(На)следственные мероприятия
Шрифт:
Ах вот оно как! Не предполагал. Думал, что будут тупо глушить сигнал, благо все его параметры уже были хорошо известны.
– Собственно, это существенно упростило задачу. Теперь нужно сделать всего ничего: убрать остатки геля из твоего организма.
– И как именно? – уточнил я, предчувствуя недоброе.
Ванда молча кивнула куда-то за свое правое плечо. Пришлось приподниматься, чтобы рассмотреть во всех подробностях громадную посудину, наполненную… Выглядело оно как желе. И когда я набрался смелости встать с кушетки, подойти поближе и потрогать жижу пальцами, ощущения
Я выразил свое мнение коротко и ясно:
– Пакость!
Ванда хохотнула:
– Всегда приятно иметь дело с осведомленным человеком!
– Я туда не полезу.
– Во-первых, солдат, твоего мнения никто спрашивать не собирается. А во-вторых, предпочитаешь, чтобы ошметки контура оставались с тобой до конца твоих дней?
– Неужели все так страшно? – спросил я, опасливо косясь на ожидающую меня ванну.
– А тебе нравится, как ты себя сейчас чувствуешь? – ласково спросила доктор Полански.
Прислушивание к шепоту организма дало неутешительный результат, о котором, скрепя сердце, и было сообщено вслух:
– Не очень.
– Лучше не будет. Хуже, впрочем, тоже. Но если хочешь оставить все как есть…
Она беспечно махнула палочкой, и по процедурной поплыл аромат корицы, настоянной на спирту.
– Нет.
– Тогда сам знаешь, что надо делать.
Ну, знать не знал. Скорее догадывался. В моем прошлом близкого знакомства с «ваннами Лемме» не состоялось, но из литературы и рассказов очевидцев следовало, что наполняющая резервуар вязкая жидкость служила для управления колебаниями разного рода. Причем как для гашения, так и для усиления, и в данном случае неизвестно, какая составляющая процесса имела большее и решающее значение.
– Раздевайся для начала!
Если тряпочка с завязками на спине может называться одеждой, то да, подобный приказ имеет место быть. Но, поскольку именно кусочек ткани являлся последней преградой между мной и ванной, снимать его почему-то не хотелось.
– Ну что ты там застыл? – с легким недовольством спросила Ванда, уже вооружившаяся гроздью датчиков.
– Я стесняюсь.
– Кого? Меня? – расширились светло-зеленые глаза. – Или ты думаешь, что, пока с тебя сводили краску, на тебе что-то было надето?
Конечно, она все говорила правильно, и соломинка, за которую я пытался удержаться, вот-вот грозила переломиться.
– Ну, я… Э… Не то чтобы…
– А вообще, правильно стесняешься, – вдруг согласилась доктор Полански. – Старые пьяные женщины – они… о-го-го какие страшные!
В следующее мгновение больничная рубашка треснула… Нет, не по швам. По застежке. И улетела куда-то в угол комнаты, оставляя меня один на один с экзекуторшей, до умиления похожей на феечку. Если феечки бывают настолько пухленькими.
Одними датчиками, кстати, дело не обошлось. Ванда натыкала в меня еще чего-то вроде капельниц и зондов, а потом велела:
– Залезай!
Легче было сказать, чем сделать, потому что проводки, шланги и прочая амуниция свободы движений не прибавляли, и через бортик ванны я перевалился, как куль, изрядно забрызгав и доктора, и помещение. Впрочем, на меня не обиделись: Ванда лишь задумчиво
провела кончиком пальца по капле, оставшейся на воротнике халата, и лизнула мутноватое желе.– Вкусно? – с надеждой спросил я.
– Сама варила! А ты давай, давай… Устраивайся поудобнее.
– Долго лежать придется?
Вместо ответа доктор Полански неопределенно повела бровями, шлепнула мне на лицо маску для дыхания и, надавив с неожиданной силой, утопила в ванне.
Кстати, насчет «лежать» я погорячился: это больше походило совсем на другое действие. Нет, не полет, ни в коем случае! Густые объятия желе приняли мое тело, но не согласились быть мягкой постелькой, а сдавили, как тисками. И примерно секунд через десять, когда студень вокруг меня окончательно перестал колыхаться, оказалось, что выбраться обратно самостоятельно я не смогу.
А потом пришла она… Дрожь.
Думаю, микроудары, сериями которых меня методично сотрясало, изначально предполагались безболезненными и вообще незаметными, но адское варево, приготовленное Вандой, словно преобразило милых зверюшек в мутантов. К концу процедуры вообще устойчиво казалось, что меня не просто изощренно избили, а еще и перекрутили, как канат, несколько раз и в разные стороны. А когда доктор наконец смилостивилась над своей подопытной крысой, первый вдох свежего воздуха дался мне с огромным трудом.
– Отлично! – заявила феечка после просмотра десятка графиков и прочей ерунды, скачущей по мониторам. – Все несущие каналы разрушены.
– И не только они, – пробормотал я, стирая с кожи остатки желе.
– Да ладно, не дуйся! – пожурила меня Ванда. – Все в норме. Теперь остается только подождать, пока гель выйдет наружу.
– А разве он все еще внутри?
– А куда бы он мог вдруг исчезнуть?
– Ну… Э… Я думал, ты его вынула.
– Я только убрала с его пути все препятствия, – гордо пояснила доктор Полански. – Сам по себе он нейтрален к любому организму, а вот его оболочка как раз вызывала у тебя отторжение. Ничего, всосется в кровь, доберется до желудка, а там и…
– При чем тут желудок?!
– Самый простой выход.
Я знал как минимум еще один, и тоже несложный, но спорить с врачом все равно было поздно.
– Значит, меня…
– Скоро начнет тошнить.
Приятная перспектива, ничего не скажешь!
– Но ты не переживай: здесь это норма.
– Где «здесь»?
Ванда взмахнула коричной палочкой, снова живо напомнив собой феечку:
– Пансионат «Черное озеро».
Пансионат?! Да это же…
– Попроще места для меня не нашлось? Все районные больницы спешно закрылись на ремонт, что ли?
– И незачем возмущаться. Тут отличные условия. Тишина. Покой.
– И толпы богатых наркоманов!
– А тебя что смущает больше: то, что они наркоманы, или что богатые? – поинтересовалась Ванда, причем в отличие от тетушки сделала это безо всякой задней мысли, потому что, будучи убежденной последовательницей коммунистических идей, обеспеченных членов общества не жаловала совершенно искренне.
– Да мне все равно! Но какого черта…
А черт явно имелся. Вернее, чертовка. И не одна.