На неведомых тропинках. Шаг в темноту

За последним третьим в ряду домиком было несколько метров свободного пространства, с центром в странном вытоптанном пятачке земли диаметром метров двадцать. Залить такой асфальтом, и можно линейки проводить, очень уж мне напоминает пионерский лагерь времен моей юности. Но вряд ли я угадала, ни флагштока, ни трибуны, ни каменных статуй, просто земля, на которой ничего не растет. Дальше снова шли корпуса, сразу видно постройку другого времени. Деревянные срубы на первых этажах и наборные на втором. Забор с калиткой, за которым шли более новые кирпичные постройки. Через открытую калитку как раз шла целая компания детей на вид постарше, чем первый встреченный пугливый мальчишка.

Справа от пустого земляного круга я заметила чашу питьевого фонтанчика, еще одно напоминание о детстве. Я подошла и отвернула кран, струя воды тут же устремилась в небо метров на пять. Я и забыла, что надо регулировать напор. Настроение необъяснимым образом улучшилось. Вода была холодной, чистой, с легким сладковатым привкусом детства. Я напилась и наполнила бутылку. Хотела еще и умыться, когда меня грубо прервали. Кто-то подошедший сзади схватил за руку и оттащил обратно за крайний корпус. Надо сказать, проделано мастерски, быстро, сильно, я успела издать испуганный вскрик.

Любой из детей здесь сильнее меня, что уж говорить об учителях. Вернее, я предполагала, что стоящий напротив мужчина – наставник, а не повар. Одежда – свитер, брюки со стрелками, полуспортивные ботинки. Спокойный взгляд, не выдававший не то что раздражения, а вообще эмоций. Я вырвала руку, вернее, он предусмотрительно разжал пальцы.

– Здравствуйте, – сказал незнакомец.

Я кивнула, пусть невежливо, зато ни к чему не обязывает.

– Могу я узнать, что вы тут делаете? – Сдержанно-учтивый тон, позаимствованный из старых фильмов, светлые длинные волосы, глаза цвета грозового неба, поза с высоко вскинутой головой кричали: сноб.

Теперь я понимаю, почему того, кто собирается соврать, выдают бегающие глаза. Я не знала, что сказать, стала оглядываться, надеясь найти ответ. Группа детей уже поравнялась с двухэтажным домиком, у которого сруб порос мхом и нуждался в ошкуривании. Уже слышны отголоски разговоров, пусть ничего толком и не разобрать. Незнакомец не шевелился, все так же ожидая ответа, ни жестом, ни взглядом не показывая нетерпения. Часть ребят скрылась в корпусе. Я бы, наверное, пару минут еще поломалась и в итоге выложила бы все, как есть. Одна из девочек тем временем присела и стала завязывать шнурок, другая, скорей всего, подруга, что-то сказала, засмеялась и сдернула с первой капюшон кофты.

По ощущениям это походило на удар под дых. Окружающее стало абсолютно неважным, фоном: и дома, и трава, и смеющиеся дети, и незнакомец, стоящий в двух шагах.

Капюшон соскользнул с льняных волос, заплетенных в длинную косу. Девочка улыбнулась, отвечая на шутку подруги, встала, покачала головой и повернулась к стоящим чуть дальше ребятам, пара из которых на людей походила лишь издали. Мне необязательно было видеть ее лицо. Я знала его лучше собственного. Высокий лоб, курносый нос, глаза, меняющие цвет, то льдисто-голубые, то серые, то светло-зеленые, острый подбородок, полные губы, изогнутые в лукавой улыбке.

Алиска. Моя Алиска. Я вижу тебя. Три года! Три чертовых года по внутреннему кругу меня не пускали к ней. Святые! Плевать на все! Сейчас я хочу одного: подойти, обнять, вдохнуть неповторимый и родной запах, поцеловать. Святые… Все что угодно, за одно объятие и поцелуй.

Я не заметила, как сделала пару шагов к веселящимся ученикам, не замечала влаги, текущей по щекам, не видела, как дрожали руки.

А после всех слез и объятий, над которыми еще долго будут потешаться ее друзья, пусть, подростки не могут иначе, после первой радости, она расскажет мне все-все. Быстро, глотая слова, перескакивая с одного на другое, и то и дело возвращаясь к началу, как она это делает всегда, когда волнуется. Я пообещаю, что больше никуда не уйду, не могу сделать этого, если потребуется, я здесь выгребные ямы чистить устроюсь, но никуда не уйду.

– Ольга. – Кто-то схватил меня за руку, и я раздраженно дернула плечом, но вырваться не получилось. Меня развернули вокруг своей оси и снова заставили смотреть на незнакомца-аристократа. Я рыкнула и отвернулась, не хочу ни на секунду отрывать взгляд от дочери. – Послушайте, Ольга, – заговорил учитель, и я даже не удивляюсь его осведомленности, не до подобных мелочей, – посмотри же на меня, – рявкнул в конце концов он, выпадая из невозмутимого образа, и сделал что-то с моей рукой. Что-то очень неприятное, как удар током, до самых костей, только вместо электричества сквозь тело прошел холод. Больно, но боль можно терпеть. Ледяной разряд перевернул все внутри и оставил ощущение неправильности. Я с присвистом выдохнула. На запястье, которое держали тонкие, явно не знавшие работы пальцы, вверх до самого локтя разбегались беловатые узоры. Подобные мороз рисует на стеклах зимой. Глаза незнакомца утратили сумрачную глубину и посветлели почти до белого.

– Ольга, худшего времени для визита не придумать. Сейчас здесь не меньше десяти воспитанников, созревших для первой охоты. – Он пошевелил пальцами, и мне показалось, что кожа заскрипела и сейчас лопнет. – А ты добыча. Ты выглядишь как добыча, ходишь как добыча, пахнешь как добыча.

Я закусила губу, чтобы сдержать стон, и попыталась выдернуть руку.

– Слушай, – повысил голос мужчина, – всех мне не удержать. У них инстинкты, а не разум на первом месте, – он в последний раз сжал мое запястье и отпустил. – Иди. Тебя разорвут на ее глазах. А может, и ее вместе с тобой, когда дочь попытается защитить мать, а она попытается. Но даже если нет, Алиса вырастет с чувством вины, ненавидя то, во что она превращается, ненавидя свое будущее.

Я закрыла лицо руками, но не двинулась с места, словно на этот раз он заколдовал мне ноги, заморозил своими словами.

– Уходи. Сейчас. Быстро, и я успею сбить их со следа, – он обошел меня и встал, заслоняя учеников, хотя они по-прежнему весело болтали, не обращая на нас внимания.

Алиска стояла между подругой и парнем с темным лицом, черными острыми рожками, застенчиво выглядывающими из лохматой шевелюры, и руками, покрытыми бурой шерстью. А я все смотрела на ее профиль, впитывая в себя улыбку, смеющиеся глаза, до боли родной жест, которым она перекинула косу с плеча за спину. Она выросла, с болью отметала я. Выросла без меня.

– Ольга, – позвал мужчина.

Я посмотрела прямо на него и четко, чтобы запомнил, произнесла:

– НЕНАВИЖУ.

Отвернулась и побежала. Быстро, как он и говорил, потому что боялась не его воспитанников, а передумать. Слезы застилали глаза, между вдохами прорывалось что-то больше похожее на рыдания. У крайнего дома с черепичной крышей обернулась. Ни аристократа, ни детей уже не было видно. Зато у ближайшего угла стоял первый встреченный мной здесь мальчишка. Стоял и смотрел испуганными круглыми глазами.

Я пошла по стежке, уводившей меня все дальше от самого дорогого, возвращавшей к прежней жизни, а я все не могла остановить слезы.

Переход из мира в мир, как кувырок через голову, вроде ничего сложного, но можно запросто свернуть шею. Вдвойне страшен, когда сил уже почти не осталось, и втройне, если ты не видишь особого смысла идти дальше.

Я стояла посреди тумана на четвереньках. Внутри бултыхалась та самая чистая вода из питьевого фонтанчика. Гул в голове усилился. Будто где-то в мозгах протянули высоковольтную линию. Раздражающий звук, застывший на одной ноте. Не больно, но сводит с ума. Отмахнуться не получалось. Сейчас меня не волновали ни возможные преследователи, ни глаза нечто, смотрящего из тумана. Ни паники, ни страха, ни желания спрятаться или убежать. Скорее наоборот.