На островах имени Джорджа Вашингтона
Шрифт:
Так я попал с корабля на бал -- годовую конференцию волхвов. К конференции отпечатана брошюра на блестящей глянцевой бумаге. Заседают всю неделю. Докладов чертова дюжина.
Волхвами оказались советологи, историки, русисты и прочие специалисты, занимающиеся Россией и русской культурой. В честь такого события прилетели отовсюду.
Только из Москвы никого: до горбачевского лобызания с Западом время еще не доскакало.
Несколько волхвов восседали в голове, за зеленым столом. У круглолицего, с обвислыми черчиллевскими щеками толстяка в черной бархатной кипе висел на багровой шее... золотой крест. Я спросил шепотом Марию Ивановну, возможно ли такое сочетание -- кипа религиозного
Мария Ивановна усмехнулась, окликнула шепотком сидевшую впереди нас женщину с гордым, медного отлива иудейским профилем и темными подпалинами вокруг глаз.
– - Рози, это по вашей части. Ваше просвещенное мнение.
– - И она повторила мой вопрос.
Рози встряхнула своей торчащей над затылком косичкой, ответствовала, почти не оборачиваясь, быстро, с предельной язвительностью:
– - Если верить молве, на его цепочке с одной стороны патриарший крест, с другой магендовид с автомобильное колесо, которые он демонстрирует... по мере того, где в тот день председательствует.
– - Григорий, познакомтесь с коллегой, -- заторопилась Мария Ивановна.
– - Доктор Рози Гард, семитолог. А это Григорий Свирский.
– - Мы с вами встречались, доктор Рози, -- сказал я, растягивая губы в улыбке...
– - Где? В Москве.
– - Я никогда не была в Москве, -- ответила Рози настороженно.
– - Как? Кто же мог там сказать мне: "Быть тебе лампой, висеть и гореть!"
– - Так это и в русском оргинале?
– - Малиновые губы доктора Рози вздрогнули: похоже, она все понимала с лету.
– - В русском оригинале: "Покажем тебе кузькину мать... "
Доктор Рози отвернулась, вскинув горделиво голову.
Том прикрыл рот ладонью, скрывая улыбку: наша полемика явно доставляла ему удовольствие. Он наклонился ко мне и принялся рассказывать о тех, кто сидел на сцене. В его приглушенном голосе звучало почтение, а то и восхищение.
Пожалуй, оно не было чрезмерным: за столом располагались столпы американской славистики. Юркий тонкошеий блондин, шептавшийся с обоими своими соседями, был издателем и автором предисловий к собраниям сочинений Осипа Мандельштама и Анны Ахматовой. Не кто иной, именно он сохранял для России ее гениев, распятых на родной земле. Другой, подслеповатый, с палочкой и собственной секретаршей-хлопотуньей, только что опубликовал свою книгу о русской литературе, замечательную и на редкость беспристрастную, по убеждению Тома.
– - Из типовых деталей книжица, -- добавила Мария Ивановна с вызовом.
– Замечательнейших!
Я невольно повернулся к ней. Губы ее были поджаты в иронической усмешке. Думаю, это относилось, скорее, не к книге, а к Тому, взгляды которого она не разделяла, что бы он ни сказал. Конфликты типа "Стрижено!" -- "Нет,брито!" на славянских факультетах столь обычны, что я воспринял их противоборство как нечто естественное... Спросил у нее, кто этот только что влетевший кудрявый старик, к которому на сцене потянулись для рукопожатия все сразу.
Мария Ивановна побагровела и не ответила. Начала говорить о других. О подслеповатом -- плодовит, как и в литературе: шестеро детей, о юрком блондине узнал, что он без ума от своих девочек. Похоже, у нее был и свой, женский, взгляд на людей и события.
Снова упомянул кудрявого старика. Она отрезала:
– - Голубой!
– - Голубой?
– - Гомик! Вы не слыхали, что такое гомик?.. Ах, слыхали!
Я пожал плечами, мол, это его личное дело.
– - Когда вор и взяточник сообщает в своих работах, что все на земле воры и взяточники, это его личное дело?.. Когда гомик печатает работу о гомосексуализме в древней руской
литературе, а затем тащит Николая Васильевича Гоголя в гомики?!..– - Ее передернуло от негодования.
Но тут толстяк с "крестом-магендовидом" на цепочке позвякал карандашом по стакану. На кафедру поднялся средних лет хиппи, и хиппи странный. На голове хаос нечесаных волос до плеч, а плечи широченные, квадратные, и лицо длинное, лошадиное, без тени интеллекта -- плечи и лицо профессионала американского футбола, который рванулся с мячом вперед и снесет любого, кто встанет на пути. С таким хиппи не захочешь и спорить... В России о таких говорят: "Здоров бугай!"
Свой доклад он читал. Негромко, безо всякого выражения.
Вначале я улавливал смысл, а затем что-то заколодило. То ли английский хиппи-политолога оказался для меня слишком сложен, то ли я по рассеянности что-то пропустил. Не мог же ученый хиппи утверждать, что 1937 год был в Советском Союзе вершиной, пиком расцвета советской демократии. Так и сказал, хипастый: top, peak of a democracy... Может быть, доктор-хиппи сатирик-юморист. Американский Володя Войнович... Уж слишком черный юмор... Не псих же он!
В перерыве отыскал Бугаеву-Ширинскую. Она разговаривала сразу с тремя женщинами, досаждавшими ей вопросами. Представила меня им, а затем и толстяку из президиума, который на бегу поцеловал ей руку, а затем, вернувшись с двумя "дринками" и вручив ей один из них, стал предаваться воспоминаниям о своей службе под началом покойного мужа Бугаево-Ширинской." Это были самые светлые годы моей жизни!" -- воскликнул он и тут же переключился на кого-то другого.
Я отвел Бугаево-Ширинскую в сторонку, признался, что ничего в докладе не понял. Страшно произнести, мне послышалось, что... Тут я принялся шептать.
Бугаево-Ширинская прервала меня своим адмиральским басом:
– - Вы правильно поняли.
– - Но это невозможно! Это вселенский скандал! "Пик демократии" в год, когда Сталин вырезал миллионы невинных...
– - Дорогой коллега! Время скандалов осталось в шестидесятых. Ныне у американских советологов, как и у славистов, скандалов не бывает. Тем более вселенских. Докладчику зададут вопросы. Простые. По тексту. Распространенный вопрос уже подозрителен. Воспринимается как нежелательное выступление. Тем более что докладчик был в сфере своего исследования весьма доказателен...
– - То есть, извините?!
– - Он специализировался на государственных актах. Проанализировал все основные декреты Советского государства. Поднял огромный материал. Все документы. От первых декретов Ленина и вплоть до конституции 1936 года, которая считается одной из самых демократических... А в большой главе "Роль Советов в развитии" показал...
– - Какое отношение имеет советская жизнь к советским документам?!
– вскричал я неучтиво.
– - Лозунг "Вся власть Советам!" семнадцатого года был последним актом советской власти. Она скончалась тут же! Скоропостижно! Навсегда!
– - Ну-ну, дорогой коллега! Не горячитесь! В научном исследовании...
– - Вот-вот! Он же ученый, а не бухгалтер. Сальдо-бульдо по бумажкам. А там хоть трава не расти.
– - Не горячитесь, умоляю вас. Я вижу, над вами надо поработать... Ну, если хотите, задайте свой вопрос. Но дипломатично...
Мой вопрос, наверное, дипломатичным не был. Толстяк-председатель взял свою сигару, лежавшую на пепельнице, пыхнул раз-другой. Затем привстал.
Я говорил с места. Мой вопрос был явно распространенным, на меня смотрели со всех сторон с укоризной, порой с усмешкой. А Мария Ивановна -- с состраданием.