На стороне мертвецов
Шрифт:
Единственное, что Митя смог — удержаться на месте, не броситься ему вслед, устроив безобразную драку прямиком в бальной зале.
— У вас ведь действительно не было возможности. — рассудительно сказал вдруг вынырнувший из толпы Ингвар. — А если бы вы не придавали такого значения одежде, он бы не мог над вами насмехаться. Будьте выше этого!
— Ингвар… — тяжко вздохнул Митя. — Быть выше пристойной фрачной пары можно только если ты из нее вырос! А, что вам объяснять… — он махнул рукой. Бал для него был безнадежно испорчен.
— Зачем юноше из простых понимать, как следует правильно одеваться? — губернаторша выступила из фланирующей по залу толпы как подсвеченное рассветными лучами облако из утреннего
Бледный от унижения Ингвар деревянно поклонился, не забыв метнуть на Митю злой взгляд.
«Сейчас-то я в чем виноват?» — растерянно подумал тот.
— Мальчик мой! — цепкие пальчики губернаторши до боли вцепились ему в локоть.
— Леокадия Александровна! Это кружево так вам идет! Вы прекрасны… и роскошны…
«…как торт. Алевтины на вас нет!»
Что поистине удивительно — выглядела губернаторша в этом непомерном великолепии величественно… и гармонично. Йоэль, — вспомнил Митя. — Сын Цецилии Альшванг и неизвестного альва, или как говорил полицмейстер — иноверки и нелюдя — делал платье для Леокадии Александровны. Что ж, кем бы он ни был, а вкус у него был… альвийский.
— …платье великолепно, особенно тем, что лишь подчеркивает ваше величие и красоту!
И ведь почти правду говорит!
— Юный льстец… — губернаторша улыбнулась — не столько польщенно, сколько с сомнением. — Мы, как хозяева города, должны способствовать развитию местных ремесел… Похуже, конечно, чем иные мои платья — да хоть то, в котором я была, когда вы, юноша, мою карету угнали. То из Москвы выписано, а я в нем — шутка сказать! — на наемном извозчике ехала, подол замарала…
Митя вспомнил купеческое великолепие того платья, и торопливо поклонился, чтоб спрятать лицо:
— Позвольте мне воспользоваться случаем и принести извинения…
— Если вы о коляске, то ни слова более! — губернаторша властно взмахнула веером. — Ваш батюшка мне всё объяснил: вам срочно понадобилось передать ему послание! Я не поняла, почему вы не могли передать раньше… и почему нельзя было хотя бы предупредить, что вы берете лошадей… Но так и быть, я вас прощу, если… — губернаторша крепче перехватила его локоть и бесцеремонно зашептала прямо в ухо. — Если вы мне расскажете, почему мертвяки брели по городу… сто человек по дороге загрызли, верно вам говорю… а возле вашего дома — раз! И встали! Ну, юноша? — она нацелилась веером ему прямо в нос. — Что же их остановило?
— Так… Э-э-э… Забор, ваше превосходительство! — выпалил Митя. Проклятая сплетница как всегда слишком близко подобралась к правде.
— Изволите шутить? — выпрямилась губернаторша.
— Как можно, ваше превосходительство! — лихорадочно пробормотал Митя. — Дело ведь в том… какой это забор! Вы же слыхали, что… что нам достались цеха этого негодяя Бабайко. Который осмелился покуситься на святое — покой мертвых. Ну вы же понимаете… — Митя интимно понизил голос. — …что какой-то лавочник не мог держать их в узде? Он же не Мораныч! — Митя огляделся, будто боясь, что их подслушают, и выдохнул. — Все дело в кирпиче! В цехах он не простой, а… мертвецкий! Если построить из него забор — ни один мертвяк не пройдет! Вот мы сразу как приехали и… укрепились.
Оставался, правда, вопрос, как Бабайко научился производить такой кирпич, но Митя искренне надеялся, что губернаторша этим вопросом не задастся. Или хотя бы задастся не сразу.
— А говоряяят… — губернаторша по-прежнему смотрела подозрительно. — Что вас среди тех мертвецов видели. Да что там среди — впереди! Верхом на этой вашей… паротелеге скакали! А некоторые даже говорят,
это вы их на город натравили. — и она уставилась на Митю пронзительными, как буравчики, глазами.— Никак невозможно, ваше превосходительство! — Мите потребовалась вся светская выучка, чтобы не дрогнуть лицом и не отвести глаз. — Упокоить при наличии соответствующей выучки, и посеребренного оружия могут и специальные полицейские чины, а поднять — тут уж только Кровные Моранычи. А я-то не Мораныч! — он развел руками, улыбаясь с обворожительной мальчишеской искренностью. — И не паро-телега у меня вовсе, а автоматон…
«Поломанный»
— Верно… — губернаторша продолжала поигрывать веером, разглядывая Митю будто никогда не видела раньше. — Тут уж не поспоришь… Не Мораныч — не поднимет, а коли поднимет… — она по-лошадиному помотала головой, отгоняя бредовую мысль как муху.
Митя ждал, затаив дыхание, в надежде, что мысль не прилетит обратно.
Губернаторша резко захлопнула веер и командным тоном распорядилась:
— Поглядим, что там за кирпич такой, мертвецкий, раз уж Моранычей у нас в губернии не случилось. Пусть ваш управляющий напишет нашему, и больше пока никому ни слова. Я первая хочу купить!
— Буду нем, как моги… как рыба, ваше превосходительство. — почтительно поклонился Митя. «Вы и сами всем разболтаете.» Оставалось надеяться, что Штольц уже нашел работников — мертвецкого кирпича после шествующих по улицам мертвяков понадобится много. Надо бы еще клеймо какое-нибудь эдакое придумать… с намеком… Хотя что тут придумывать — Митя невольно коснулся навершия булавки в галстуке. Моранин серп вполне подойдет.
— Да что мы все о делах! Вы кого из барышень Шабельских приглашать намерены? Слыхали, слыхали… — она погрозила пухлым пальчиком. — Меж Лидией и Зинаидой мечетесь… Кто же из них нынче ваша Дульсинея, а, юный ловелас? — губернаторша зашлась кудахчущим смехом.
«Дульсинея, право же… — мысленно повторил Митя. — В какой дыре надо было провести последние пятьдесят лет, чтобы назвать современную барышню — Дульсинеей? Вот бы Леокадия Александровна там и осталась!»
— Я надеюсь, старшие барышни Шабельские окажу мне честь…
— Уже и на Аду нацелились! Шалун! — веер хлопнул его по плечу. — Шабельским вовсе не следовало ее вывозить, она еще слишком юна.
«Дульсинея и шалун…» — уныло подумал Митя.
Хотелось отряхнуть плечо, по которому фамильярно прошелся веер Леокадии Александровны. Саму губернаторшу хотелось убить, но… умеренно. Митя подозревал, что такое желание обуревало бы любого на его месте. Страстная, до сумасшествия, до алой пелены перед глазами, потребность убивать больше его не тревожила.
— Но бал же у самих Шабельсикх, так что все вполне прилично. — возражал Митя из чистого упрямства — надоела.
— Да уж расстарались! И откуда только деньги взялись! Хотя, понятно откуда, у них же проклятье подросло — вот и действует! — с легкой завистью добавила она. — Иначе б новых платьев у Альшвангов не заказывали!
— Ваше превосходительство! — вскинулся мгновенно насторожившийся Митя. — Просветите, наконец, что за проклятье такое у господ Шабельских, от которого богатеют?
— Ах, ну конечно же! Вы не местный! Наши-то все знают… — снисходительно обронила губернаторша. Она огляделась по сторонам, будто боялась, что вот те самые, которые знают, ее услышат, прикрылась веером и выдохнула прямо в ухо Митие. — Казачьего полковника Шабельского, первого из Шабельских, который дворянство еще при Екатерине Великой получил… Ведьма прокляла! Да-да! — губернатораш увидела Митин потрясенный взгляд и покивала, полностью довольная его реакцией. — Чтоб завсегда быть в их семье ведьме, злющей и хитрой, как сам дьявол. А коли помрет, так рожать им одних только дочерей, пока снова ведьма не народится. Ведьма-то всегда — седьмая дочь!