На станции Свободный

– Так вот почему у вас вузовские учебники!

– Заметили все-таки. У меня вообще были планы за годы армии пройти самому первый курс института, но, видимо, не получится. Может быть, вот за второй год...

– А в каком вы иституте?

– В МИИТе... Я знал, что призовут в армию, но все же сдавал экзамены, хотя...
– он задумался, - хотя не знаю, придется ли заниматься.

– А почему?

– Так... По разным обстоятельствам.
– Он затянулся в последний раз и выбросил папироску.
– Да, мы совсем одичали за зиму. Только раз отпустили в увольнение. И сейчас мне как-то странно, что я вне строя, еду в пассажирском, разговариваю с вами... Только вот... неудобно.

– Андрей коснулся рукой своей остриженной головы и показал на обмотки: - Никак не привыкну.

– Ерунда какая, - улыбнулась Надя.
– Неужели вас это смущает?

– Убивает, - вздохнул он.
– Я просил мать прислать мне сапоги. Возможно, скоро получу посылку...

– Не убивайтесь, - продолжала она улыбаться.
– Умные люди на такие мелочи внимания не обращают.

– Значит, и вы?..

– Значит, и я.

У Андрея отлегло от сердца, хотя он все же не представлял, что может кому-то понравиться в этих уродливых обмотках. Он опять решил хвастнуть и сказал, что уже купался.

– Вода, наверно, ужас какая холодная?

– Нормальная... Только очень сильное течение, против не проплывешь. Немного ниже нашей точки есть небольшой остров. Так когда я к нему плавал, меня чуть не пронесло мимо. А остров совсем первобытный, было очень интересно бродить по нему. Даже казалось, что вдруг появятся какие-нибудь доисторические чудовища...

Вспыхнувшее в вагоне желание поцеловать Надю сейчас, когда они оказались одни в тамбуре, куда-то ушло. Ему было просто необыкновенно хорошо стоять вместе с ней, говорить... Он начал рассказывать ей об одном вечере, который не уходил из памяти. Капитан Иванов пригласил его и помкомвзвода Сашку Новикова (тоже москвича) к себе, угостил трубочным табаком, который курил сам, и после нескольких офицерских анекдотов времен первой мировой, рассказанных капитаном, и ничего не значащих разговоров он вдруг нахмурился и очень серьезно, без обычного для него двусмыслия, спросил, а не кажется ли им, что в этом году придется и повоевать. Им nак не казалось. Тогда капитан вздохнул: "Нет, ребятки, чует мое сердце - придется. Потому и не гоняю вас, отдыхайте пока, набирайтесь силенок. Война тяжкая будет. Начнут немцы, конечно, но и япошки могут тут зашевелиться".

– Неужели она все же будет?
– спросила Надя.

– Не знаю. Сейчас, днем, когда солнышко светит, в это как-то не верится, а вот ночами иногда задумываешься.

– Вы боитесь войны?
– спросила Надя, потом засмеялась.
– Чего я спрашиваю: разве мужчина признается в этом? А вот я боюсь и не хочу ее, и мне в этом не стыдно признаться, я ведь женщина.

– Наверно, я не боюсь ее, - серьезно сказал Андрей, так серьезно, что она сразу же убрала улыбку.
– И я не рисуюсь. Понимаете ли, я пока не могу рассказать вам о себе все, скажу только, что после войны должно что-то измениться. Я так думаю.

– Что изменится?

– Ну, не знаю конкретно, но что-то должно.

– А возможная смерть на войне? Ее вы тоже не боитесь?

– Смерть? Конечно, боюсь, - улыбнулся он, - но реально пока не могу ее представить.

Они помолчали немного, потом Надя спросила, нравится ли ему Дальний Восток.

– Нравится. Только он действительно очень дальний. Чувствуешь такую оторванность от дома, какой никогда не ощущал. У нас на точке очень красиво река, сопки, дали...

– Да, такие просторы... Вот я не смогла бы жить в большом городе... в свете неоновых реклам...

– А я урбанист. Большой город очень хорош, особенно вечерами. Я бывал в Ленинграде, он красивее Москвы и как-то историчней, хотя Москва и много старше Питера. Но вот бредешь по Невскому и невольно думаешь: тут ходили Пушкин, Гоголь, Достоевский, Блок, Есенин... Города полны прошлым, историей. По Ленинграду я бродил даже ночами, и мне казалось, что вдруг в одну из белых ночей я встречу... ну, Раскольникова, к примеру...

– Как интересно!
– воскликнула она.
– Вы, наверно, большой фантазер?

– Нет, я скорее чересчур рассудочен, но Питер, белые ночи... поневоле начинаешь фантазировать. Просто нельзя не фантазировать. Понимаете?

– Понимаю. Мой отец, несмотря на то что инженер-путеец, - страшный фантазер и выдумщик.

– А где он кончал институт, не в Москве?

– В Москве.

– Не знаете, в каком году?

– Кажется, в двадцатом.

– А мой в восемнадцатом! Возможно, наши отцы были знакомы! Вот здорово!

– Вы напомните мне фамилию, я спрошу у папы. В общем, когда получите увольнение, заходите прямо к нам. Хорошо?

– Спасибо большое, Надя. Конечно, зайду, лишь бы отпустили. Вы знаете, как здорово, что мы познакомились. Мне теперь не будет так одиноко на этом дальнем-предальнем Востоке, - горячо и искренне сказал Андрей.
– Вы даже не представляете, что значит после казармы побыть в семейном доме, посидеть в домашней обстановке. Мы все так соскучились по своим домам.

– Я понимаю.

От избытка чувств Андрей непроизвольно дотронулся до Надиной руки, и она не отняла ее. Тогда он слегка сжал ей пальцы. Так и стояли они, держась за руки, на продуваемой ветром вагонной площадке, пока Погост не прервал их уединения.

– Вы живы, ребятки?

– Живы, - улыбнулась Надя.

– Очень хорошо, что живы. Я исчезаю, - сказал Погост и исчез.

Андрей опять сжал ей пальцы, и у него вырвалось:

– Мне очень хорошо с вами!

– Мне тоже, - просто сказала она и тоже пожала ему руку.

Стучали вагоны, мимо проплывали не очень-то живописные места, однообразная равнина, только слева по ходу поезда где-то очень далеко синели сопки... И мелькали километровые столбы, неумолимо приближая конец дороги, а тем самым и конец их встречи. Андрею не хотелось об этом думать, ему хотелось, чтоб эта поездка никогда не кончалась, чтоб этот городишко Свободный был где-нибудь за тридевять земель.

– Надя, а если меня почему-либо не будут отпускать в увольнение, вы сможете сами приехать к нам на точку?

– Конечно, смогу. Только как добраться назад? Ведь следующий поезд только утром следующего дня.

– Мы сможем дойти до ближайшего разъезда, а там я посажу вас на товарный.

– Это идея!

– Только нам надо будет списаться, чтоб вы не приехали в день моего дежурства. На мост-то вас не пустят, там охрана...
– Он помолчал немного. Лишь бы не случилось... непредвиденное.

– А что может случиться?

– Мало ли что. Вдруг война?

– Не верю я ни в какую войну. Вы же читали сообщение ТАСС.

– Читал. Но наш капитан только пожал плечами на это.

– Ну его, вашего капитана!
– тряхнула она головой.
– Не будем об этом.

И верно, зачем думать о плохом в этот удивительный для него день? Он будет переписываться с этой милой девушкой, а может, и встречаться. И он стал говорить, что обязательно свезет ее на лодке на тот необитаемый остров, о котором рассказывал, что они будут бродить там, как первые люди на земле, и еще о чем-то говорил он, а поезд тем временем уже приближался к станции, уже раздался протяжный гудок паровоза перед входным семафором, уже поредел стук колес и послышалось шипение тормозов.