На полпути к свету

Праздничное настроение его пошло на спад. Доселе Джон не сталкивался в лоб с пониманием, что его младшая, любимая дочь — такая… такая коварная, изворотливая, хитрая и нечестная. Подозревал, догадывался, очень уж много звоночков звенело, но до последнего верить не хотел.

Нельзя сказать, что ему нравился друг дочери, мальчик с непривычным уху именем «Северус». Сразу понятно — не наше имя, колдовское. Да и выглядел паренёк не так, как должен приличный юноша его возраста. Неухоженный, грязный, глазами чёрными зырк-зырк из-под длинных волос — Джон категорически не понимал и не принимал современную моду молодых людей отращивать волосы. Может, у магов, как у древних воинов, считалось, что вся сила в волосах, однако выглядел такой колдун чучелом и растрёпой. Что одет бедно, тут вины паренька не было. Не повезло с родителями. Тобиас Снейп на фабрике давно уже стал притчей во языцех, редкий день приходил без перегара. Мать... что мать, ежели она колдунья и с детства колдовству только научена? Хотя вот до этого года показывала же Лили всякие фокусы: тарелку в мышь превращала, стул — в кастрюлю. Можно же, значит, и в одежду что-то другое превратить? Детям волшебство творить запретили, ну, это Джон только поддерживал — ещё и покалечатся, не дай Бог! Но миссис Снейп-то кто мешает колдовать? Что же она за мать, что ей всё равно, как сын выглядит? Репутацию заработать трудно, потерять — легко. У юного Снейпа не репутация в Коукворте была, а слёзы одни. Но и с самого пацана Джон тоже вины не снимал. Нет денег — работать иди. Восьмидесяти лет не прошло ещё, как детский труд законодательно запрещён, а до того все одинаково трудились, и дети, и взрослые. В лавку бы какую нанялся на каникулы или на фабрику. На фабрике руки всегда требовались. А он — нет, вместо этого таскался только за Лили, как привязанный, в рот заглядывал. Джон же не слепой, всё видел, хотя малец и старался не попадаться ему на глаза. Лили ему за солнце была, а он дочке не нужен, это как пить дать. И отпускать не хотела. В старые времена так бы и сказали — ведьма. И как только Джон с Рут такую вырастили? Где же честность её, где справедливость, где искренность? Ох, Лили, Лили...

— ...мам, и не уговаривай. Зелья пьют только ненормальные, вот пусть Лили и глотает! Не то вернётся в свою истинную сущность, в крысиную.

Спор на кухне разгорался всё сильней. Джон хотел было велеть им успокоиться: Рождество же, нашли время ругаться! — но передумал и не сдвинулся с места. Поступок Лили, ничтоже сумняшеся обманувшей своего приятеля, требовал от него вмешаться, пожурить младшую дочь, повоспитывать. Нужна была всё-таки крепкая рука и какое-никакое наказание, а то вон что, доукрывала Рут-наседка деток крыльями. Одна родителям дерзит и родную сестру обижает, вторая другу своему врёт напропалую и родителями прикрывается. Разве тому они с женой дочек учили? Нет же! Надо вмешаться, надо, но... не поздно ли? Будет ли смысл? Петунье семнадцать, своя голова на плечах имеется, в ней сплошные планы уже. Школу закончить, замуж выйти, чтоб сын, чтоб дом, как у людей. А Лили... всё чаще Джон ловил себя на мысли, что не останется младшая дочка в Коукворте. Да даже и в Лондоне не останется — просто не захочет жить среди тех, кого не раз полупрезрительно называла маглами, когда под боком такой красочный и манящий волшебный мир. Всё чаще игнорировала она что его замечания, что матери. Всё чаще, объясняя свои поступки или слова (не всегда приятные) ссылалась на других волшебников, особенно на этого их Дамблдора. Джон признавал, что никогда не был хорошим воспитателем. Не мужское это дело. Его задача — деньги добывать, в дом приносить, чтобы все были сыты, обуты, одеты, чтоб крыша над головой имелась. А жизни учить, женским премудростям всяким должна мать. Все так жили, и его родители, и у Рут. Что же у них-то пошло не так, делали же всё, как и предки. И болело, болело сердце за младшенькую, конечно, ох, как болело! Да только это Рут ещё грезила и видела их семью полным круглым пирогом. Джон-то понимал, что один ломоть уже отрезан.

И случилось это ещё в тот день, когда волшебница постучала в их дверь и принесла для Лили письмо от волшебной школы.

— Во-первых, Петти, не обижай Лили, сколько можно говорить! Она не виновата, что родилась волшебницей, а ты — нет. Во-вторых, зелья, между прочим, очень эффективные. Лили нам из их аптекарской лавки такие прислала, ну чудо просто! У папы сразу и спина прошла, и сердце. И у меня руки не болят совсем.

Да, зелья действительно были хороши. Джон помнил, как от одного глотка по его телу прошла горячая волна, принесшая с собой очищение и оздоровление. И спину перестало ломить, и все суставы, и сердце больше не прихватывало. Вот она, магия! Омолодился так омолодился! Однако когда школьная сова (свою они так и не купили, уж больно дорого стоила) принесла волшебные лекарства, Джон и не задумался даже, где дочь их раздобыла! Написала, что купила в аптеке в волшебной деревне рядом со школой, значит, так оно и было. Сегодня же его взяли сомнения. Мальчик этот, что за Лили ходил, ведь зельями занимался, дочь сама рассказывала. И Петунья сразу заявила, что сестра снадобья от него принесла, это уже Лили объявила, что снова их в лавке приобрела. Ой ли? Не столько они с Рут ей карманных денег давали, чтобы направо и налево ими разбрасываться. Стоили-то зелья, небось, не два и не три пенса, а ого-го! Неужто дочка и тут врала? Снова?

Словно почувствовав, что он думал о ней, Лили пробежала по лестнице на первый этаж и, весело над чем-то хихикая, скрылась в кухне. Посмурневший Джон отделился-таки от окна, но сел не в своё кресло, а на софу, поближе к кухне. Чтобы лучше было слышно, о чём будут разговаривать его девочки, а то что-то ему совсем не нравилось. Не об этом Джон желал думать в день Рождества, не о том, что младшая дочь выросла не тем человеком, каким хотелось бы, и исправлять это, возможно, уже поздно.

Из кухни доносилось шкворчание приготовляемой еды, позвякивание посуды и стук ножа по разделочной доске. На ужин Рут, обрадованная, что дома в кои-то веки соберётся вся семья, запланировала столько, что Джон уверен был — они все лопнут, ну, или до конца каникул будут мучиться животами. Потянув носом — кажется, в духовку поставили гуся, — он шумно сглотнул, но мысли о предстоящем праздничном столе никак не могли перебить всё остальное.

— И вдобавок, Лили у нас умная девочка, Пет! Я же вас правильно воспитывала, — гордо заявила Рут, заставив его усмехнуться. Как иронично звучали теперь эти слова. — Можно дружить с разными мальчиками, можно. Но замуж нужно выходить только за достойного. Это возвращаясь к вашему спору о Северусе. Муж должен быть такой, чтоб за ним как за каменной стеной.

— Как папа, — ввернула Лили.

Ох, подлиза!

— Верно, как папа. Чтобы вы могли заниматься истинно женским предназначением: вести дом, воспитывать детей. А Северус... прости меня, Лили, милая, он совершенно бесперспективен. Нет, может, он и хороший волшебник и... как вы это называете? Я вечно забываю.

— Зельевар, мам.

— Да, зельевар.

— Тоже мне зельевар! А шампунь себе намешать и голову помыть знаний не хватает. Ну да, шампуни из крысиных хвостов и болотной жижи не делаются.

— Не ехидничай, Петти. Ты молодая девушка! Будешь так сквернословить — рано состаришься и будешь как миссис Арротс.

— Ей семьдесят, мам. Мы все такими будем в её возрасте.

— Ну уж нет! — звонко возразила Лили. — Волшебники живут дольше и стареют поздно. Так что я в семьдесят буду выглядеть всяко лучше тебя, Пет.

— Девочки, не ссорьтесь! — Рут слегка повысила голос. — Сегодня Рождество, а вы снова ругаетесь? Петунья, перемешай тесто для пудинга. Лили, а ты нарежь скумбрию для сэндвичей.

Спустя несколько секунд в кухне возобновились примолкшие было звуки готовки: мерно застучала по миске деревянная ложка, длинно и протяжно заходил нож по доске.

— Так вот, — наставительным тоном продолжила жена, довольная, что обе дочери пристроены к делу и, стало быть, будут меньше портить разговорами воспитательный момент. — Лили, я давно хотела тебе сказать. Раньше я закрывала глаза на вашу дружбу, но тебе уже пятнадцать, вот-вот настоящие кавалеры появятся. У молодой девушки из приличной семьи не может быть в друзьях неопрятного, неухоженного и неперспективного молодого человека. Ты же не рассматриваешь его в качестве спутника жизни?

— Кого? Сева? Мам, ну ты что? — рассмеялась младшая дочь. — Он же мой друг! Как я могу выйти за него замуж?

— Ох, поверь мне, милая, половина случаев, когда говорят такие слова, заканчивается браком.

— Ну, нет, точно нет. Сев много знает, мам, с ним полезно общаться, ну, для учёбы. Он меня столькому научил! И книги помогает найти в библиотеке, и сумку носит. Но замуж? Он же совсем незнатный, его ребята со Слизерина даже за своего не считают. Нет, я выйду замуж за другого, известного, богатого волшебника, — мечтательно протянула Лили. Нож совсем перестал стучать по доске.

— Носильщик-паж, — насмешливо пропела Петунья, и видит Бог, Джон как никогда был с ней согласен! — А Снейп-то в курсе, кто он для тебя, сестричка? Или ты забыла сказать? А то я могу!

— Знает, конечно, — ответила Лили, но слишком уж неуверенно. — Я ему столько раз говорила! А он всё надеется.

Раздавшийся за этим смешок, похоже, означал, что Петунья сестре не поверила. Джон тоже.

— Значит, нужно сказать чётко и однозначно, — подытожила Рут. — Хочешь, мы с папой позовём его и потолкуем? Ведь он же не только в Коукворте за тобой ходит, в Хогвартсе наверняка тоже. Что там подумают? Ужас какой! Всех приличных женихов отвадит.

— Не надо, мам, я сама что-нибудь придумаю. — От поспешности, с которой дочка отказалась от их помощи в столь щекотливом деле, Джон досадно усмехнулся. Чего-то подобного он и ожидал, но получить подтверждение своим догадкам был не готов. — Не сейчас, может, потом. Скоро экзамены, и ссориться с Севом мне очень не хочется.

— О, конечно, придётся же самой готовиться.

— Петти! Помолчи, пожалуйста. Лили знает, что делает.

— Ещё скажи, что она поступает правильно, — фыркнула старшая дочь. — Она же Снейпа просто использует!

Дослушивать Джон не стал. Поднялся, пошарил по карманам — папиросы были на месте, — и вышел на крыльцо, накинув на плечи зимнее пальто. Рут не любила, когда он дымил в доме, сразу ворчать начинала, что придётся проветривать. А ему сейчас ой как хотелось голову проветрить! Джон не вмешивался прежде в женские разговоры. Это же их штучки — как понравиться достойному жениху, как выбрать этого достойного, как дом вести, как готовить и за детьми следить. Он всегда знал, что Рут научит этому девочек в лучшем виде: она была прекрасной хозяйкой и матерью тоже. Послушав же сегодняшние разговоры, поневоле задался вопросом, — а когда всё пошло куда-то не туда? Потому что Петунья, чьи слова Рут определённо не нравились, права. Просто чертовски права, как ни горько было Джону это признавать! Не потому что старшая дочь не должна была оказываться правой, нет, совсем нет. Петунья говорила то... от чего душа переворачивалась. Лили, его девочка, его дочка, которая должна была вырасти честной, справедливой, доброй и искренней, действительно использовала этого мальчика. Сказала же она сама, что не хочет разрывать с ним дружбу, потому что экзамены скоро. Только дурак не уловит связь! Да, Северус Снейп был неопрятным, даже бандитским на вид, происходил из не самой благополучной семьи, но разве это давало право обходиться с ним дурным образом? Чем в таком случае Лили лучше тех хулиганов, которыми кишели дальние районы Коукворта и на которых она жаловалась, приезжая из Хогвартса? Бандит хотя бы делает всё открыто, а так, исподтишка — это же подлость! Разве они с Рут не учили дочерей, что подлый человек — самый гнусный и низкий? Рут вообще, выходит, одобряла такое поведение Лили? Это уже за гранью!