.

Несколько раз я был готов пойти с ним, но боялся, что это ему не понравится. Наконец, собравшись с духом, я скользнул туда за ним, не говоря ни слова. Бен сам заговорил со мной, и мне показалось, что присутствие мое его не раздражает, что, напротив, он даже доволен, видя меня рядом. Однажды вечером, когда я отправился за ним туда по своему обыкновению, я рассказал ему, наконец, обо всех своих мучениях.

– Бен, - окликнул я его.

– В чем дело, Вилли?

Он понял, что я хочу в чем-то признаться, и приготовился слушать меня внимательно.

– Что это за корабль, на котором мы находимся?
– спросил я после минутного молчания.

– Это не корабль, малыш, а барка.

– Ну и...

– Барка и только.

– Я хотел бы знать, какого рода.

– Хорошо построенное и прекрасно оснащенное судно. Будь это корабль, то на бизань-мачте, которая сзади, были бы четырехугольные паруса, а так как их нет, то это барка, а не корабль.

– Это я знаю, ты несколько раз говорил мне об этом; но я хотел бы знать еще, какого рода барка наша "Пандора"?

– Зачем ты это спрашиваешь? Превосходная барка. Вряд ли найдется другое парусное судно с таким носом, как у нее; есть у нее один только недостаток: на мой взгляд, она очень легкая и поэтому слишком раскачивается в плохую погоду; стоит только наложить поменьше балласта, и ничего не будет удивительного, если в один прекрасный день мачты перетянут на одну сторону; прощай тогда экипаж.

– Не сердись на меня, Бен, но ты уже говорил мне это, а я хотел бы знать кое-что другое.

– Что же бы ты хотел знать, черт возьми! Пусть меня повесят, если я понимаю.

– Бен, ответь мне, правда ли, что это коммерческое судно?

– О, вот чего ты хочешь! Все зависит от того, малыш, что ты называешь товаром. Бывают разные товары. Суда нагружаются разным манером; одно...

– А какой груз на "Пандоре"?

Я взял его за руку и взором молил ответить мне честно. Он колебался несколько минут, затем, видя, что от ответа ему не уйти, сказал:

– Негры... Не стоит скрывать, ты это должен узнать. "Пандора" совсем не коммерческое судно, на ней перевозят негров.

– О, Бен! Разве это не ужасно?

– Да, ты был создан не для такой жизни, бедный малыш, мне горько видеть тебя здесь. Когда ты пришел в первый раз на "Пандору", я хотел шепнуть тебе на ухо словечко и ждал только случая, но старая акула слопала тебя раньше, чем я успел подойти к тебе; ему нужен был юнга, и ты подходил ему. Второй раз, когда ты пришел на борт, я спал... Так ты и остался среди нас. Нет, Вилли, нет, ты здесь не на своем месте.

– А ты, Бен?

– Довольно, малыш, довольно! Я не сержусь на тебя за это, такая мысль должна была прийти тебе в голову. Я, быть может, и не такой плохой как ты думаешь.

– Я не считаю тебя плохим, Бен, напротив, потому-то я и говорю с тобой так откровенно; я вижу большую разницу между тобой и другими, я...

– Быть может, ты прав, быть может, нет. Было время, когда я походил на тебя, Вилли, когда у меня ничего не было общего с этими бандитами. Но в мире существуют тираны, которые делают людей плохими, и меня сделали таким, каким я стал.

Бен замолчал; глубокий вздох вырвался у него из груди, и на лице появилось выражение отчаяния.

– Нет, Бен, - сказал я, - они сделали тебя несчастным, но не злым.

– Спасибо, Вилли, - ответил мой бедный друг, - ты добрый и потому говоришь так, ты очень добрый, малыш. Ты даешь мне почувствовать то, что я чувствовал когда-то. Я все тебе скажу; слушай хорошенько, и ты поймешь меня...

Слеза блеснула в глазах Бена. Я придвинулся поближе к нему, чтобы слушать внимательно и ничего не пропустить.

– История моя не длинная и не требует много слов. Я не всегда был таким. Я долго служил на военном корабле и хоть себя хвалить неловко, я говорю правду: там было мало таких, которые лучше меня исполняли свои обязанности. Но, к сожалению, в будущем это мне не помогло. Однажды в Спитгиде, где находился тогда весь флот, я сказал правду боцману по поводу одной девушки, которая была мне хорошим другом. Боцман позволял себе много вольностей по отношению к ней, и это сердило меня. Я не выдержал и стал угрожать ему... Я ничего не сделал, только угрожал... Смотри, малыш, вот результат этого.

С этими словами Бен снял свою куртку и поднял рубаху до плеч. Спина его была испещрена глубокими шрамами, следами ран от полученных им ударов плети.

– Теперь, - продолжал Бен, - ты знаешь, почему я попал на "Пандору". Я бежал с корабля и постарался найти себе место на коммерческом судне; но я унес с собой печать Каина, она следовала за мной по пятам; так или иначе она всегда открывалась, и я вынужден был уходить. А здесь, видишь ли, я не одинок: среди нашего экипажа ты найдешь много таких спин.

Бен замолчал. Я сам был слишком взволнован рассказанной мне историей и тоже молчал. Спустя несколько минут я сказал:

– Бен, жизнь на "Пандоре" ужасна! Неужели ты не хочешь ее изменить?

Он не ответил и отвернулся от меня.

– Сам я уже не в силах выносить этого существования, я решил бежать, как только представится случай. Ты поможешь мне, не правда ли?

– Малыш, мы отправимся вместе, - ответил Бен Брас.

– О, какое счастье!

– Да, я устал от этой жизни, - продолжал он.
– Я много раз уже собирался бросить "Пандору", это мой последний рейс. Уже давно я задумал бежать и увезти тебя с собой.