На Муромской дороге

– Я понимаю, – прошелестел посеревшими губами Химкин. – Очень хорошо, – похвалил его Балабанов. – План у нашего шамана такой: как только ваш генералитет разворачивает на Каймановых островах грандиозную пьянку, мы изымаем у них золотой американский запас плюс золото партии…

– Какой партии? – испуганно переспросил Химкин. – У нас же многопартийная система.

– Вот у всех и изымем, – твёрдо пообещал Балабанов. – Закупаем в Америке их шатлы и летим на Юпитер за белым золотом. Грузим его в шатлы, привозим на Землю и скупаем всю промышленность.

– А генералитет? – Ваш генералитет будет обеспечивать нашу безопасность, – пояснил Балабанов. – Не даром конечно. Для этого мы всеми Каймановыми островами войдём в состав СНГ.

– А кто будет президентом? – насторожился Химкин. – Александр Григорьевич? – Почему нет, – пожал плечами Балабанов. – Дельный мужик. – Цепь-то вам зачем? – Цепь – это пропуск в высшие Юпитерианские сферы, без неё нас на Юпитер не пустят.

– Я извиняюсь, – проблеял Химкин. – А этот Инструктор, о котором все говорят, случаем не с Юпитера?

– Всего я вам сказать не могу, – вздохнул Балабанов. – Но одно точно: юпитерский он.

– Да, – протянул Химкин. – А то у нас все говорят: питерский, питерский. А я думаю – при чём здесь Питер?

– Абсолютно не при чём, – авторитетно подтвердил Балабанов. – Так как же цепь? – Я, извиняюсь, никакой цепи не брал, – завилял Химкин. – Я вообще не беру чужого, a тем более с шеи зарубежного гостя. Но в поднявшейся суматохе мне эту цепь кто-то в карман сунул. Прихожу домой, батюшки светы, – цепь.

– И от удивления ты её сбагрил Примадонне? – прищурился Балабанов. – Не своей волей. Редактор послал.

– С Аристарха мы ещё спросим, – зловеще пообещал Балабанов. – Пройдемте, гражданин.

– В воронок? – обомлел Химкин. – Воронок ещё заслужить надо, – разочаровал его Балабанов.

Химкин хоть и был озабочен до посинения губ, но приказу каймановского резидента подчинился безропотно. Гордый оказанным доверием Джульбарс отконвоировал его к кастратову «Мерседесу». Балабанов очень даже понимал Джульбарса: всё-таки не мелкого воришку прихватили на кармане, а свернули в баранку видного столичного журналиста.

– Нашего полку прибыло! – радостно воскликнул Коля при виде арестованного.

Химкин глянул на оскалившего пасть Джульбарса, вздохнул и полез на заднее сидение «Мерседеса». Джульбарс запрыгнул следом и устроился справа от проштрафившегося журналиста. – Обманули, – сказал в пространство Химкин. – Заманили.

– Помолчите подследственный, – холодно оборвал оживившегося журналиста Балабанов, устроившийся на привычном месте рядом с Портсигаровым. – Никто вас не обманывал. Будете честно работать на каймановскую разведку, мы сохраним вам жизнь.

– Пароли, явки? – обернулся к насупившемуся Химкину Портсигаров. – Не знаю я ничего, – взбрыкнул враз охамевший при виде знакомых лиц журналист. – Будем бить? – спросил Коля.

– Иес, – сказал Гонолупенко. – Джульбарс!

Джульбарс глухо зарычал, и для Химкина этого было достаточно. – На дачу к Примадонне, – поспешно проговорил он. – Смотри, – предостерег Коля. – Каймановский шаман мужик серьёзный, ему всё равно: одним «комсомольцем» больше, одним меньше. По слухам, он человечиной питается.

– Ноу, – запротестовал Гонолупенко. – Жертва иес. – Понял, – перевёл пригорюнившемуся Химкину Коля. – Не просто человечиной, а жертвенным мясом. И не на тусовке тебя сожрут Химкин, а во время религиозной церемонии. Для посредственного журналиста, это большая честь. – Продались, – выдохнул в пространство Химкин.

– Мы не продались, – возразил Портсигаров. – Нас купили. К тому же действуем мы исключительно в интересах СНГ и военно-промышленного комплекса. С благословения Инструктора.

– Не надо его информировать о наших планах, – остановил шоумена Балабанов. – Человек он ненадёжный. Если много узнает, то придётся его изолировать. – Куда изолировать? – удивился Коля.

– Отправим на Юпитер, – твёрдо пообещал Балабанов. – Первым же шатлом.

Химкин настороженно засопел и покосился на вывалившего язык Джульбарса. Что там ни говори, а была в чёрном милицейском кобеле какая-то чертовщина. Работал он как часы, понимая команды с полуслова. И вид при этом имел солидный и даже значительный.

– Приехали, – сказал Портсигаров, когда сомлевший от долгой дороги Балабанов едва не впал в дрёму.

Время была уже достаточно позднее, во всяком случае, солнце клонилось к закату, окрашивая горизонт в багрово-кровавые тона. За забором загородного дома повизгивали его беспечные обитатели, не чуявшие беды. Обиженный чужой забубённой радостью Джульбарс поднял морду к жестяной крыше салона и завыл. Химкин вздрогнул и на всякий случай отодвинулся от черного оборотня.

– К покойнику, – прокомментировал собачий вой мистически настроенный Коля.

– Двум смертям не бывать, а одной не миновать, – оптимистично возразил Портсигаров.

Вперёд пропустили Химкина, как самого малоценного для страждущей Родины человека. Следом пошёл Стингёр – иностранца у нас в любом случае с порога бить не будут. За Гонолупенко послали Джульбарса – для устрашения и пресечения возможных эксцессов. Балабанов прикрывал левый фланг, Портсигаров – правый, Коля надёжно обеспечивал тыл.

– Шабаш вери гуд, – сказал Гонолупенко, прислушиваясь к воплям, несущимся из раскрытого окна.

– Какой там шабаш, – махнул рукой Портсигаров. – Так, небольшая тусовочка. Словно бы в опровержение Портсигаровских слов из окна особняка вылетел гражданин, сделал изящный пируэт над двором и рухнул вниз подстреленным селезнем. Ни Портсигаров, ни Коля подбитого селезня не опознали, а тот, слегка оклемавшись, попытался исполнить танец гор. Подвела координация, помешавшая селезню взмыть орлом. Пьян он был, как свинья.

– Химкин, ты кого привёл, паразит? – взвизгнули навстречу гостям от порога. Балабанов на всякий случай прикинул соотношение сил. В доме хоть и плавал сизый дым, но видимость была приличной. Гостей оказалось много, десятка полтора, но полноценными и готовыми к отпору можно было считать троих от силы: саму Примадонну, молодящуюся даму вышесредних лет, одетую в просторный балахон, тщательна скрывающий фигуру, кучерявого господина с глазами карточного шулера, уже виденного однажды Балабановым, и совершенно голого человека, который сидел задумчиво в углу и жевал квашенную капусту.