На службе зла

– Кто это нарисовал? – полюбопытствовала она, когда Страйк вернулся в свежей рубашке.

– Мой племянник Джек. Он ко мне хорошо относится, по непонятной причине.

– Не набивайся на комплименты.

– Даже и не думаю. Просто я никогда не знаю, о чем говорить с детьми.

– Значит, тебе известны трое, которые могли… – снова начала Робин.

– Выпить охота, – признался Страйк. – Давай-ка заглянем в «Тотнэм».

Из-за грохота отбойных молотков разговаривать на улице не было никакой возможности, но, по крайней мере, дорожные рабочие во флуоресцирующих жилетах не свистели и не улюлюкали ей вслед, когда рядом шагал Страйк. В конце концов детектив со своей помощницей вошли в излюбленный бар Страйка, где сверкали зеркала в золоченых рамах, темнели деревянные панели, поблескивали надраенные пивные краны, пестрели стеклянные мозаики купола и картины Феликса де Йонга с изображениями озорных красоток.

Страйк взял себе пинту «Дум-бара»; Робин, которую мутило при мысли об алкоголе, попросила кофе.

– Итак? – начала Робин, как только ее босс вернулся к высокому столику прямо под куполом. – Кто эти трое?

– Не забывай: это всего лишь мои домыслы, – предупредил Страйк, снимая пробу.

– Я понимаю, – сказала Робин. – Кто они такие?

– Извращенцы, у которых есть причины ненавидеть меня лютой ненавистью. – В голове у Страйка возникло видение перепуганной худенькой двенадцатилетней девочки в съехавших набок очочках – и со шрамом вокруг голени. Неужели на правой ноге? Он уже не помнил. Господи, только бы не она…

– Так кто же? – Робин начала терять терпение.

– Двое служили со мной в армии. – Страйк поскреб недобритый подбородок. – Оба – с придурью и с достаточно садистскими наклонностями, чтобы… чтобы…

Его объяснения прервал непроизвольный широкий зевок. В ожидании связных ответов Робин заподозрила, что накануне он переутомился со своей новой подругой. Элин, в прошлом концертирующая скрипачка, работала ведущей на «Радио-3». Скандинавского типа блондинка, она напоминала Робин все ту же Сару Шедлок, только изящнее. Видимо, по этой причине Робин с самого начала ее невзлюбила. Была и другая причина: в присутствии Робин эта дама как-то назвала ее секретаршей Страйка.

– Извиняюсь, – сказал Страйк. – Вчера допоздна готовил материалы по Хану. Не выспался. – Он взглянул на часы. – Может, спустимся в нижний зал, перекусим? У меня в животе урчит.

– Подожди минуту. Еще двенадцати нет. Я хочу услышать про тех троих.

– Ладно, – сказал Страйк и тут же понизил голос, потому что мимо их столика проходил какой-то мужчина. – Дональд Лэйнг, Королевский собственный пограничный полк. – Ему снова вспомнились глазки как у хорька, сам – сгусток ненависти, татуировка-роза. – Этого я отправил на пожизненное.

– Но как тогда…

– Отмотал десятку и вышел в две тысячи седьмом. С той поры разгуливает на свободе. Лэйнг – это тебе не просто псих, это зверь, умный и хитрый зверь. Социопат, я так считаю, самый настоящий. Я его отправил на пожизненное за одно дело, к которому вообще не должен был иметь никакого касательства. Еще немного – и его бы оправдали по первоначальному обвинению. У Лэйнга чертовски веские причины меня ненавидеть.

Но он не стал уточнять, какое преступление совершил Лэйнг и почему его дело вел не кто-нибудь, а сам Страйк. Иногда, обычно в рассказах о службе в Отделе специальных расследований, Страйк своим тоном давал понять, что дошел до определенной черты, переступать которую не намерен. И Робин не допытывалась. Вот и сейчас она нехотя оставила тему Дональда Лэйнга.

– А другой твой сослуживец?

– Ноэл Брокбэнк. «Пустынные Крысы».

– Пустынные… кто?

– Седьмая бронетанковая.

Погружаясь в свои мысли, Страйк все более замыкался. Робин не знала, почему это происходит: то ли оттого, что он голоден (ее босс был из тех, кому для поддержания душевного равновесия требуется регулярное питание), то ли по какой-то другой, мутной причине.

– Действительно, давай перекусим, – поддержала его Робин.

– Давай. – Страйк прикончил свою пинту и встал из-за стола.

Уютный подвальный ресторанчик с красным ковром, деревянными стульями и второй барной стойкой украшали гравюры в рамках. В это время дня там было безлюдно. Страйк и Робин сделали заказ первыми.

– Ты начал что-то говорить про Ноэла Брокбэнка, – напомнила Робин после того, как заказала салат, а Страйк – жареную рыбу с картошкой.

– Ага, у этого тоже есть причина вынашивать злобу, – скупо ответил Страйк.

Если он не хотел обсуждать Дональда Лэйнга, то о Брокбэнке заговорил с еще большей неохотой. После затяжной паузы, во время которой Страйк гневно смотрел в никуда через плечо Робин, он выговорил:

– У Брокбэнка не все дома. Во всяком случае, он сам так говорит.

– Ты его тоже упек в тюрьму?

– Нет, – отрезал Страйк.

Его лицо приняло неприступное выражение. Робин решила подождать, хотя уже знала, что ей не светит услышать рассказ о Брокбэнке. Поэтому она только спросила:

– А третий кто?

На этот раз ответа вообще не последовало. Ей даже показалось, что Страйк не расслышал.

– А третий?..

– Проехали, – буркнул он и хмуро уставился на свежую пинту, но Робин не отступилась.

– Тот, кто прислал эту посылку, – подчеркнула она, – адресовал ее мне лично.

– Ладно, – после некоторого раздумья сдался Страйк. – Его зовут Джефф Уиттекер.

Робин словно ударило током. Ей не было нужды спрашивать, откуда босс знает Джеффа Уиттекера. Она и так была в курсе, хотя они никогда не касались этой темы.

О юности Корморана Страйка имелось множество сообщений в интернете, да и газеты нередко ворошили прошлое, расписывая его успехи на детективном поприще. Он был нечаянным внебрачным отпрыском одного рок-идола и женщины (которую описывали не иначе как «супергрупи»), впоследствии умершей от передоза – Страйку тогда исполнилось двадцать лет. Джефф Уиттекер, намного моложе матери Страйка, был ее вторым мужем: его обвиняли в убийстве жены, но в конечном счете оправдали.

Пока не принесли заказ, Робин и Страйк сидели в молчании.

– Почему ты ограничилась салатом? – поинтересовался Страйк, уминая жареную картошку.

Как и рассчитывала Робин, поглощение углеводов благотворно подействовало на босса.

– Из-за свадьбы, – коротко ответила Робин.

Страйк ничего не сказал. Комментарии в адрес ее фигуры были для него под негласным, им же установленным запретом: его отношения с помощницей всегда очерчивались жесткими рамками.

Тем не менее про себя он отметил, что она исхудала. На его вкус, с более пышными формами (притом что даже мысли на эту тему были под запретом) она выглядела куда привлекательней.

– Ты можешь хотя бы ответить, – начала Робин после очередной паузы, – какие у тебя ассоциации с той песней?

Он пожевал, отхлебнул еще пива, заказал следующую порцию «Дум-бара» и только после этого сказал:

– У моей матери была татуировка с этим названием.

Он счел за лучшее не уточнять и даже не вспоминать, на каком именно месте была татуировка. Впрочем, от еды и пива он смягчился: Робин никогда не совала нос в его прошлое, и сейчас он решил сделать для нее послабление.