На службе у олигарха

— Честь большая, — согласился Митя. — А в котёл зачем? Я бы вам живой пригодился.

Думал, опять заржут, нет, задумались. Главарь задумался, а свита заскучала. Двое особенно расторопных волосатиков подобрались к Митиным ногам и расшнуровали кроссовки — драгоценный дар Истопника, каучук дорежимной выделки. Потянули в разные стороны, но Митя напряг ступни — у них никак не получалось сдёрнуть.

— А ну отзынь! — прикрикнул главарь. — Я с ним дальше говорить буду. Успеете раскурочить.

Недовольно ворча, дикари присели на корточки, не выпуская обувку из рук.

— Девка твоя или чья? — спросил главарь.

— Ничейная, — ответил Митя. — Тоже беженка. Не советую с ней связываться, сэр.

— Почему?

— Липучая она. Скоро помрёт. К ней лучше не прикасаться.

Его слова произвели эффект взрывной волны, на который он и не рассчитывал. Волосатики отпустили кроссовки и откатились ближе к деревьям. И вся свита отшатнулась, один лишь главарь не двинулся с места.

— Врёшь, сволочь. Если она липучая, почему ты не липучий?

— Я привитый, сэр. Из группы доноров. Седьмой инкубатор. Готовили к пересадке печени, чудом удалось сбежать, сэр.

Митя балабонил наобум, не надеясь, что главарь поймёт, и незаметно вдавил пальцы в Дащин бок, как штепсель в розетку. Теперь всё зависело от неё. И «матрёшка» не сплоховала, послала ответный импульс. У Мити закололо кончики пальцев, искра пошла. Дыхание сбилось, в глазах полыхнуло, как при разрыве аорты, но через мгновение все жизненные позиции восстановились, и он, висящий на проводах, почувствовал необыкновенный прилив сил. Казалось, ничего не стоит разорвать путы, только рвани посильнее. Увидел, как вокруг головы атамана возникло фиолетовое с чёрными крапинками светящееся облачко, наподобие нимба. Аура жизни и смерти. Никто не учил этому Митю, но он не сомневался, что внезапно обрёл дар телепатического контакта, которым владели истинные хозяева леса и равнинных пространств. Прекрасное, волнующее состояние, как если бы удалось в один присест умять барашка и выпить десять бутылок вина. Главарь Ата-Кату в растерянности поднёс мобильник к уху и прогудел в пустоту:

— Кто там? Говорите, слушаю.

— Это я, — отозвался с дерева Митя. — Это я с вами разговариваю, сэр.

Алые очи главаря налились неземной тоской.

— Что ты сделал со мной, сволочь?

— Ничего не сделал, Ата-Кату, сэр. Что может сделать такое ничтожество, как я, с могучим воителем? Только покорнейше прошу выслушать меня.

— Чего?

— Могу дать богатый выкуп. От нашей смерти вам мало пользы, тем более девка липучая, её даже жрать нельзя. Во мне тоже одна желчь. После обработки в инкубаторе мясо больное. А выкуп — это выкуп.

— Врёшь, сволочь. У тебя ничего нет. Что у тебя есть, сам возьму.

Слова грозные, но в голосе жалобные нотки: дикарь потерял уверенность в себе. Одновременно Митя услышал, как Даша взмолилась, прошептала не в уши, а от сердца к сердцу: «Поторопись, Митенька, мочи нет, всю высосал. Сейчас усну…» «Продержись самую малость, — так же, не разжимая губ, ответил Митя. — Видишь, я стараюсь».

Вслух объявил торжественно:

— В двух днях пути отсюда есть подземный склад. Его никто не охраняет, кроме роботов. К ним у меня отмычка. Отведу туда ваших людей, сэр, и вы станете самым богатым человеком в этих лесах, сэр.

— Что на складе? — Фиолетовая аура главаря побледнела, словно покрылась лаком, увеличилась в размерах: не нимб, а летающая тарелка, удерживающаяся на чёрном отростке, торчащем из черепа.

— Вы слышали, кто такой Анупряк-оглы, сэр?

— Поганка американская.

— Правильно. Это его личный схрон. Чего там только нет. Герыча — тонна. Оружие, консервы, спирт… О-о, не пожалеете, сэр!

Контакт не прерывался, но вибрировал: Даша слабела.

— И никакой охраны?

— Роботы безмозглые. Японские попугайчики. Анупряк-оглы никому не доверяет. Разве вам не хочется дать ему по мозгам, сэр?

Ата-Кату стушевался, края его ауры обуглились — вот-вот исчезнет.

— Страшно, — признался он с горечью. — Они сильнее нас. Они нас с говном сожрут.

— Там только роботы, — терпеливо напомнил Митя. — У меня к ним код. Плёвое дело, сэр. Склад уже ваш. Спирт прямо в бочках.

— Как тебя зовут, сволочь?

Это была победа. Для одичавших спросить имя — всё равно что обменяться рукопожатием. Оставалось только зафиксировать установку в его подкорке, чтобы не переменил решение, когда развеется гипнотический туман.

— Митя Климов, сэр. Всегда к вашим услугам.

Он последний раз, чувствуя, как Даша иссякает, вдавил пальцы в её теплую розетку. Получил мощный искрящийся заряд и из глаз в глаза переслал дикарю. Ата-Кату передёрнулся, опять поднёс мобильник к уху, аура скукожилась, почти прилипла к коже тускло мерцающим бесцветным ободком.

— Дам бойцов, — прошамкал, как из ямы. — С утра пойдёте. Самых лучших. Обманешь, Митя-сволочь, — на нитки размотают, в землю живьём зароют.

— Это уж как водится, сэр, — почтительно поддакнул Климов.

Пока разговаривали, постепенно подтянулась из кустов свита, но всё же держалась в отдалении. Липучая болезнь — ужасная штука, хуже всякого СПИДа.

Ещё её называли Чикой и Антоновной. СПИД победили десять лет назад, от него теперь не умирали, Антоновна пришла на смену. В глаза её никто не видел, но это и понятно. Кто видел, тех уже самих никто не видел никогда. По приказу Ата-Кату Митю отвязали, но к Даше не посмели прикоснуться. Митя самолично её развязал, мёртво спящую, упавшую в руки, как спелый плод.

В сопровождении трёх одичавших, знаками указывавших дорогу, перенёс её в шалаш, бережно уложил на низкое ложе из сосновых лап. За то время, пока происходили все эти события, Митя примерно прикинул численность одичавшего племени — около ста человек, не больше. Безусловно, все они отличные охотники и следопыты. И все без царя в голове, но не зомби. Кто угодно, но зомби среди них не было, а это означало, что действия одичавших в принципе предсказуемы, поддаются анализу и корректировке. По-видимому, их жизнь мало чем отличалась от бытования болотных людей, обретавшихся возле ставки Истопника, как, впрочем, и от жизни большинства руссиян, согнанных со своих извечных поселений, а их ещё от океана до океана — тьма-тьмущая.

Вскоре один из волосатиков заглянул в шалаш и швырнул к ногам Мити связку сушёных корешков и поставил у входа пластиковую бутылку с водой. Состроил диковинную рожу, прорычал что-то насмешливое и исчез.

Митя потёр «матрёшке» щёки, подёргал за волосы, подул в нос, и она очнулась. Бледная, осунувшаяся. Глаза без блеска. На голове рыжий ком. Кожа в крапинках — следы злоупотребления колониальной косметикой с возбуждающими добавками. И вот такая она была Мите дороже всего. Дороже всего, что он когда-либо имел.