На службе Отечеству

Опасаясь, что недобитые фашисты укроются за толстыми стенами церкви, кричу Емельянову, чтобы он со своими людьми пробивался к входу.

Мы врезаемся в гущу рукопашной. Фашисты ожесточенно отбиваются. Желание поскорее пробиться к церковным дверям, как я заметил, возникло не только у меня. С разных сторон туда прокладывают дорогу несколько групп. Чем ближе к входу, тем труднее дается каждый шаг. Вокруг меня сгруппировались со своими отделениями сержанты Гареев, Гречин, Хмыров. Емельянов не отстает от меня. Стреляет он экономно, тщательно прицеливаясь и почему-то придерживая револьвер обеими руками. На лице его удивительное спокойствие. Лишь однажды он побледнел: когда фашист, выставив штык, кинулся сбоку на сержанта Хмырова.

– Хмыров!
– фальцетом прозвучал взволнованный голос Емельянова. Берегись!

Почти не целясь, Иван Васильевич выстрелил в фашиста. Пуля, видимо, обожгла тому щеку. Это замедлило удар, и Хмыров успел отклониться.

Почти у самых церковных Дверей, на паперти, ожесточенно сопротивляется группа рослых гитлеровцев. Плотным кольцом они окружили офицера и отбивают атакующих. Я так и не понял, .почему вдруг Иван Васильевич оказался впереди. Почувствовав, что он опрокидывается на меня, я, пригнувшись, пытаюсь поддержать его и благодаря этому спасаюсь: первая пуля, выпущенная офицером, попала в голову Ивана Васильевича, а две другие просвистели уже над моей головой. Я осторожно поддерживал младшего лейтенанта, а разъяренные бойцы мгновенно смяли фашистов и подняли на штыки офицера.

С болью в сердце гляжу я на Емельянова. Глаза его, устремленные в низкое зимнее небо, подернулись дьмкой, на лице застыло обычное для убитого выражение спокойной деловитости. Подбегает сержант Гареев, поднимает тело своего командира, осторожно укладывает его на скамейку. Я присоединяюсь к бойцам, пытающимся открыть массивную церковную дверь. Четверо дюжих красноармейцев во главе с Бочковым приволокли откуда-то бревно. Его подхватили десятки рук, и мощные удары обрушились на дверь. Посло нескольких ударов она распахнулась. Наши взгляды устремлены в темный провал церкви, из которой почему-то никто не показывается. Мы не выдерживаем и разом бросаемся к входу, но внезапно останавливаемся как вкопанные: из темноты медленно выползают военнопленные. Вид их ужасен: скелеты, обернутые в тряпье.

Бой закончился. Лица бойцов и командиров, озаренные радостью победы, при виде живых скелетов мрачнеют.

Бочков вдруг не выдерживает, решительно сбрасывает с себя шинель и накидывает ее на плечи посиневшего от холода, дрожащего седоголового мужчины. Шмыгая носом, ласково говорит:

– Укройся, дедуся, а то богу душу отдашь, и свобода тебе не свобода.

– Ка-а-а-к-кой я тебе деду-уся?
– с обидой возражает седоголовый, не попадая зуб на зуб.
– Мне все-г-го тридцать че-е-твертый по-о-шел. Во-о-зьми ши-и-нель, сам о-ос-тынешь.

– Прости, браток, - смутился Бочков, - не хотел тебя обидеть, осечка вышла, не присмотрелся. Тебя бы подкормить, так ты фашистам еще покажешь кузькину мать.

– Д-дай... да-а-ай мне о-о-ру-жие, - простонал военнопленный, задохнулся, опустился на землю и от сознания своего бессилия заплакал.

Бочков легко поднял его с земли.

– Не спеши, браток, - сказал он участливо, - наберись силов маленько, подлечись, а потом к нам на подмогу...

Надо было спешить к Лысой горе. Опасаясь, что сержант, чего доброго, так и пойдет в бой в одной гимнастерке, приказываю бойцам снять шинели с убитых, а также с пленных фашистов и раздать освобожденным.

* * *

– Слушайте и вдумайтесь, лейтенант, - сказал Николаенко, знакомя меня с общим замыслом штурма Лысой горы.
– Командир полка утвердил такой план дальнейших действий: все батальоны сосредоточиваются у Лысой горы и по сигналу - серия зеленых ракет - дружно атакуют нижний ярус окопов противника. В это время один из батальонов семьсот шестнадцатого полка попытается обойти гору справа и ударить во фланг и тыл фашистам с северо-востока. Необходимо отвлечь внимание фашистов от главных сил и с запада. Эту задачу командир полка возложил на наш батальон. Наступать на левом фланге будет ваша рота, лейтенант. Вы должны не только обеспечить нам открытый фланг, по и способствовать успеху атаки. Действуйте, сообразуясь с обстановкой, но как можно активнее. Выступайте немедленно.

...Петляя по узеньким улочкам и переулкам, восьмая рота подходит к северной окраине города. Все слышнее ожесточенная перестрелка.

– Похоже, фрицы все еще удерживают Кирпичный завод, - предполагает Митрофан Васильевич.

Я утвердительно киваю и прикидываю, что, если завод в руках немцев, роте надо приготовиться к бою. Говорю об этом политруку.

– А может, обойдем завод стороной и прямо к горе?
– предлагает он.

– Обход займет слишком много времени, - возражаю я, - можем опоздать. Кроме того, пока завод в руках немцев, полк не сможет атаковать Лысую гору.

Решили двигаться к Кирпичному заводу. Не успели миновать один из крайних жилых домов, как из-за угла неожиданно вывернулся худощавый мужчина в суконной куртке. Слегка прихрамывая, он подбежал к нам и с радостной улыбкой сообщил:

– Товарищи! Я партизан. Отряд наш восемь дней назад нарвался на засаду, лишь троим, в том числе мне, удалось отбиться. Я здешний житель, знаю все ходы и выходы, могу провести вас в любое место такими путями, что ни одна фашистская гадюка не почует.

Я колебался. "А если это провокатор, подосланный фашистами?" Мой подозрительный взгляд смутил незнакомца. Волнуясь, он заявил, что неподалеку спрятаны его оружие и документы, мы можем проверить правдивость его слов.

– Показывай!
– решительно махнул я рукой, встретившись с одобрительным взглядом Митрофана Васильевича.

Мужчина привел нас к тайнику, вытащил из него немецкий автомат, запас патронов и десяток гранат. Бережно развернув кусок клеенки, он предъявил советский паспорт и вложенный в него листок, которым удостоверялось, что "предъявитель сего" - боец партизанского отряда. Крепко жму ему руку и рассказываю, что рота следует на Кирпичный завод, после захвата которого будет наступать на Лысую гору.

– Послушайте, товарищ командир, - обрадовался партизан, - оврагами мы можем незаметно подойти к Кирпичному заводу и ударить германцам с тыла.

Предложение понравилось. Высылаем вперед дозор, сами скрытно движемся следом, готовые к любой неожиданности.

Партизан действительно великолепно ориентировался в лабиринте оврагов. Мы долго петляли, слыша перестрелку то спереди, то справа. Наконец от старшего дозора прибежал красноармеец и встревоженно доложил:

– Товарищ комроты! Фрицы рядом, товарищ сержант спрашивают, что делать?

Развернув роту, мы с Абраменко выдвигаемся к дозору. Старший дозора сержант Голованов шепчет:

– До фрицев рукой подать.

Осторожно высунувшись из оврага, я увидел приземистые заводские здания, между которыми разбросаны штабеля красного кирпича. Внимание фашистов сосредоточено на десантниках, полукольцом охвативших территорию завода. Атакующие медленно, но неуклонно приближаются. Понимаю, что они готовятся к решающему броску. Надо помочь. Подтянув взводы, мы с Митрофаном Васильевичем почти одновременно бросаемся вниз, к заводским зданиям. Бежим и слышим позади тяжелый топот солдатских сапог. Митрофан Васильевич громко и протяжно крикнул: