На острие

– И каким же образом ты пришел к подобному заключению? – не скрывая своего скептицизма, спросила Тесса.

Кальдер рассказал о визите индуса в Норфолк, а также передал ей слова Сэнди Уотерхаус о том, что у Джен якобы был какой-то план отомстить Карр-Джонсу и что план этот имел отношение к хеджевому фонду «Тетон». Он сказал, что текст предсмертного сообщения мог быть составлен не самой Джен, а ее убийцей – человеком, услуги которого оплатил Карр-Джонс.

Тесса слушала Кальдера очень внимательно. Когда он закончил, она сказала:

– Но у тебя же нет никаких доказательств.

– Нет, – согласился Кальдер. – Но может быть, тебе что-то известно о проблемах, которые могли возникнуть у Карр-Джонса с фондом «Тетон»?

– Джастин никогда не вел дел с этим фондом напрямую. С «Тетоном» работал только Перумаль. Каким-то образом он ухитрился заполучить эту позицию.

– О'кей. Поговорим в таком случае о Перумале. Были ли у него какие-нибудь разногласия с фондом? Споры? Дискуссии? Один словом, нечто такое, что могло вызвать подозрения.

Тесса докурила сигарету и обвела взглядом посетителей. Пианист наигрывал какую-то мелодию из репертуара Синатры.

– Да, – сказала она наконец. – Думаю, что нечто подобное имело место.

– Расскажи.

Тесса взглянула на него, явно не зная, как поступить, затем заговорила:

– Ты помнишь, как за год до этого «Тетон» играл на понижение с государственными облигациями Италии?

– Естественно, помню. Я тоже это делал и, прежде чем бросить затею, пару раз оказался в минусе. Пресса обвинила Мартеля в том, что он вынудил Италию выйти из зоны евро.

– Значит, так. Мартель и «Блумфилд-Вайс» провели крупную операцию с деривативами. Это были так называемые облигации ИГЛОО. Операция была очень рискованная. В том случае, если бы «Тетон» провел ее как надо, навар мог оказаться огромным. А если нет, произошла бы катастрофа. Перумаль разрулил ситуацию.

– Как получилось, что я ничего об этом не знал? – спросил Кальдер. – Я же занимался тем, что работал против него.

– Перестань, Зеро. С каких это пор наша группа сообщала твоей, чем мы занимаемся?

– Да, думаю, ты права.

– Как бы то ни было, рынок работал против Мартеля, по крайней мере первоначально. Мартель лишь стал играть крупнее. Мы в качестве вознаграждения должны были получить десятки миллионов. Но когда дело дошло до ежемесячной переоценки, то облигации ИГЛОО оценили. Ты знаешь как?

– Нет, не знаю.

– В девяносто восемь с половиной. А это означало, что потери фонда «Тетон» составили всего полтора процента.

– Ты считаешь, что цифра должна была быть ниже?

– Да. Примерно на тридцать пунктов.

– И кто проводил ревальвацию?

– Перумаль.

– И какие потери означали эти тридцать процентов?

– Если я не ошиблась в расчетах, примерно триста миллионов долларов.

– Три сотни миллионов! – Кальдер немного помолчал, переваривая информацию. – Если кто-то узнал, что группа деривативов помогла клиенту скрыть такие гигантские потери, «Блумфилд-Вайс» захлебнулся бы в дерьме, а карьере Карр-Джонса пришел бы конец. Как ты считаешь, он знал, что проделал Перумаль?

– Возможно, – ответила Тесса. – Но это было вовсе не очевидно. Структура облигаций ИГЛОО дьявольски сложна, и я уверена, что ни один из членов группы в нее не вникал. Мне, однако, было любопытно, и я проделала свой расчет, как говорят, на обрывке газеты. У меня получилось тридцать пунктов. Расчеты были непростые, и я могла ошибиться. Так что тридцать пунктов – всего лишь оценка. Но я не сомневаюсь, что цифра была значительно больше, чем те полтора процента, которые Перумаль запихнул в систему.

– А сам Карр-Джонс мог сделать перерасчет?

– О да, – кивнула Тесса.

– Не мог ли он приказать Перумалю вставить эти цифры?

– Мне это неизвестно, – немного подумав, ответила Тесса. – Может быть, он так и сделал. Но скорее всего он заметил это несоответствие позже и, заметив, не захотел задавать вопросы. Такое поведение для него более типично.

– А как ты думаешь, не могла ли узнать об этом Джен?

– Не знаю, каким образом… – задумчиво произнесла Тесса. – Она ушла из группы до того, как мы приступили к этой операции. Если, конечно…

– Если, конечно, – что?

– Если ей не сказал об этом Перумаль.

– Но с какой стати он мог это сделать?

– Не знаю. За пару дней до гибели Джен я услышала нечто очень странное. Час был поздний, и торговый зал был почти пуст. Перумаль, сидя за своим столом, говорил с кем-то по мобильнику. Он был возбужден. Настолько возбужден, что не заметил, как я прохожу мимо него. Я слышала, как он сказал: «Джен, умоляю, не делай этого. Я очень сожалею, что сказал это тебе». Затем, увидев меня, он выключил телефон, не закончив разговора.

– Чего, по твоему мнению, он умолял ее не делать?

– Как ты понимаешь, в то время меня снедало любопытство. После того, как несколько дней спустя Джен прыгнула из окна, я решила, что он умолял ее не делать этого. Или просил отозвать иск. Но и то и другое уже тогда казалось мне странным. Почему он вообще стал с ней говорить? Перумаль и Джен были достаточно дружны в рабочее время, но особой близости между ними не было. Не могу представить, что Перумаль был тем человеком, к которому обратилась бы Джен, замышляя самоубийство. А фраза «Я очень сожалею, что сказал это тебе» вообще не имела смысла.

– До данного момента, – произнес Кальдер. – Если Джен каким-то образом вынудила Перумаля признаться в его калькуляции и решила использовать эту информацию против Карр-Джонса, то Перумаля ожидали неприятности, и очень серьезные. Опасаясь страшных для себя последствий, он запаниковал и стал пытаться уговорить ее забыть все то, что он ей сказал.

– Это было так же опасно и для Джастина. Как ты заметил, откройся все – и ему пришел бы конец.

– Может быть, Джен требовала, чтобы он согласился с ее иском?