Закутаться, зарыться бы в тебепоглубже, так, чтоб стало даже больно…Мы привыкаем – вольно и невольнок тоске по телу больше, чем к судьбе.Смиряемся с разладом, с пустотойв душе, но не с пустой своей кроватью.И с мыслью и банальной, и простой,что тело обладает благодатьюсмягчать удары сердца и судьбы,мы переносим ссоры и упрёки,сдаёмся – кто с трудом, кто без борьбыукладываясь в заданные сроки.Всё потому, что холод, как и жар,нам легче пережить вдвоём и вместе.Летит по небу синий-синий шар —он так идёт взволнованной невесте.
«хочется, чтобы внутри…»
хочется, чтобы внутригде-то билось,чтобы – не одинока,но большой мальчиксо смешными усаминазывал – "мама"гладил постаревшие руки,говорил: "я
люблю"и оказывалось – уже не меня,а другую…хочется, чтобы эти глаза в зеркалеопять стали детскимии улыбались тебе, как преждеверили…закрывались бы от муки и счастья,счастья и муки —в надежде…а руки были как птицы,большие птицы,утром открыть глаза,а ты б целовал ресницы —и станет так…хочется: идти по улице,печально улыбаясь,знать, что время наступит,ты придёшь…и вести себя загадочно.1989
Что нам делать с любовью?
А что с ней поделаешь? Простобери её – и раздавай!Не надо, не надо вопросов!Зови всех знакомых на чай —нечаянно, даже несмелоосмелься – увидишь всё сам:как что-то в стакане звенело,как мягко текло по усам…И этот наш пир запоздалыйдрузья и родные простят.А наши усталые мамыпусть гладят бездомных котят —и эта печальная нежность,и эта легчайшая грустькак раз умещает безбрежностьсомкнувшихся любящих уст.
На грани сна
Дочери
Состояние, близкое сну,но нежней, и печальней,и возможней —по силе, и злу, и добру —во всю ширь, во всю твердь…осторожней:мы здесь, мы есть.мы хотим есть:мы чмокаем губами,мы говорим "мама",мы улыбаемся страннои невпопад – глазами.Глаза становятся глазками,щеки становятся нами,мы превращаемся в бабочкус разноцветными снами.А когда мы проснемся совсем,окончательно,мы узнаем, как все легкои как замечательно.1991
Встретились я и я
Я сижу у окна, гляжу на свою софоруи вспоминаю себя на вокзале – дцать лет назад и «скорый»,который увозит меня в Москву —я даже думала: «навсегда»,но была не права тогда.Ты меня ждал в той Москве – неуютной,страшной местами, покрытой слоями льдана тротуарах в центре, лютой.Но ты говорил: «Не беда!Все будет в порядке! Все хорошо!»Я тебе верила.Снег шел.Я забеременела.Шок.Но потом и правда возник порядок —раз в два-три года рожать. Нет, в три-четыре.Ритм явно лучше. И лучше – в своей квартире,нежели в съемной. Ты знал в этом толк —построил квартиру, домик в деревне,потом – большой дом в Крыму.И я до сих пор не пойму,как я тогда рожала,даже предохраняясь сначала.Потом-то просто махнула рукой —а, бесполезно.Железнобыло одно: ты любил, когда я полнела,грудь наливалась, животик рос.Ты так говорил – «животик» (внутри теплело) —шумно дыша, словно верный пес,прилежнорассматривал меня новыми глазами,руками трогая осторожно, нежно.Местамибыло безумно смешно.Я гляжу в окнои понимаю, что будь я тогда собоюсегодняшней, все бы так и сложилось опять,я повторила бы этот путь в двадцать пять —тридцать лет.Почему? Я знаю ответ:мне всегда это нравилось. И – не скрою:держать на пузе голенького младенца,вслепую чмокающего губами – чудо такое —«да вот она, грудь!» —мне это нравилось. Протянутьруку и нащупать твою. И как ты щекотношепчешь мне на ухо: «Ты просто лучшая!»Акушерка, фыркнув, оглядывает меня, потную —ну вот, спалились!Смущаемся и краснеем. Чушь, ноэто так ярко помнится, будто вчера случилось.Но круче всего было понять, что я сильнеес каждым разом – вряд ли мудрее,но безусловно опытнее.Это бонус,который ты получаешь за материнство,а использовать можешь всюду – всегда, везде.Дети – они как море, которое больше нас, и мы в водетеряем не только вес, но и гору проблем.А получаем – тонус.
Мячиковое
Птички учатся считать,
рыбки учатся летать.
Еленкина песенка
"Птички учатся считать,рыбки учатся летать",а Еленка возле стенкимячик учится бросать:мячик учится летать —скок – об стенку,прыг – в кровать.У Еленки получилось,и подбросить, и поймать.Так
непросто научиться,чтобы мяч парил, как птица,чтобы весело стучал они об стенку, и об пол,а потом чтоб всё сначала —прыг – на стул,и скок – на стол!Тут, конечно, очень важно,чтобы ваза не разбилась,чтобы ваза не случиласьвдруг внезапно на столе…Ну а если и разбилась,то скажу я вам отважно:"Просто ваза не готовапринимать парад-алле!"
Водяной пистолет
Надоели зимние одёжки,надоел мне снег и прочий дождь!Босиком по тёпленькой дорожкепробежаться хочется – невмочь!Никаких заманчивых сосулек,никаких весёлых снежных бурь!Пистолет – а вместо глупых пулек,тёплых капель свежая глазурь! [1]
Дети смеются
И я уже знаю, что осень – будет,что встанут с утра усталые люди,пойдут на работу, в детсад и школу,я выпью свой кофе, а кто-то – колу,и будет лететь мой воздушный шарик,и будет вращаться земной наш шарик,в глухой подворотне завоет Шарик…руками за воздух, в пространстве шаря,я девочкой буду стоять на шаре —слезами истерик пропитан шарфик —и весело так разобьются блюдца,а дети смеются… дети смеются…
1
Глазурь – здесь, от слова "глаз".
«Ветвями рук переплетясь…»
Ветвями рук переплетясь,корнями ног врастая в землю,я олицетворяю связьи разделенья не приемлю.Я тот скудельничий сосуд,что ты живой водой наполнишьв горячем лепете минут,перетекающих за полночь.Я дом вневременный для всех,кто из моей возник утробы,не ради радостных утех,а неизбежно – ради гроба.И я тончайший переходиз смерти – в жизнь,из жизни – в вечность.Вдвоём мы набираем коди обретаем небеспечность.Мы всё во всём. И каждый круглетящей в небо каруселинам придаёт надёжность руки приближает ясность цели.Наш узок круг и тесен мир…и хорошо, что мал и тесен.Тем легче собственный надирпокинет солнце наших песен.
Вдохновение
Вдохновение
Когда серебро луны становится золотом,и ночь, как орех пустой, тонка и расколота,я временем смолотаи пылью развеяна —я слышу и слушаю, но я не уверена, что мне это кажется, что мне это видится: чуть двинешься – смажется, чуть дрогнешь – обидится, уйдёт серой дымкою, туманом иль облаком, картиною зыбкою, нечаянным отзвуком,а может, останется строкою короткою…и дочкой улыбчивой – лазоревоокою.
Венок
Может, это море пело,
затопляя островки?
О. Воробьев
Когда так странно в центре океанаплывёт венок торжественно и пьяноты спросишь кто его на волны бросили эхом сто таинственных вопросови на вопросы эти нет ответову трети недогадливых поэтови только тем кто сами здесь любилидесятки тем глубины приоткрыликачаясь на морской своей постелиты понимаешь это волны пелиты подпеваешь звёздам как подругами тонешь волны оставляя кругомв своих неизреченных и прекрасныхнеподдающихся словам пространствахи надеваешь свой венок сонетовна голову Луны – жены поэтов
«Есть поэзия звуков гулких…»
Есть поэзия звуков гулких,фраз гремящих и громких слов…Есть поэзия переулкови состарившихся домов.Мне милее всего – молчанье,недосказанности покров,между строк – словно звёзд мерцанье,или таинство светляков.Мне – милее, и разве значит,что я полностью здесь права?Кто-то смотрит на мир иначе,по-другому влюблён в слова.Чистым золотом, лунным светом,строгим ликом, весной потерья была – как сказать об этом,как же выразить всё теперь?Всё нещадней кромсают слово,и ломают родной язык.Пусть ничто под луной не ново,боль всегда вызывает крик.Смесь причудливых компонентов —нео-арт или старо-изм…Я не против экспериментов,я за то, чтоб дышала жизнь.