На орловском направлении. Отыгрыш

Легенда. Так правильно. И нужно для хорошей — несмотря ни на что, хорошей! — большой легенды.

А в Мурманске была своя, местная, житейская. Но тоже героическая. Александр Александрович Орлов, инвалид войны, слепой на один глаз и с плохо действующей левой рукой, двадцать лет проработал в школе учителем труда и попутно создал прославившийся на всю область отряд «Юный моряк». Не делил школяров на своих и чужих, на обычных ребят и детдомовских. В газетах и на радио их часто величали «юнгами Орлова», а в обыденности — просто «орлятами». Вот и вышло, что батей Сан Саныча звал не один только шалопай и умница Алешка. «Наш батя» — это ж ведь ничуть не хуже, чем «легендарный командующий Орловским оборонительным районом», а?

И только два человека знали, что не было ни представителя Ставки Годунова, ни Заслуженного учителя Орлова. А был вышедший в запас капитан третьего ранга, с которым приключилось невообразимое, о чём и в книгах, наверное, не пишут. По крайней мере, учительница литературы Марина Алексеевна Орлова таких книг не знала. А вот мужа своего знала очень хорошо. И никогда не ставила под сомнение ни одно его слово.

Второй — Матвей Матвеевич Мартынов. Лучший друг. А по совместительству — чекист и писатель. Как чекиста его приставили к странноватому, будто с неба свалившемуся старшему майору госбезопасности, хоть никому всерьёз и не верилось, что диверсант может настолько обнаглеть. Как писатель он поучаствовал в создании Легенды. А как друг — просто поверил. Поверил однажды постучавшемуся к нему в дверь смутно знакомому немолодому человеку, который рассказал такое, во что и поверить, наверное, невозможно.

А вот Саша, правильный, логичный, разумный, привыкший во всем докапываться до сути, никак не мог толком объяснить даже по прошествии многих лет, почему принял рискованное решение рассказать истинную свою историю… наверное, потому, что никому не под силу одному тащить такую ношу. А с кем же её разделить, как не с тем, кого уверенно можешь назвать другом? Вот то-то и оно.

И с ней, с Мариной, снова свёл его догадливый Матвей. Как раз здесь вот, в Первомайском. И аккурат первого мая. А поженились они уже в Мурманске. Шестого июня сорок шестого, так уж выпало. Саша тогда ворчал, не то в шутку, не то всерьёз: не многовато ли шестерок? Число, говорил, не ахти какое. Марина посмеивалась. Ну не привыкла она верить в приметы. И правильно, что не привыкла: жизнь прожили, как говорится, душа в душу.

Однажды, много лет спустя, сидя за праздничным — по случаю приезда Матвея — столом (Алешки не было, как раз в армию ушел), Саша обвел их взглядом и сказал весомо: не в приметы надо верить, а в людей. И добавил: а ведь первая встреча с Мариной случилась у него много лет тому вперед, и тоже в Первомайском. Статная пожилая женщина в крепдешиновом пиджаке, а в руках — красные гвоздики. А потом он видел её на Посту, на встрече с юнармейцами, даже фамилию её — Полынина — в книжечку записал. А как встретился с ней в прошлом, так и не сообразил. Уже потом…

Марина Алексеевна кладёт к стеле с именами свой букет и кивает внучке: пойдём. Объяснять ничего не надо, дорога известна: на противоположную сторону улицы Сталина, к церкви Александра Невского, что поставили на месте двух старинных, почти до основания разрушенных во время городских боев.

Неяркий — будто сквозь золотистый покров — свет. Пропитанная запахами ладана и воска сень. Светлая бронза ликов, нарядные оклады. Среди икон Марина Алексеевна безошибочно находит ту, к которой шла: на потемневшей от времени доске размером чуть побольше ладони — светловолосый воин, в руках — поднятый крест и меч вниз остриём. «Заступник орловский, — однажды сказал Марине Алексеевне молодой русоволосый священник, заметив, что она задержалась у этой иконы. — Из прежней ещё церкви. Как уцелел — неведомо. Промысел, не иначе.

Промысел. Едва заметная крепкая нить, связующая времена и людей.

Марину Алексеевну набожной не назовешь, воспитана иначе, но одну молитву она знает накрепко:

— …Молим Тя, приими убо отшедших к Тебе воинов в сонмы воев Небесных Сил, приими их милостию Твоею, яко павших во брани за независимость земли Русския от ига неверных, яко защищавших от врагов веру православную, защищавших Отечество в тяжкие годины от иноплеменных полчищ…

Они не ушли. Они здесь. Она помнит, Мартынов помнит. Алешка… сыну всего и полностью, конечно, не расскажешь, даже и слов не найдешь, но он знает и о Полевом, и о Селезне, и о Земском… А об отце, так выходит, — всего меньше. Матвей в прошлый свой приезд показал рукопись, озаглавленную «Три жизни Александра Орлова».

«Ты, Мариш, получается, мой единственный читатель. Это ж, сама понимаешь, не для публикации. Это для тебя, для Лёшки, для Шурки… Сама решишь, когда и как им показать».

Марина Алексеевна смотрит на внучку: до чего ж всё-таки на деда похожа… светлоглазая.

— Поехали, Александра, и так уж парня задержали. Хороший парень, понимающий.

…Новый жилой квартал местные, не мудрствуя лукаво прозвали «девятьсот девятым», по номеру на плане города. Просторный, с детскими площадками, со сквериками в густой тени многоэтажек, с собственным стадионом… Правда, деревья толком ещё не подросли, так что бабье лето здесь поскромней, чем в центре.

— Фёдор свет мой батькович, ну разве ж это игры? Фу, тоска-тоска, огорчение. Вот «казаки-разбойники» — это да, это и для ума, и для тела пользительно, — восклицает маленькая пожилая женщина в модном жакете и шляпке набекрень. И добавляет, потешно копируя интонацию бабушки Удава из любимого Шуркиного мультика: — А ну, молодёжь, собирайся-снаряжайся, сейчас я вас воспитывать буду.

— Здравствуйте, Марксина Петровна! — в один голос здороваются бабушка и внучка.

Шляпка вздымается над головами сомкнувшей круг детворы всего-то на полметра («Рост мой война съела да подавилась, проклятая»), и чтоб разглядеть, кто ж это поздоровался, Марксине Петровне приходится приподняться на носочки.

— А, Орловы! — радуется она. — Физкультпривет вам, Орловы! То-то, чую, от Лидии запахом пирогов тянет умопомрачительно, и Валя со всем семейством с утра пораньше прибыла.

— Вы заходите, бабушка Мара, — просит Шурочка. — Я вам сто-олько интересного порасскажу!

— Зайду, а как же? Кто ж у вас иначе запевать-то будет?..

Что такое второй этаж для отставного пилота? Пара пустяков, даже и лифт ни к чему.

И вот уже заливается соловьиной трелью звонок, и…

— Ну здравствуйте, дорогие мои, родные!..

Необходимое послесловие

Необходимое послесловие. О невымышленных.

Авицук Николай — слесарь орловского вагонного депо, в реальной истории — подпольщик, руководитель молодёжной группы, переживший заключение в фашистских застенках, погиб в 1944 году на станции Хотынец.

Земская Мария — в реальной истории подпольщица из молодёжной группы Владимира Сечкина, расстреляна в 1942 году вместе с годовалой дочерью Валей.

Игнатов Николай Григорьевич — второй секретарь Орловского обкома ВКП(б) (1941), в реальной истории один руководителей партизанского движения в Орловском крае, в послевоенные годы секретарь ЦК КПСС и министр заготовок СССР.

Катуков Михаил Ефимович — видный советский военачальник, в боях на Орловщине командир 4-й танковой бригады, вскоре переименованной в 1-ю гвардейскую. Впоследствии маршал бронетанковых войск. В Орле ему посвящена экспозиция музея школы № 37.