На самых дальних...

— Приготовиться к бою! — спокойно скомандовал Бузыцков, как будто в его подчинении был не один Асеев, а по крайней мере отделение.

Асеев просунул в амбразуру свою винтовку и изготовился. Теперь все четверо граничар четко рисовались на белом фоне. Они были приблизительно одного роста, с виду какие-то квелые. Асеев выбрал крайнего, что поздоровее, и взял его на прицел. Солдаты между тем подошли к нашему берегу, торопливо вынули из-за ремней топоры и приготовились рубить кустарник.

— Стой, руки вверх!

Громкий окрик Бузыцкова пригвоздил их к месту. Они, видимо, не сразу поняли, откуда донесся до них этот голос. В ту же минуту с румынского берега ударил пулемет.

— Смерть провокаторам! — крикнул Бузыцков, и они с Асеевым открыли огонь.

Четыре серые тени распластались на льду у нашего берега.

С той стороны ответили плотным ружейно-пулеметным огнем. Их, видимо, засекли, потому что били довольно прицельно. Завязался бой.

Перестрелка на правом фланге прозвучала на заставе сигналом тревоги — пограничники занимали опорные пункты, тревожная группа спешно седлала лошадей.

Чем ближе СНП, тем ощутимей было дыхание боя. Пули с того берега с воем ввинчивались в морозный воздух, осыпался срезанный пулеметной очередью кустарник, под прикрытием которого тревожная группа спешила на помощь своим. Конь Карчис под Тужловым вдруг сделал два судорожных, натужных прыжка и завалился на бок, окрасив кровью ослепительно белый сугроб.

— Всем спешиться! — выкарабкиваясь из снега, скомандовал лейтенант. — Чекменев, Курбатов, коней в укрытие, остальные — за мной!

Бьется в снегу Карчис, косит на людей большим фиолетовым глазом, но подняться не может…

Глубокий рыхлый снег затруднял продвижение, огонь противника ни на секунду не ослабевал, прижимал к земле. Наконец последний бросок по снежной целине, и тревожная группа достигла СНП.

Бузыцков коротко доложил обстановку.

Начальник заставы тут же отослал на заставу связного с приказом: группе лейтенанта Дутова выдвинуться по северной излучине в район «Вязки» и подавить огневые точки противника с фланга, двумя отделениям во главе с сержантом Михальковым со станковым и ручным пулеметами срочно прибыть к месту боя, младшему политруку Лаптеву с резервом заставы находиться в полной боевой готовности.

Пока группа Дутова кружным путем продвигалась к «Вязкам» — небольшой рощице в излучине реки, о происшествии на участке заставы было доложено в штаб отряда. «Держитесь! Идем на помощь», — передал начальник отряда полковник Строкач.

Это известие принес прибывший на СНП с двумя отделениями Михальков. Пограничники быстро заняли позиции, установили пулеметы и открыли ответный огонь по вражескому пикету. Вскоре со стороны «Вязков» ударил и Дутов.

Противник не ожидал такого поворота событий, попытался организованно отойти, но попал под фланговый огонь, заметался в панике и прекратил огневое сопротивление. Пикет, где укрылись немецкие офицеры — организаторы провокации, был форменным образом изрешечен пулями. Уцелевшие граничары отсиживались в окопах, боясь поднять голову. Наступил подходящий момент для полного уничтожения противника, но для этого необходимо было перейти реку, а стало быть, нарушить границу. Искушение было велико, но Тужлов приказал прекратить огонь. На границе воцарилась привычная тишина.

Но оказалось, это лишь временная передышка. В румынских окопах вдруг оживились: со стороны Фельчина к району боя выдвигались крупные полевые части противника с артиллерией и минометами. В бинокль, да и так, невооруженным глазом, было хорошо видно, как передовые части, выйдя на линию окопов, быстро рассредотачивались и принимали боевой порядок. Вскоре румынский берег ощетинился жерлами пушек и минометов.

Положение пограничников было критическим. Что может сделать горстка людей против регулярной армии? Это хорошо понимали и сам Тужлов, и все, кто был рядом с ним в эту минуту. Начальник заставы окинул взглядом вдруг повзрослевшие лица своих подчиненных, прочел в них спокойную решимость и не смог сдержать нахлынувших чувств. Да, с такими ребятами можно воевать!

— Приготовиться к отражению атаки! — скомандовал он. — Патроны беречь! Без команды не стрелять!

Противник между тем изготовился к бою, но почему-то медлил: в окопах суетились, звучали какие-то команды.

И вдруг над нашими позициями грянуло дружное «ура»: на вершине Стояновского кряжа показались советские регулярные части — кавалеристы 108-го полка.

Всю ночь на лютом морозе, редком для этих краев, лицом к лицу простояли наши и румынские войска. 6 января смешанная советско-румынская комиссия установила факт нарушения границы со стороны Румынии, был подписан акт, и инцидент был исчерпан.

«Береговая крепость» с честью вышла из этого испытания, и символическое ее название обрело вполне реальный смысл. Тужлов был доволен: люди смогли, на деле убедиться, какую грозную, несокрушимую силу они представляют, если действия их расчетливы, а моральный дух высок.

На какое-то время на участке заставы наступило затишье. Потерпев неудачу в открытом бою, противник избрал другую тактику — пустил в ход психологическую обработку пограничников. Странные люди в форме румынских граничар стали упорно ввязываться в разговоры с нашими нарядами. Особенно старался один из таких «говорунов» на деревянном мосту. Часовые на мосту, Чернов и Вихрев, подробно обрисовали его внешность: среднего роста, шатен, тонкие черты лица, отлично говорит по-русски. Как раз в это время на заставу прибыл комендант участка капитан Агарков. Обсудив ситуацию с начальником заставы, он предложил свой план. Они переоделись в форму рядовых пограничников и во второй половине дня заступили часовыми по охране моста. Минут через тридцать — сорок произошла смена часовых и на румынской стороне. Узнать «говоруна» было несложно. Им оказался переводчик румынской стороны на переговорах с нами, капитан королевской армии, а в прошлом белогвардеец, некто Карамонкин. Разумеется, теперь он был в форме рядового граничара. Вскоре ничего не подозревавший Карамонкин приблизился к середине моста, небрежно облокотился на шлагбаум и закурил из дорогого портсигара. Потом знаками предложил закурить нашим пограничникам. Агарков и Тужлов не среагировали. Карамонкин расценил их молчание как нерешительность.

— Что стоите как олухи? Подходите и закуривайте.

— Нам запрещено, — ответил Тужлов.

— Вот дурачье, а мне, думаете, разрешено? — не унимался Карамонкин.

— А вдруг увидят? — сказал Агарков.

— Кто? Начальник ваш? Да он с бабой спит после обеда. Идите и не бойтесь!

— Давай подойдем, — вполголоса предложил Агарков.

Карамонкин был явно обрадован такой неожиданной уступчивостью пограничников. Он улыбнулся, протягивая портсигар. Но Агарков не дал ему в полной мере прочувствовать свой успех.

— Господин Карамонкин, в каком только мундире вам не приходится бывать! К чему этот маскарад?

Улыбка моментально слетела с лица капитана королевской армии. Он явно опешил:

— Откуда вы меня знаете?

— Мы давно знаем о вас все…

— Я должен зарабатывать себе на кусок хлеба, — мрачно сказал Карамонкин. — У меня семья.

— На кусок хлеба не зарабатывают предательством. Такой кусок в глотку не полезет!

— У меня нет другого выхода. — Карамонкин говорил отрывисто, он нервничал.

— Вы русский, но ничего русского в вас не осталось, — продолжал Агарков, — ни гордости, ни чести.

— Что вам от меня угодно?

Агарков помолчал, рассматривая Карамонкина, точно пытаясь заглянуть ему в душу и увидеть там хоть что-то человеческое.

— Еще есть время, Карамонкин… Потом будет поздно!

Карамонкин тяжело, будто это причиняло ему физическую боль, повернулся и побрел прочь.

— Подумайте! — крикнул ему вдогонку Агарков.

Через десять минут на румынской стороне моста встали на пост новые часовые.