На рубеже веков. Дневник ректора
Шрифт:
Конкретная, глубокоуважаемый Юрий Михайлович, просьба. Литературный институт им. А.М. Горького, находящийся на Тверском бульваре, убедительно просит Вас помочь институту с ремонтом и реконструкцией только фасада нашего двухэтажного здания. Не больше! Здание представляет собой историческую ценность и является памятником культуры и архитектуры (городская усадьба XVIII века). Своими силами институт не потянет этого ремонта.
Я хотел бы дополнительно сообщить Вам, глубокоуважаемый Юрий Михайлович, что за 8 лет, которые институт является государственным учреждением, хотя и финансируемым, но лишь на 40 %, — он ни разу не задолжал по коммунальным услугам, по налогам и прочему. То есть, если мы просим — это не значит, что мы хотим больше для себя, а просто мы сами не можем сделать необходимое.
С
Семинар. Обсуждали Лактионову. Рассказ так точно и средне-профессионально написан, что я полез в ее личное дело смотреть работу, с которой она поступила. И достоинства и недостатки все те же, высокий общефилологический уровень ее письма. Рассказ у Кати называется «Бельведер». Кстати, не только названием, но и чем-то, деталями, что ли, и отдельными поворотами напоминает запомнившийся мне перестроечный роман Даниила Гранина «Картина». Роман был неплохой. Но тогда мы все дружно читали «Новый Мир».
6 мая, суббота. У нас рабочий день. По телевизору показывают, как ветераны тренируются к Красной площади. Они пока идут в своей штатской одежде, в стареньких плащиках, хорошо говорят в телевизионные камеры. Но жизнь прошла, пролетела, сегодня жизнь их сплошь и рядом убога. Сердце обливается кровью, когда смотрю на них. И завтра о них забудут. Но и писателей помнят не дольше. Писатели просто поназойливее. В день зарплаты позавчера встретил нашего преподавателя Семена Шуртакова. Один из участников будущего парада ветеранов. В эту зарплату ветеранам я еще выписал по 1000 рублей. Несколько человек меня за это благодарили. Мне неловко.
В моем дневнике мало рефлексии. Я вуаер, пишу только то, что вижу и что происходит со мною и вокруг меня. В моей душе ничего толстовского не происходит. Никаких катаклизмов, раскаяний, угрызений. Кое-что я, правда, помню и себя за это корю. Помню, как мама за несколько дней до смерти стонала, когда я ей поставил электрогрелку под ноги. Мы с Валей лежали в другой комнате, и она мне говорила: «Не вставай». Я не встал. Я, после того, как пришел хирург и сказал, что скоре маме придется ампутировать ступню, прекратил делать ей уколы вакцины, которую ей приготовила знаменитая Троицкая и которая, как говорили, помогает. Метастазы пережали ток крови, и ноги стали мерзнуть, пальцы потеряли чувствительность, ступня распухла и приготовилась гнить. Или наоборот пальцы на ногах подсохли?
Читаю из периодики только то, что попадает мне на стол, журналы, в которых статьи студентов или преподавателей. Вот, например, из «Новой Юности» цитатка. Библиотека принесла журнал, потому что в нем стихи нашей студентки-заочницы Ирины Котовой. Я залез в общее содержание. Подбор немножко странноват. Новый перевод отдельных глав Казановы, статья к 20-тилетию Керуака, «архивные разыскания «Русь голубая». Разыскали. Это великий князь-поэт. Из его дневника. «Мечтаю сходить в баню на Мойке или велеть затопить баню дома, представляю себе знакомых банщиков — Алексея Фролова, а особенно Сергея Сыроежкина. Вожделения мои всегда относились к простым мужикам, вне их круга я не искал и не находил участников греха. Когда заговорит страсть, умолкают доводы совести, добродетели, благоразумия… Я опять отказался от борьбы со своей похотью, не то чтобы не мог, но не хотел бороться. Вечером натопили мне нашу баню; банщик Сергей Сыроежкин был занят и привел своего брата, 20-летнего парня Кондратия, служащего в банщиках в Усачевских банях. И этого парня я ввел в грех. Быть может, в первый раз заставил я его согрешить и, только когда было поздно, вспомнил страшные слова: «Горе тому, кто соблазнит единого из малых сих».
И князь хорош и хорош старший Сыроежкин — брата привел. Но каков уровень искренности! Какова рефлексия. Но для того, чтобы писать так, надо иметь по-другому повернутые мозги. Теперь примусь читать Казанову.
Звонил Олег. Он прочел «Болезнь» В.С. и из этой повести понял, что и я болен. «Что же ты, дурил, не обратился ко мне? Я ведь занимал не последнее место в медицине». Главное — он, Олег ее финансировал. Своего ребенка Олег возил в Германию, там этой крохе делали какую-то ювелирную операцию на сердце. Можно только представить, что пережили отец и мать. Единственное, что я чрезвычайно ценю в сегодняшнем прогрессе: идем против провидения и отнимаем у смерти ее добычу. По крайней мере теоретически это умеем. Любая техника меня не очень волнует, это все рукотворное и дело человеческих рук, а вот здесь мы вмешиваемся в Божий расклад. Операция стоила 55 тысяч долларов.
7
мая, воскресенье. Сегодня состоялась инаугурация президента, которую по ТВ я не видел. Это все происходило в тех залах, которые мне показывал Барсуков. Как бы возвращаемся к той самой имперской линии. Вечером состоялся, концерт, посвященный и инаугурации, и 55-летию со Дня Победы. Во время концерта я смотрел его по ТВ уже в Обнинске, читали стихи и отрывки из документалистики и прозы, где много говорилось о социалистическом отечестве, о великом Советском Союзе. Пела Зыкина и просила Бога благополучия и здоровья для всех. У нее на необъятной груди золотая Звезда Героя. Вот это чувство момента! Тенденция такова: существует Россия, а ее монархическая, коммунистическая и демократическая жизнь — эпизоды, моменты вечной жизни страны. Может быть, тайная мысль Путина — восстановить в размерах советскую империю? Пока все только разрушали. Поеживаясь, наши идеологи и демократы подстраиваются под желания президента.Днем сидел над дневником и редактировал последнюю главу «Титана». Если бы удалось не писать «срединных» вставок! Завтра буду затягивать пленкой теплицу, в которой не будет никакого урожая. Посмотрел на редиску, вся ушла в ботву, зато кажется, благодаря свежести этих дней прижились новые кусты смородины.
8 мая, понедельник. У Бовина в мемуарах — я их продолжаю читать — есть одно выражение… В июле 1992 в Иерусалиме был открыт памятник жертвам советского режима, и Бовин, посол России в государстве Израиль, пишет статью «Я плачу вместе с вами». Посол перебирает все приличествующие моменту случаи: и убийство Мейерхольда, и суд и расстрел Еврейского антифашистского комитета; далее говорит о существовании будто бы плана «уничтожить или заключить в огромное гетто всю еврейскую общину Союза». А абзацем ниже этот опытнейший журналист пишет «К счастью, умер Сталин…» И говорить с такой определенностью об этом! Писать так нельзя. Ничья смерть не является счастьем.
Весь день занимался теплицей, натягивал пленку, что-то прибивал и с упоением работал. Прошлый год в это время каждое движение давалось мне неизмеримо труднее. День пролетел незаметно.
Вечером по телевизору говорили о подготовке к параду и о поездке Путина в Курск. Постоянная праздничность и идеологическая точность разъездов президента начинает раздражать. Но понимаю, что это еще и необходимость момента. Посмотрим, как пойдут дела дальше. Говорили по РТР о недавнем поражении российской сборной по хоккею, собранной из уехавших звезд, наших практически бывших соотечественников, проиграли команде Латвии. Звезды, действительно, экстракласса. Вот тебе и всеми оплеванный коллективизм. Латыши, конечно, расценили эту игру как свою неслыханную победу над всей Россией. Комментаторы все это смачно пережевывают. Точнее всех на этот раз сказал Зюганов: «Ничего другого нельзя было ожидать от команды эмигрантов, у которых в других странах и все интересы, и свой бизнес. Слово бизнес прозвучало особенно удачно.
9 мая, среда. Праздник ознаменовался скандалом между мною и Шимитовским. Я где-то потерял в траве или куда-то сунул принадлежащий ему молоток, который он дал мне накануне. Утром молоток исчез, несмотря на часовые поиски. Когда-нибудь, молоток, конечно, найдется. Шум, который здесь поднял Володя, мне не описать. Прожили вместе двадцать лет, а разошлись из-за какой-то мелочи, цена которой — грош. Помню, как у меня в банке пропало несколько тысяч долларов, которые я отдал А.О. без расписки. Пропали, когда банки реструктуризировались, денежки и пролетели. Но ведь я тогда и не пикнул. Самое смешное, что тут мне стало так плохо, так поднялось давление, что от греха подальше я тут же свалил с дачи. Но сначала посмотрел по ТВ парад.
У всех участников и старых ветеранов, которых Путин собрал впервые, и у молодых участников какие-то одухотворенные лица. И дикторы соскучились, заговорили по-другому. В речи Путина прозвучало понятие «советская Родина». На парад были приглашены участники войны из стран СНГ, я видел киргизские шапки и кавказские черкески. Зарубежные долги платит Россия, но и славу страны-победительницы мы никому не отдадим. Это все каким-то образом воодушевляет. Теперь можно и потерпеть.
Сегодня — такое услышал мнение от кого-то из молодняка во дворе, когда гулял с собакой. Дедовщина и голод в армии были организованы специально, чтобы армию развалить и чтобы в нее никто не шел служить. Теперь в армии кормят хорошо, по крайней мере, лучше, чем дома. Из разговоров я еще понял, что весь быт молодняка сконцентрирован во дворе, в подъездах, в каких-то близких оврагах, где они справляют свои дни рождения, тусуются, где им отдаются девки. Картиночки интересные.