На службе Франции

С таким же предложением Америка выступила сегодня в Берлине, Вене, Санкт-Петербурге и Лондоне. Никто не нашел возможным его принять. Одни не желают утратить преимущество своего внезапного наступления, другие опасаются, что, согласившись на вмешательство посредника, разожгут дерзость и надежды нападающих.

Австро-Венгрия даже ответила на добрые услуги президента Вильсона тем, что решилась объявить войну России. Это последовало сегодня, 6 августа, в 18 часов. Если бы Германия после своей мобилизации столько же медлила со своим собственным объявлением войны, мир мог бы быть спасен. Но какой смысл имеют эти «если»? Теперь пожар распространяется все далее и далее. Вчера ввиду все нарастающего давления немцев на Бельгию Жоффр счел благоразумным направить на наш левый фланг, на распределительный пункт на Лаонском вокзале, 37-ю и 38-ю дивизии, пришедшие из Африки. Честно говоря, немцы не знают наших военных планов, а мы не знаем их военных планов. Мы еще ищем друг друга на ощупь. Если взятие Льежа откроет свободный проход неприятелю, последний переправится через Маас, двинется на запад и будет пытаться обойти наше левое крыло. Если Льеж продержится еще некоторое время, это помешает немцам маневрировать своим правым флангом, и, быть может, они сделают попытку повернуть к Метцу, чтобы перейти нашу границу и подняться в долину Мааса. Какая из этих обеих гипотез окажется реальностью? Наше командование не знает этого, оно вынуждено наблюдать за событиями и сообразовать с ними свои действия, поэтому мы подвергаемся большой опасности, что наша инициатива будет парализована в результате длительного выжидания.

Узнал про кончину Жюля Леметра. Он угас в своей родной деревушке Таверс, в Орлеанском департаменте, откуда он мне когда-то часто писал. Ему был только шестьдесят один год. Когда французы перестали любить себя, этот очаровательный писатель и к тому же большой патриот был иногда слепым и даже несправедливым. В настоящий момент он снова нашел бы свое место под знаменем священного союза [13]

Пятница, 7 августа 1914 г.

Клемансо снова посетил меня. Улыбающийся, уже не натянутый, как прежде, он снова гость в Елисейском дворце. Сколько раз он упрекал меня в том, что я являюсь временным жильцом в этом доме! Он привел с собой графа Сабини, итальянского торгового атташе. Клемансо говорит, что Сабини сообщил ему конфиденциально несколько интересных мыслей, которые повторит также мне. Функции, исполняемые этим любезным и предупредительным человеком при своем посольстве, оставляют ему свободу высказываться официозно, никого не обязывая. Сабини говорит мне, что вопреки надеждам, питаемым многими французами, Италия в настоящий момент не может выйти из своего нейтралитета. «Теперь еще слишком рано, – говорит он мне без обиняков, – воевать с нашими вчерашними союзниками. Быть может, это время еще придет. Но в настоящий момент необходимо закрепить самый нейтралитет. Для этого, естественно, необходимо обещать Италии определенные выгоды». И он перечисляет мне целый ряд малоконкретных требований: экономические соглашения, сотрудничество с Малой Азией, кондоминиум (совместное владение) на Средиземном море. К моему великому удивлению. Клемансо, не поднимается на дыбы, он продолжает терпеливо слушать, слушать чуть ли не с симпатией. Однако, когда я заметил, что Италия формально объявила себя нейтральной и не имеет права на какую-либо компенсацию за сохранение этого нейтралитета, что к тому же она подписала вместе с нами соглашения 1902 г. [14] и не могла бы, не отрекаясь от них, выступить на стороне наших врагов, Клемансо меня поддержал. Но Сабини воскликнул: «Ах, соглашения 1902 года! Они не имеют силы договора подобно договору Тройственного союза!» И довольный тем, что бросил семена, которые, по его мнению, должны рано или поздно прорасти, торговый атташе наговорил мне на прощание тысячу любезностей и ушел в обществе своего знаменитого спутника.

13

См. примечание 10 («Манифест или обращение Пуанкаре…»)

14

Итало-французское соглашение 1902 г. Неудовлетворенное результатами союза с Германией и Австрией, заключенного еще в 1882 г., согласно которому Италия была обязана выступить в случае германо-французской войны против Франции, союза, который не принес ожидавшихся итальянской буржуазией быстрых колониальных приобретений в Африке, итальянское правительство начало в конце XIX века делать попытки сближения с Францией. 14–16 декабря 1900 г. было заключено секретное итало-французское соглашение, согласно которому Италия признала французские притязания на Марокко, а Франция, в свою очередь, признала итальянские притязания на Триполи. 4 июня 1902 г., за 24 дня до возобновления Тройственного союза с Германией и Австро-Венгрией, итальянское правительство известило через своего посла в Париже Торниелли французское правительство о том, что «в возобновлении Тройственного союза нет ничего прямо или косвенно враждебного Франции, никакого обязательства, которое могло бы заставить в каком-либо случае принять участие в нападении на нее. Словом, никакого постановления, угрожающего безопасности и спокойствию Франции». 1–2 ноября 1902 г. было заключено новое итало-французское соглашение, по которому обе стороны обязались: «В случае, если Франция (Италия) прямо или косвенно станет объектом нападения со стороны одной или нескольких держав, Италия (Франция) сохранит строгий нейтралитет. То же самое будет в случае, если Франция (Италия) вследствие прямого вызова окажется вынужденной для защиты своей чести и безопасности принять на себя инициативу объявления войны. В этом случае правительство республики (королевское правительство) должно будет предварительно сообщить свое намерение королевскому правительству (правительству республики), которое, таким образом, будет в состоянии констатировать, имеется ли действительно налицо прямой вызов». Кое-что про эти тайные соглашения сделалось известно германскому правительству, которое, однако, было вынуждено терпеливо соглашаться с не совсем лояльным поведением своей союзницы из опасения, что Италия захватит Триполи и расстроит его планы «мирного» завоевания Турции. В известной речи, произнесенной 8 января 1902 г. в рейхстаге, германский рейхсканцлер фон Бюлов заявил для успокоения общественного мнения: «Тройственный союз находится в прекрасном состоянии и будет, надеюсь, и дальше пребывать в таком же состоянии, подобно тому, как это бывает с человеком, которого по ошибке сочли умершим, но который живет потом долгий век в добром здравии». При этом он употребил веселый каламбур: «В счастливом браке мужу не следует особенно огорчаться, если его жена протанцует лишний тур вальса с кем-нибудь другим. Главное, чтобы она не сбежала с ним. Но она не сбежит, если сознает, что с мужем ей живется хорошо».

Я сообщаю об этом разговоре Думергу. Он уведомляет о нем Баррера. Но он согласен со мной, что невозможно что-либо обещать Италии, если она не предложит нам конкретную помощь. Впрочем, Англия только что дала свое согласие на русское предложение о том, чтобы оставить за Италией Трентино и Баллону, если Италия выйдет из своего нейтралитета и присоединится к нам. Признаюсь, этот дележ добычи перед битвой представляется мне довольно иллюзорным и даже в некоторой степени смешным. Пока что нам приходится защищаться, защищать Бельгию и себя.

Король Альберт подает пример своему народу. Узнав, что генерал Жоффр решил предоставить в его распоряжение, даже еще до окончания концентрации французских войск, несколько пехотных и кавалерийских частей, он послал мне следующую телеграмму: «Брюссель, 6 августа. Выражаю Вашему Высокопревосходительству от своего имени и от имени моего народа свою глубочайшую благодарность за ту готовность, с которой Франция, гарантировавшая нашу независимость и наш нейтралитет, ответила на наш зов и пришла помочь к нам прогнать армии, которые в нарушение договоров вторглись на территорию Бельгии». Я отвечаю ему: «Париж, 7 августа. Благодарю Ваше Величество за вашу телеграмму. Недавно я имел случай принести Вашему Величеству уверения в истинных чувствах, питаемых Францией к Бельгии. Дружба моей страны с бельгийским народом закаляется теперь на полях сражения. Французские войска гордятся тем, что содействуют доблестной бельгийской армии в защите подвергшейся вражескому нашествию территории и в героической борьбе за независимость».

На состоявшемся под моим председательством заседании совета министров постановлено вручить городу Льежу орден Почетного легиона. Я намерен лично передать этот орден после совместной победы. Телеграфирую королю Альберту, что французское правительство считает своим долгом почтить таким образом доблестных защитников города и всю бельгийскую армию в целом, совместно с которой французская армия с сегодняшнего утра проливает свою кровь на полях сражения. Король отвечает мне благодарностью из Лувена, где теперь помещается его генеральный штаб. Он прибавляет: «Льеж, страна и вся армия будут продолжать непоколебимо исполнять свой долг».

Но еще сегодня героический валлонский город был осквернен пятой неприятеля. Уцелевшие остатки 14-й германской бригады, предводительствуемые генералом Людендорфом, пробрались между фортами и проникли в город. Они заняли здание провинциального управления и ратушу. Взяли заложников, в том числе епископа, бургомистра и сенаторов, и посадили их в цитадель, которой они тоже овладели. От военного губернатора города генерала Соммера потребовали капитуляции Он отказался, а 3-й дивизии, несшей гарнизонную службу в городе, он отдал приказ присоединиться к бельгийской армии и вместе с ней бороться за рекой Джетт, обороняя страну и защищая честь знамени. А для того чтобы дать возможность своей родине и Франции закончить концентрацию своих войск, он отдал директиву фортам держаться до конца, а сам удалился в форт Лонсен, чтобы оттуда контролировать и подбадривать одиннадцать прочих укреплений города, занятого неприятелем.

Нам в Париже неизвестны все эти детали. Гром сражений в Бельгии доходит до нас неясно и неопределенно. Поступающая к нам военная информация носит путаный и противоречивый характер. Совет министров поручает Филиппу Бертело, вице-директору одного из департаментов министерства иностранных дел, отправиться в Брюссель и Лувен повидаться с начальником бельгийского генерального штаба, испросить аудиенцию у короля Альберта и привезти нам точные сведения.

Известия из более отдаленных стран еще менее ясны, а эта неизвестность усугубляет нашу тревогу. Впрочем, мы знаем, что Сазонов выступил с новыми дипломатическими комбинациями. Он находит, что мы должны предложить Румынии, помимо гарантии неприкосновенности ее территории, большую часть Трансильвании и Буковины, а болгарскому королю Фердинанду обещать несколько округов в Македонии. Я продолжаю оставаться при своем мнении, что эти восточные сделки и дележ шкуры неубитого медведя носят несколько авантюристский и ребяческий характер.

Перед нами еще не открываются столь широкие горизонты. Хотя Австро-Венгрия вчера вечером объявила войну России, граф Сегени продолжает спокойно оставаться в своем изящном отеле на улице Варенн. Он сказал своему дантисту-иностранцу, который передал его слова доктору Видалю: «Нас выручит коммуна». Но коммуна бывает только результатом разочарования и поражения. Мы еще не в таком положении, дражайший посол!

Мы даже одержали сегодня победу, 7-й корпус (он принадлежит к 1-й армии, находящейся под командованием генерала Дюбайля, штаб-квартира этой армии находится в Эпинале) вступил в Верхний Эльзас через Бельфорский проход, который после 1871 г. ведет к нашим потерянным провинциям. Небольшой город Альткирх, бывшая столица Зундгау, красивый уголок, подаренный некогда Людовиком XIV кардиналу Мазарини, был взят нашим 44-м пехотным полком в славном штыковом бою. Наши победоносные войска заняли возвышенность, на которой построена церковь и откуда открывается вид на мирную равнину Эльзаса, окаймленную голубыми очертаниями гор. Население приветствовало французские войска радостными возгласами. Символический жест – жители и наши пехотинцы вырыли и повалили пограничные столбы. В то же время наша 41-я дивизия проникла через ущелье Одерен в идиллическую долину Туры и прошла вниз по долине до Танна, разбив несколько заслонов неприятельских войск. Здесь перед нами еще не общее наступление 1-й армии. Но, не дожидаясь окончания концентрации наших войск, т. е. 14 августа, генерал Дюбайль получил от главнокомандующего приказ использовать в Верхнем Эльзасе один из служащих для прикрытия корпусов своей армии, а именно 7-й корпус, для немедленных операций, по-видимому, скорее морального и даже сантиментального, нежели военного характера. Объектом этих операций является в первую очередь участок Танн – Мюльгаузен. Отсюда должна быть сделана попытка дойти до Рейна, сломать здесь мосты и двинуться затем в направлении Кольмара. Французы в Эльзасе! Через сорок четыре года, после того как совершился один из величайших грабежей, которые знает история! Итак, Гамбетта был прав, рассчитывая на имманентную справедливость?..

Ввиду начала военных действий офицеры при Елисейском дворце, которые все находятся на действительной службе, должны отправиться на свои места – в армию и на флот. С тяжелым сердцем я прощаюсь с ними и напутствую их своими пожеланиями. Я заменю их на время войны офицерами в отставке. На место преданного генерала Бодмулена военный министр назначил поседевшего на службе в кавалерии генерала Дюпаржа за его блестящие заслуги. Среди старых офицеров, которые будут под его начальством, я найду старых друзей и счастлив буду иметь их подле себя в тяжелую минуту. Мой гражданский секретарь Адольф Пишон и начальник моей личной канцелярии Марсель Гра тоже уезжают на фронт. Вокруг меня останутся только люди, убеленные сединами. Один из самых дорогих мне коллег по адвокатуре, Феликс Декори, который по своему возрасту уже не подлежит мобилизации, предложил мне свои услуги вместо уходящего Пишона. Я с благодарностью принимаю его предложение. Его сотрудничество тоже будет для меня ценным в дни испытаний и тревоги.

Сегодня в Сорбонне под председательством декана литературоведческого факультета и члена Академии Аппеля собрались лица различного происхождения и весьма различных взглядов: Эрнест Лависс, Ганото, Морис Баррес, мадемуазель Дерулед, монсеньер Оделен как представитель парижского архиепископа, секретарь социалистической партии Дюбрайль, секретарь Всеобщей конфедерации труда Жуо, Морис Пюжо из «Action francaise», судьи, чиновники, промышленники, артисты, писатели, – все они воодушевлены одной верой, все они во власти одной мысли – способствовать властям в обширной программе помощи жертвам войны. Подавая, подобно армии, пример священного единения [15] эти патриоты тут же создали большой комитет национальной помощи, он будет стимулировать частную благотворительность, и голос его будет услышан повсюду.

15

См. примечание 10 («Манифест или обращение Пуанкаре…»)

Суббота, 8 августа 1914 г.

Согласно телеграммам нашего посла, в Берне непрерывно продолжаются переброски австрийских войск к французской границе и особенно в Эльзас. Думерг просит графа Сегени пожаловать на набережную д’Орсе. Думерг ставит ему на вид, что эти транспорты не вяжутся с уверениями, данными графом Берхтольдом. Он спрашивает его, не изменились ли диспозиции австрийского правительства. «Не думаю, – отвечает в замешательстве граф Сегени, – я наведу справки». Думерг телеграфирует Полю Камбону, что считает невозможным позволять Австрии проводить, таким образом, в полной безопасности свои подготовительные операции и посылать свои войска против нас, убаюкивая нас благожелательными уверениями. Он просит нашего посла в Лондоне держать британский кабинет в курсе этого странного поведения. Быть может, расчет Австрии заключается в том, чтобы заставить Италию выступить на ее стороне. Медля с объявлением войны России, как это было вначале, откладывая и по сей день свое решение относительно нас, Австрия, несомненно, надеется, что заставит нас самих взять на себя инициативу объявления ей войны. Центральные державы могли бы тогда найти в этом предлог для утверждения, что в силу Тройственного союза Италия должна прийти на помощь державе, подвергшейся нападению. Из противоположных соображений мы до сих пор не желали порвать с Веной, хотя двуединая монархия объявила теперь войну России и согласно нашей имеющей тридцатилетнюю давность конвенции с этой последней мы обязаны помогать ей против обоих ее врагов. Итак, положение становится все более ненормальным. Австрия может посылать свои войска и свою артиллерию куда пожелает, она может объединять свою армию с германской, может по соглашению со своей союзницей парализовать операции русских, а мы остаемся спокойными наблюдателями этого. Граф Сегени остается в Париже, и общественное мнение начинает удивляться такому положению вещей, которое не является ни миром, ни войной.