На перекрестках столетий
Шрифт:
— Да-a, как там сейчас, в Ленинграде? — вздохнула Таня. Остальные на минуту погрустнели, подумав о доме.
— Ну-ну, не раскисать! — прикрикнул на них Громов. — Тоже мне путешественники. Не успели отъехать, уже домой захотелось.
Ребята смущенно засмеялись.
— Ты нас неправильно понял, Володя, — вступилась за них Нина Николаевна. — Просто немного заскучали по Ленинграду. Что же в этом плохого?
— Ладно, ладно, знаю я их, — шутливо проворчал командир. Минутная грусть рассеялась, и все занялись обычными делами.
— Мы за червяками для утренней рыбалки, — поднялись с мест Женя и Саша.
— Подождите!
Дежурные Сережа и Таня отправились за водой. Нина Николаевна достала походный дневник…
Под утро все проснулись от страшного рычания и неистового собачьего лая. На поляне здоровенный бурый медведь запустил лапу в кастрюлю с кашей. Рядом вертелась неизвестно откуда взявшаяся дворняжка. Она норовила вцепиться медведю в бок, а тот, не выпуская вожделенную кастрюлю, отмахивался от собаки и свирепо рычал.
Оторопевшие ребята замерли на месте. Собака же, улучив удобный момент, тяпнула-таки медведя, и он, бросив наконец кастрюлю, с глухим ворчанием затрусил к лесу.
— Ну и гость пожаловал! — перевел дух Саша.
— С таким в лесу встретишься, не поздоровится!
— Они на человека не нападают.
— Ну да! А если голодные?..
Студенты возбужденно переговаривались, стараясь унять противную дрожь в теле.
— Я чуть не умерла от страха, — сказала Алла.
— А мне он показался таким забавным. Особенно когда убегал, — храбрилась Таня. — Настоящий плюшевый мишка.
— Ничего себе мишка!
Тут все обратили внимание на собаку, которая, виляя закрученным в колечко хвостом, уселась у костра, поводя умными карими глазами.
— Какой милый песик, — сказала Нина Николаевна. — Он, наверно, бездомный.
Маша опустилась перед дворняжкой на корточки и погладила по голове. Та лизнула ей руку и еще пуще завиляла хвостом.
— Она голодная. — Сережа бросил собаке кусок булки, и она вмиг проглотила его.
— Давайте возьмем ее с собой, — предложила Таня. — Смотрите, какая умница. И завтрак наш спасла. Вот и будет у нас в походе надежный сторож.
— А как мы ее назовем? — осведомился Женя.
— Дружок.
Так появился новый участник экспедиции.
Было еще рано, но спать больше никому не хотелось. Рыболовы отправились взглянуть на заброшенные на ночь донки, остальные занялись приготовлением завтрака и сборами в дорогу.
Дружок быстро освоился, первым смело прыгнул в Танин ушкуй и свернулся калачиком на носу.
Миновали Грузино, потом деревню Высокое. За ней, на берегу реки, росла старая раскидистая береза, под которой был насыпан аккуратный могильный холмик. На стволе дерева была прикреплена доска с надписью.
— Пристанем на минутку? — крикнул Женя. Громов согласно кивнул.
У небольшого свежепокрашенного обелиска с красной звездой чья-то заботливая рука положила на могилу полевые цветы. Володя прочел вслух надпись:
— «На этом дереве в 1942 году гитлеровскими извергами был повешен за связь с партизанами комсомолец Владимир Падорин».
Не сговариваясь, ребята молча разбрелись по пригорку и, нарвав пышный букет ромашек и незабудок, присоединили его к другим цветам на могиле.
— Хорошо бы узнать, кто был этот Володя Падорин и как он воевал, —
сказала на обратном пути Нина Николаевна.— Непременно узнаем, — ответил Саша. — В окрестных деревнях о нем, должно быть, многое известно.
Снявшись с якоря, путешественники отправились дальше.
Глава 4. В Новгороде
После аварии на мели капитаны ушкуев глядят в оба и идут строго по курсу один за другим. На каждом судне периодически сменяются вахтенные, следящие за речной обстановкой и вехами бакенов.
За деревней Высокое, на правом берегу Волхова, почти до самого Новгорода тянутся остатки печально известных аракчеевских военных поселений. Недобрая память сохранилась о них в народе, солдатскими застенками окрестили в России эти казармы из обожженного кирпича с белокаменными колоннами у входных дверей. Не одно поколение крестьян было до смерти замучено здесь бессмысленной муштрой и жесточайшей палочной дисциплиной.
Первую остановку сделали у деревни Муравьи. Не успели путешественники пристать к берегу, как их сразу же окружила местная детвора. Подошли и взрослые.
— Далеко ли на таких судах путь держите? — спросил коренастый мужчина в черном кителе.
Студенты привычно поведали собравшимся о своем походе. Их слушали с большим интересом.
— А вы здесь во время войны были? — в свою очередь, обратились они к пожилому мужчине в кителе.
— Да. Как оправился от ранений, так сюда и подался, — ответил тот.
— А при немцах где жили? В деревне?
— Какая там деревня! В лес мы ушли, к партизанам. А дома наши немец спалил…
— Скажите, вам о Володе Падорине что-нибудь известно? Мы по пути его могилу видели.
— Как же! Он в соседнем отряде был. Встречались. Однажды над Порожками совсем низко немецкий самолет пролетал. Володя обстрелял его. Самолет загорелся и упал в лес. Ну а в деревне нашелся предатель, Федор Кузьмин, который донес на Падорина коменданту. В Порожки сразу же прибыл отряд карателей. Володю схватили и повесили, а деревню, известное дело, сожгли.
— А предатель? Неужели этому гаду удалось потом скрыться?!
— Нет, не ушел, мерзавец, от нашего партизанского суда. Он ведь за время оккупации не одного Володю выдал…
Студенты пригласили старого партизана отобедать вместе с ними у походного костра, но он отказался, сославшись на дела.
— Не удалось мне в свое время так вот поплавать, хоть и всю жизнь на реке. Война помешала. А потом уже поздно было, да и здоровье после ранений стало не то, — сказал он на прощанье. — Давайте теперь вы за нас наверстывайте. Счастливого вам пути!