На сопках Маньчжурии

— Доведём поиск до городских улиц! — Сидорин был непреклонен. Интуиция подсказывала ему: агент не мог не понимать, что, бродя по тайге, попав на глаза мальчишке, он уже не невидимка!

Приметы станут известны органам НКВД. Он должен менять обличье. Он должен влезть в запасную одежду. Он должен избавиться от резиновых сапог, от приметной кепки, от горбовика, чтобы в городе предстать в изменённом виде. Такая логика поведения вырабатывается опытом разведки.

Выглядев полянку, усеянную бурым папоротником, Сидорин объявил привал. Давая солдатам передышку, он обрисовал предполагаемого незнакомца. Облепленные хвоинками, паутиной, угрюмо слушали солдаты. Дубаев расположился на сваленной бурей лесине.

— Опрашивать встречных следует! — сказал он. Сидорин согласился и приказал узнавать о прихрамывающем рыжем ягоднике каждого, кто попадётся на глаза.

Веером разошлись солдаты по густому сосняку. В центре — сержант Дубаев. Шуршала сухая хвоя под ногами.

Солнце перевалило зенит — пора обедать! Сидорин задумался: варить в котелках сухой паёк? Или всухомятку? Завершить ли урок и тогда браться за еду?..

— Лейтена-ант! — Голос Дубаева вырвал Сидорина из задумчивости.

Солдат в короткой шинели махал призывно:

— Товарищ лейтенант!

Сидорин припустил бегом по взлобку. В рытвине на песчаном склоне, прорезанном щелью ливневого потока, набросан свежий валежник, нарушен пласт слежавшейся хвои. Помня приказ лейтенанта при обнаружении подозрительного места ничего не трогать и не менять, солдат, опираясь на толстый сук, замер у размыва, на краю ямы.

Дубаев отослал солдат подальше, за сосны. Лейтенант сапёрной лопаткой очертил границы раскопа. Осторожно разгребал завал.

Сырой песок. Плесневелые листья. Сгнившие ветки. Снимая слой за слоем, Сидорин обнаружил носильные вещи.

— Надо ж! — Дубаев опасливо заглядывал через плечо лейтенанта в углубление. — Признаюсь, не верил в поиск!

Сидорин со всей предосторожностью очищал болотные сапоги, кепку-блин от песка.

— Зовите, сержант, солдат!

Поисковики толпились вокруг ямки. Смолили самокрутки. Махорочный дым сбивал смолистые запахи тайги. Лейтенант, примостившись на бугре, составлял акт изъятия. Сержант и солдаты подписали его.

В оперативный пункт контрразведчиков Сидорин, сияя и пламенея, внёс на вытянутых руках таёжную добычу.

— Быстро понятых! — Фёдоров моментально оценил ситуацию. — Зовите сюда Петьку Заиграева!

Мальчишка в присутствии понятых признал: найденные на бугре вещи он видел на грибнике или ягоднике, что шастал в Гадючьем овраге.

— К протоколу опознания приложите свой акт изъятия вещдоков в лесном укрытии! — напомнил капитан Фёдоров.

Сиял и Петька, поглядывая на капитана: «Чья правда, капитан из «Смерша»?..».

Шестая глава. В поселке Модягоувка

Скопцев с котомкой за плечами несмело отворил калитку подворья. Занда лениво гавкнула и, завиляв хвостом, просеменила к воротам. Рыжеватая борода Платона Артамоновича кудлатилась в пол-лица. Весь он провонял застарелым дымом и собака с настороженностью обнюхивала его.

— Не признаёшь, ластуха? — Скопцев топтался на месте, посматривая на фанзу: «Где же Варвара?».

Варвара Акимовна распахнула дверь, уперла руки в бока.

— Ты где шатался, шатун беспутный?

— Отлучился… Вот, вернулся…

— Не слепая! — Варвара Акимовна потрясла кулаком: — Связался с Ягупкиным?

— Я — казак подневольный, сама знаешь, Варьча.

— Мало ему Егора Усова, тебя захомутал! У тебя своего ума нет, чё ль?

— Не шуми, лапушка! Обскажу, дай перевести дух. — Платон Артамонович напряжённой походкой пересёк двор, плюхнулся на крылечко. Стянул с плеч мешок на лямках. Больную ногу положил на ступеньку.

— Месяц шлёндал чёрт знает где, а теперь хвост поджал!

— Я рад, что опять мы свиделись.

— А я рада? Кто меня спросил? Месяц ошивается у шишиги, прости меня, Господи — нате, явился-не запылился, гусь лапчатый.

— Варьча, не руби меня на котлеты! — Скопцев молитвенно сложил немытые ладошки. — Помилуй, за ради Бога!

— И на котлеты не годишься, варнак! — Она скрылась в домике, загремела посудой.

— Картошку окучивай одна, — доносился её злой голос. — Капусту поливай — одна. Поли грядки… А он на всё готовенькое — ловко устроился! А тут пластайся одна, как проклятая!..

— Ты за мною, Варя, не следи. Ладно?

— Видал — миндал! Его благородие, пуп земной — не следи! Чем заслужил почтенье?

— Вот премию получил! — Платон Артамонович не подумал, что для Игнатовой слово «премия» — пустой, незнакомый звук. Торопливо вынул из внутреннего кармана ватного полупальто пухлое портмоне — часть денег, выделенных Ягупкиным на «ходку» за советскую границу.

Получил получку я — Девяносто два рубля! Веселись, душа и тело — Вся получка пролетела!

— Гульнём! Как считаешь, лапушка, имеем право гульнуть во славу Отечества?

— Гульни, если дурной! — Варвара Акимовна в спешке уронила деревянную ложку. Та закатилась под столик. В поисках её хозяйка досадовала: — До судного дня не нашаришь треклятую!

— Не ворчи, лапушка. Я — вот он! — Скопцев засмеялся, снял ватник, положил заношенный картуз на пятнистую котомку и, кряхтя и сопя, стащил юфтевые сапоги.

— Эк, невидаль! Красотуля! Не наводи тень на плетень! — Варвара Акимовна обтирала ложку, выуженную под столиком. — Зла на тебя не хватает, Платоша. Небось, голоден, как волк?

— Есть маненько, Варьча.

Скопцев брился под липой, укрепив осколок зеркала над рукомойником. То и дело размашисто правил лезвие опасной бритвы на широком армейском ремне из кожи, зацепленном за штахетину. Из горной долины сквозило студёным ветром и Платон Артамонович подумал, что пора переносить умывальник в сени.

— Когда была в услужении в полковничьей семье, покойная Ольга Гавриловна говорила: «Чем больше женщина стоит у зеркала, тем меньше она привлекает мужчин!».

— Не бросай камни в мой огород, Варьча!