Шрифт:
I
Заходившее солнце освещало снежные вершины Гималаев, одевая их в золото и пурпур. Последние лучи царственного светила, согревающего и животворящего мир, озаряли небольшую долину, затерянную в горах и, точно стеной, обнесенную высоким лесом и остроконечными скалами. Среди окружающей величавой и суровой природы долина казалась радостным оазисом; здесь была собрана растительность всех поясов, и среди ярких цветов роскошной тропической флоры проглядывала темная зелень сосен.
У подножия крутой скалы громадной высоты
Аркады, поддерживаемые тонкими колонками, были вылеплены подобно кружеву, так же как балконы и колоннады, окружавшие все три этажа этого чисто волшебного здание.
Кругом царила глубокая тишина. На большом дворе бесшумно сновали слуги с бронзовыми лицами и в белых одеяниях, да разгуливали на свободе два слона, в широких золотых ошейниках.
С другой стороны дома была терраса, выходившая в сад. Тенистые деревья обрамляли ее, а перед ней, вокруг большого бассейна, в котором бил фонтан, раскинулись пестрые цветники. В больших эмалированных вазах посажены были редкие растения, в ароматной тени которых стоял стол, а около него, на плетеных из тростника креслах, сидело двое мужчин.
Один из них был индус, самого чистого типа, и на вид ему можно было дать лет тридцать пять или сорок. От него веяло чем-то странным и чарующим. Сложения он был удивительно стройного и нежного, а бронзовое лицо его подернуто было матовой бледностью; но ни в этой бледности, ни в худобе не было ничего болезненного. Напротив, в каждом движении его гибкого тела чувствовалась мощная сила, а в больших черных глазах светилось столько жизни, воли и могущества, что даже трудно было вынести их фосфоресцирующий взгляд, который пронизывал и, казалось, читал в самой глубине души. На правильных и редко красивых чертах его лица, обрамленного иссиня-черной, слегка курчавой бородкой, разлито было ясное спокойствие.
Одет он был во все белое, а голову его покрывал легкий белоснежный тюрбан. В противоположность своим соотечественникам, любящим увешивать себя разными украшениями, на нем не было никакой драгоценности, и только на длинном указательном пальце его правой руки было надето золотое с большим камнем кольцо; камень этот ослепительно сверкал и беспрестанно менял цвета от синего, как сапфир, до бледно-розового.
Против индуса сидел молодой человек, по внешности и костюму — европеец. На нем были надеты широкие брюки и шелковая куртка. Белая рубашка из тонкого полотна, отложной воротник которой открывал шею, была стянута у пояса красным шелковым шарфом. Соломенная с широкими полями шляпа лежала рядом, на табурете.
Это был высокий, красивый юноша, худощавый и хорошо сложенный; его откровенный взгляд и умная, добрая улыбка сразу располагали к нему. Большие глаза, с длинными и густыми ресницами, были серо-голубоватого цвета, а волоса на голове и бороде — светло каштановые. Он был уроженцем севера, судя по ослепительной белизне кожи всюду, где загар ее не коснулся.
Собеседники заканчивали завтрак, состоявший из риса, овощей, меда, фруктов и пирожков; собственно говоря, должную честь всему, находившемуся на столе, отдавал молодой европеец, запивая кушанье старым вином, тогда как его собеседник довольствовался кубком молока, которое прихлебывал маленькими глотками, да небольшой горсточкой риса и несколькими веточками винограда.
В данную минуту оба молчали. Индус не спускал блестящего взора с подвижного лица своего гостя, который глубоко задумался. Улыбка мелькнула на бронзовом лице индуса, и он спросил, поставив кубок на стол:
— Отчего, ученик мой и друг, не задашь ты мне вопроса, который так сильно занимает тебя?
— Я боюсь показаться вам, учитель, слишком любопытным и нескромным. Кроме того, я не знаю, позволено ли будет вам ответить на мой вопрос?
— Я вижу, что ты делаешь
успехи в искусстве владеть своим любопытством и нетерпением. Это прекрасное предзнаменование! Удержишь ли ты его, когда вернешься в Европу, получив первую степень посвящения? Хватит ли у тебя мужества хранить свое знание для себя, и не ослеплять окружающих опытами твоего могущества? — заметил с улыбкой индус.— Надеюсь, что да! Из того немногого, что я до сих пор узнал по программе начального посвящения, я понял, что тщеславие, — первый недостаток, от которого следует избавиться, а скромность — первая добродетель, которую следует приобрести, если хочешь идти вперед, — ответил, краснея, молодой человек.
— Все это так! Но я не стану дольше мучить тебя и прямо скажу, что не считаю нескромным твое желание знать, что делается на других планетах, хотя бы на Марсе, например, о котором так много говорят у вас в данное время.
— Атарва! Вы хотите лишний раз доказать, что читаете мои мысли, как открытую книгу, отвечая на мой вопрос, когда я не успел еще даже открыть рта? — взволновался молодой человек.
— Читать человеческие мысли вовсе не так трудно, как ты предполагаешь, а в данном случае моя заслуга еще того меньше. Ты уже не раз говорил мне об этом, и еще сегодня утром я видел как ты читал статьи по этому вопросу. Как видишь, немудрено было догадаться, что озабочивает тебя. Я вот сейчас накормлю своих птиц, а потом мы на свободе побеседуем о наших соседях в пространстве, — ответил Атарва и, взяв со стола блюдо с зернами, направился на противоположный конец террасы.
Молодого иностранца, с которым мы познакомили читателя, звали князем Андреем Шелонским. Покойная мать его была в свое время очень дружна с Е. П. Блаватской, известной основательницей теософического общества, и разделяла всецело убеждения своей знаменитой соотечественницы: сделалась горячей теософкой и даже в своем единственном сыне взрастила мистическое мировоззрение; в этом помехи ей не было. Овдовела она еще очень молодой и затем почти безвыездно жила за границей. Громадное состояние матери делало молодого князя вполне независимым, и он, не избирая служебной карьеры, сделался страстным ориенталистом, а затем отдался изучению оккультизма и археологии.
Благодаря выдающимся способностям и редкой настойчивости, князь Андрей скоро стал настоящим ученым. С присущей русским способностью усваивать чужие языки, он легко изучил языки древнего востока, и так же свободно говорил на санскритском, еврейском и коптском, как и на французском, немецком и английском.
Смерть матери порвала связь его с Европой, и он отправился путешествовать. Побывал он в Египте, Греции и Ассирии, а потом уехал в Индию, где при помощи своих связей с теософическим обществом, вошел в сношения со старым, ученым брамином и сделался его учеником. Индус заинтересовался пылким, трудолюбивым и богато одаренным юношей, и однажды предложил князю познакомить его с одним из таинственных мудрецов, называемых Махатмами, которые занимаются тайными науками и из глубины своих недоступных убежищ управляют, как говорят, судьбами всего мира. Века протекают над ними, не касаясь их бесконечно длящегося существование.
Князь Андрей с благодарностью принял это предложение и покорно подчинился всем мерам предосторожности, как потребовал брамин.
Оба они уехали в Северный Индостан и несколько дней странствовали по Гималаям. Затем, однажды вечером, брамин завязал князю глаза и повел в подземелье, вход в которое так и остался неизвестным Андрею.
Долгие часы шли они по высеченным в скалах коридорам, разветвлявшимся во все стороны. Брамин снова закрыл ему голову шелковым капюшоном, и они стали подниматься по узкой лестнице; когда же, наконец, князь почувствовал, что чистый, свежий воздух пахнул ему в лицо и с него сняли капюшон, то он увидел, что стоит в саду, перед дворцом Атарвы, а сам ученый улыбаясь его приветствовал.