На самых дальних...

Увлекшись преследованием, Чернов вырвался далеко вперед и оказался по пояс в реке, окруженный со всех сторон врагами. Винтовка со сломанным прикладом уже мало чем могла помочь. Он отбросил ее в сторону и сокрушал врага кулаками. Вот где пригодились и его боксерская реакция, и сила, накопленная в упорных тренировках. «Не робей, воробей», — приговаривал Чернов, орудуя своими кулаками, словно кувалдами. Ему на помощь уже спешили Шеин, Курочкин, Ворона… И вдруг удар под лопатку пошатнул пограничника. Он хотел быстро повернуться, но тело уже было вялым и непослушным. И все-таки боксер превозмог себя. Стрелявший в него фашист, сокрушенный могучим ударом, навсегда исчез под водой. Но в тот же миг два широких немецких штыка вспороли могучую спину пограничника…

ПОДДЕРЖКА

— Ну, как обстановка, Василий Михайлович?

— Да вот забор упал, и вся обстановка как на ладони, — отшутился Тужлов, с удовольствием пожимая руку старшему лейтенанту Константинову.

Они встретились в траншее у дзота-1, оба еще разгоряченные боем, не скрывая своей радости от его исхода.

— Кажется, я вовремя?

— Как нельзя кстати, Александр Константинович. Честно говоря, опасался — не выдержим.

— Не скромничай, Тужлов, ты уже держишься целых четыре часа.

— Так-то оно так, — вздохнул начальник заставы, — потери у меня… Романенку убило, строителя…

— Война, — качнул головой Константинов, и оба помолчали. — Ну так что у нас тут с обстановкой?

— Кое-какие сведения имеются. — Тужлов взялся за свой планшет. — Тут вот Мелешко карту одну добыл…

Карту изучали молча. Благо противник предоставил такую возможность — спокойно и обстоятельно поразмыслить. Синие наконечники стрел в двух местах рассекли государственную границу: из Фельчина на Комрат, из Оанча на Кагул. Далее их концентрированный удар был нацелен в кишиневском направлении. В полосе удара на Комрат, против «Береговой крепости», действовали 6-й и 9-й пехотные полки 1-й румынской королевской дивизии «Антонеску» и отдельный инженерно-саперный батальон немцев. Не считая артиллерии и других мощных средств поддержки, противник имел здесь более чем двадцатипятикратное превосходство — на каждом километре фронта против пяти пограничников сражалось не менее роты противника. Вот почему, разрабатывая свои планы, вражеские штабисты рассчитывали на успех.

Но они просчитались. И дело тут не в математике. Пограничники сражались с врагом на равных и даже имели успех, потому что по стойкости и крепости духа их превосходство над противником ничем нельзя было измерить.

Однако непрерывные атаки, артобстрел и бомбардировка с воздуха ослабили и «Береговую крепость». Был выведен из строя дзот-3, повреждена значительная часть ходов сообщения и траншей опорного пункта, застава понесла ощутимые потери. И Тужлова и Константинова не могло не волновать, что же будет дальше, если поддержка не подойдет, а противник с той же настойчивостью и методичностью будет продолжать свои атаки за овладение мостом и шоссе. Оба хорошо понимали сложность и трагизм этой ситуации, потому что фашистская карта четко и ясно раскрыла перед ними настоящее и возможное будущее. Наступающему противнику, привязанному к этой болотистой местности, к переправам и коммуникациям, не оставалось ничего иного, как взять «Береговую крепость», а пограничникам — выстоять или умереть.

Веселое оживление в траншее отвлекло командиров от карты. По узкому обвалившемуся лабиринту прямо на них шел немецкий офицер. Сзади, выставив перед собой карабин со штыком, с необычно серьезным видом на озорном лице торжественно шествовал ефрейтор Ворона.

— Товарищ старший лейтенант, — Ворона опустил карабин к ноге и вытянулся в струнку, — будучи при обследовании берега, путем пленения…

Кто-то из пограничников хихикнул. Ефрейтор был не в ладах с русским языком.

— Тьфу ты! — Ворона мотнул головой и перешел на «ридну мову»: — Ось байстрюка спиймав, товарищ старший лейтенант, прыдурявся, лыха годына, що мертвяк.

— Что вы делали на берегу? — спросил Тужлов у ефрейтора.

— Шукав Чернова…

— Ясно. — Начальник заставы пристально посмотрел на немца: что-то знакомое было в его облике, взгляде. — Ведите его в блокгауз!

Немец был в форме офицера полевой жандармерии. В блиндаже он упорно отводил взгляд от пристально рассматривавшего его Тужлова. Память старшего лейтенанта лихорадочно ворошила прошлое. Быстрый, цепкий взгляд из-под надвинутых бровей, нервные, беспокойные пальцы — все-таки он видел его где-то!

Константинов закурил. Немец завистливо посмотрел на него, рука его инстинктивно потянулась к карману брюк, но замерла на полпути.

— Раухен зи! — кивнул Тужлов, не отводя взгляда от рук пленного.

Тот поспешно достал из кармана изящный блестящий портсигар. И тотчас же старшему лейтенанту вспомнилось: мост, полосатый шлагбаум, разговорчивый граничар, предлагающий закурить… Нет, ошибки быть не могло!

— Вот и свиделись еще раз, господин Карамонкин, — Тужлов произнес эту фразу подчеркнуто громко, и пленный вздрогнул, услышав свою фамилию. — И вы снова в новом мундире. Будем надеяться, это последний в вашей карьере!

— Не радуйтесь, Тужлов, вы ненамного меня переживете. У них силища, а вас жалкая горстка. — Пленный уже поборол минутную растерянность.

— Что же вы ничего не можете поделать с этой горсткой?

Карамонкин промолчал.

— А на силу тоже найдется сила. Не беспокойтесь, Карамонкин, — продолжал начальник заставы. — У нас вон какая страна! До самого Тихого океана!

— Доставьте меня в штаб. Я должен сделать важное сообщение. — Пленный с вызовом посмотрел на Тужлова.

— Люди вашего сорта почему-то вспоминают о долге лишь тогда, когда им нужно спасать свою шкуру.

— Я не перед вами в долгу — перед Россией! — Карамонкин явно переигрывал.

— Не валяйте дурака, Карамонкин, в штаб мы вас все равно доставим. Скажите лучше, что с нашим товарищем? Жив он?

В блокгаузе воцарилась напряженная тишина. На заставе тяжело переживали трагедию Аркадия Хомова, и его судьба глубоко волновала каждого.

— Он в сигуранце. Его допрашивают офицеры гестапо. — Карамонкин опустил голову, давая понять, что сказал все.

— Уведите! — приказал Тужлов.

Ворона молча указал Карамонкину на дверь и угрожающе выставил перед собой штык. Пленный забеспокоился, боязливо косясь на внушительную фигуру ефрейтора. В дверях произошла заминка.

— Ефрейтор Ворона, за сохранность пленного отвечаете головой! — добавил Тужлов.

— Понято, — ответил Семен.

В траншее их уже поджидал Курочкин.

— Ну-ка, погоди, Семен, трошки. Пусть этот гад ответит мне, что они сделали с Вероникой! — кивнул он на пленного.

Ворона послушно остановился, но его штык на всякий случай загородил Карамонкина от станкового пулеметчика. За этим штыком тот почувствовал себя в безопасности, ответил развязно:

— Вероника? А-а, Вероника! Жива, жива твоя пастушка, мой молодой Дафнис… Но лучше б ей утонуть сразу… Гестапо!..

Курочкин молча повернулся и понуро побрел прочь.

— Ну ты, хамло, замры, а то я не розумию твого гумору! — пригрозил Ворона предателю.

ЗАТИШЬЕ

Враг еще дважды бросался в отчаянные атаки, и к одиннадцати часам наступило затишье.

Пользуясь паузой, Тужлов и Константинов решили в первую очередь хоть как-то привести в порядок опорный пункт. Вооружившись лопатами, пограничники тут же принялись за расчистку траншей и ходов сообщения. Старшина получил задание очистить один из трех колодцев и добыть воду. Надо было напоить и накормить уставших от непрерывных атак людей, оказать помощь раненым, похоронить убитых. Формально командование заставой перешло к Константинову, как старшему по должности, но по-прежнему все приказы и распоряжения шли через Тужлова, и Константинов не противился этому. Он понимал: Тужлов лучше знает людей, заставу, да и люди уже привыкли ему верить, они вынесли вместе самое тяжкое — первый удар. Этот вопрос не обсуждался, не утрясался, он решился сам собой. Значительно важнее было то, что теперь в каждом из трех дзотов опорного пункта есть командир.