На острове Буяне
Шрифт:
Он в самом деле начал было расстёгивать свою затёртую фуфайку, прожженную в нескольких местах, с короткими до смехотворности рукавами.
– Ты примерь, не стесняйся! Мой куртафан тебе в самый раз будет, – уговаривал парень, – Видишь, он модный, куртафан. И рукава почти целые. Насовсем бери, если нравится! Если тебе идёт, конечно. Я не против… А ты – за свой полупердон, что ли, переживаешь? Тебе что, жалко его, что ли?! – безмерно поразился он. – Вот эту вот лянгу рыжую тебе для человека жалко, да?!. Чудно дядино гумно. Ну, что, махнулись?
Было слышно, как один из автобусов отъехал.
–
В руках у Кеши оказался гранёный стакан, налитый до рубчика.
– Совсем другой разговор, – приободрился Кеша. – За мирное сосуществование верхов и низов! За наше с вами взаимопонимание, то есть.
Он глянул на старика мельком и выдохнул было «ху!», собравшись выпить, однако ради вежливости спросил непринуждённо:
– Так, где же ваши зубы?
Старик недовольно дёрнул рассечённой бровью.
– Где-где! – от души рассмеялся парень. И пояснил за старика, отворачиваясь: – У кума оставил…
– Пей, – брезгливо разрешил старик. – Тебе выпить надо было. Ты – выпей.
Кеша торопливо опрокинул в себя половину и не почувствовал вкуса водки.
– Всё. Я в автобус, – привстал он. – Один ещё стоит. Мне вообще-то всё равно, в какой. И туда, и сюда можно. Везде ждут, ждут…
– Ты допей сначала, чмо! Тебе же как человеку налили! – возмутился молодой. – Допьёшь и вали… Но если ты себя за полчеловека считаешь, вылей половину. Кто тебе мешает?
И добавил со странной проникновенностью:
– Дыши ровней, Капустин: помнём да и отпустим.
– Но… я абсолютно не Капустин. Ни в малейшей мере! Какой ещё Капустин?!. И разве по мне не видно… – Кеша вздохнул – и допил.
Стало слышно, как на дороге снова засигналил автобус. Если сейчас на склоне холма появится Уховёртка, то он на ней – женится. Загадав, Кеша обшаривал торопливым взглядом молодой ельник… И будет верен одной ей, этой самой пресловутой Уховёртке, до самого гроба, будь она неладна со своей малой нуждой… Да, именно: женится. Бесповоротно. Чего бы она потом не выкомаривала. С квартирантами. В своём доме, около городской свалки…
Он наскоро простил ей всё заранее, готовый страдать и терпеть, лишь бы Уховёртка выскочила сейчас из зарослей на своих стоптанных каблучках-копытцах!
Лишь бы заорала с холма, лишь бы замахала смуглой лапкой с обломанными, наполовину вишнёвыми, ногтями! Лишь бы крикнула людей из автобуса… Как пить дать, женится!
– Пускай теперь закусит, – вяловато сказал старик.
[[[* * *]]]
Автобус вдалеке просигналил ещё раз. Потом двинулся медленно, судя по звуку. И там, на грейдере, стихло всё. Старик с парнем деловито переглянулись. Но длинный прислушивался по-прежнему.
«Разве Бронька уехала бы? А этой… козьей ножке хоть бы хны», – тосковал Кеша, обидевшись на Уховёртку раз и навсегда.
И понял:
«Трясётся в автобусе, среди народа, пустой вязаной головой во все стороны вертит от счастья. К монаху безнаказанно пристаёт… Верь после этого попутным женщинам, ибо… Ибо…»
Умное слово, привязавшееся к нему ещё в автобусе, как банный лист, мешало Кеше. Оно снова застопорило все
мысли напрочь. Но Кеша сморгнул его с ресниц усилием воли.«Нет, только бы выбраться! Тогда – никаких женщин вообще. Клянусь!.. – в панике обещал он кому-то. – Ни на одну не гляну. Точно: начну тогда жить по-другому. С одной Бронькой только. Пешком до неё дойду, гадство. Похороню себя в Буяне навечно! Пропаду пропадом под их большими снегами и кедровыми крестами… Если только выскочу отсюда…»
Наконец и длинный перестал вглядываться в сторону грейдера. Он опустился на корточки перед костром и принялся подкладывать наломанный загодя хворост. Невысокий огонь ожил, заплясал, ясный воздух над ним задрожал прозрачно и трепетно.
– Всё, – сказал длинный старшему, грея руки над костром. – Там дорога чистая. Безлюдная… Теперь пускай топает.
– Рано, – отозвался старик. – Не видишь? Ботало. Вылезет на верх – уйти не успеем.
Тем временем парень достал из-за бревна костлявый куриный бок. Нахмурившись, он сдул с него пепел и даже сбил щелчком какой-то невидимый сор:
– Эй! Держи. Тут тебе и пососать, и понюхать хватит… На. Гуляй, Капустин! На всю катушку.
Только теперь Кеша заметил на снегу рыжие куриные перья, белёсый мелкий пух, колеблемый слабыми воздушными токами.
– Не хочу! – сказал Кеша про куриный бок. И отвернулся, заносчиво вздёрнув подбородок. – …Да сказал же вам – не хочу!!!
Парень вдруг оживился:
– Ну, детский сад! «Хочу-не хочу». Слушай, Капустин, тебя наверно в детстве мало ремнём пороли, а? Давай проверим – пороли, нет?
Обшаривая Кешины карманы, парень теребил его неприятно и жёстко.
– Ой, непоротый. Точно – непоротый!.. – приговаривал он почти про-себя. – Ишь, топырится… Не нравится, что ли, тебе? Капустин? А зачем же ты тогда пришёл? А, вонючка? Ты выпить за одно своё «спасибо», оказывается, пришёл! Так что ли?.. Гляди-ка, документы у него есть!
Теперь парень листал Кешин паспорт, нарочно слюнявя палец.
– Точно, городской, – отметил Зуй с удовольствием. – С пропиской!
Длинный поднялся над костром. Он глядел в огонь неотрывно и угрюмо.
– Ты каким местом расплачиваться собирался? – старый, будто по рассеянности, пнул Кешу по лодыжке, и тот взвыл от боли.
Длинный обернулся от костра.
– Нечай! – негромко сказал он. – Мы как договаривались?
Старик молчал, потирая бревно ладонями.
– До Стасовки двадцать километров, – хмурился длинный. – Пока пешком доберётся, пока настучит… В ночь за нами никто не кинется.
– Не скоро, конечно, доберётся. Если синеглазку на грейдере не поймает, – усмехнулся старик.
– Как он ещё к нам из автобуса гостей не навёл? – удивился парень. – Чуть назад с бугра не сквозанул. Вот бы растрезвонил.
Он засвистал что-то беззаботное и сунул паспорт в свой карман.
[[[* * *]]]
Нехотя поднявшись с бревна, старик побрёл вдруг в сторону, к хворосту. И длинный сразу двинулся за ним следом. Чутко прислушиваясь, Кеша смотрел, однако, себе под ноги.
– Лыж у нас пока нету. А без лыж, по снегам… – вполголоса рассуждал старик на ходу. – Далеко не уйдём. Накроют. Вынесла его нелёгкая… Верней было бы его…