«На суше и на море» - 85. Фантастика

— Что же тут неясного? — несколько удивленно переспросил Мареев. — Человек — часть природы, по-моему, этим все сказано.

— Не совсем! — возразил Воронов. — Не просто часть, а часть, взаимосогласованная с целым! С природой. Взаимосогласованная!.. Природа породила человека, но он не оторвался от нее. Среда и организм — это единая система.

— Не совсем понимаю, — сказал Мареев, — какое отношение…

— Имеет, — перебил Воронов. — У нас нет программы, которая могла бы, учитывая распределение напряжений, управлять подачей электрических потенциалов к горным породам. Но есть «устройство», способное решать подобную задачу без программы. Точнее, по программе, вложенной в него природой. Это человеческий мозг.

— Мозг? — удивился Мареев.

— Именно… Именно мозг. Мозг способен воспринимать угрожающее распределение напряжений как нарушение того естественного равновесия, которое должно существовать между средой и организмом. Такова моя точка зрения. Но с ней не все согласны.

— Что ж, — сказал Мареев, подумав, — с этим, разумеется, можно соглашаться или не соглашаться, но, честно говоря, не вижу, как эта ваша точка зрения может быть использована практически.

— Распределение напряжений, так сказать их общая картина, с помощью соответствующих электрических сигналов подводится не к вычислительным устройствам, а непосредственно к мозгу оператора. А мозг в это время вырабатывает необходимые команды.

— И вы пробовали?

— На тренажере.

— А на местности?

— Пока нет. Дело в том, что в пределах территории нашего полигона находится Синегорск. И мы не имеем права на ошибки, сами понимаете. Тут надо действовать с огромной осторожностью и только наверняка.

— А что — может случиться, что, разряжая четырехбалльное землетрясение, вы вызовете девятибалльное?

— Ну, вероятно, это несколько преувеличено, — поморщился Воронов, — но, повторяю, ошибаться нельзя.

— Понимаю… А эти ваши эксперименты на тренажере… Что вы при этом ощущали?

— Что я чувствовал? Ничего конкретного. Как бы это лучше объяснить… Какой-то, что ли, дискомфорт. Некое общее беспокойство, тем более значительное, чем сильнее распределение напряжений отклонялось от нормы.

— И каким же образом, исходя из столь расплывчатых ощущений, вы находили нужные команды?

— Это происходит подсознательно. Точнее, я усилием воли стараюсь преодолеть, погасить это беспокойство. А подсознание само анализирует поступающую информацию и выбирает оптимальный вариант. — Он помолчал… — Думаю, имеет значение и то обстоятельство, что я вырос именно в этой местности и составляю с ней, так сказать, единое целое.

— Вы говорите об этом так, будто все проще простого.

Сейсмолог пожал плечами.

— А ведь, наверное, — продолжал Мареев, — подобные действия требуют огромных нервных усилий, колоссального напряжения?

Воронов мягко улыбнулся и вновь пожал плечами, но ничего не сказал.

— Слушая вас, невольно вспоминаешь арабские сказки о могущественных джиннах. Или легенды о волшебниках, которые силой мысли могли управлять явлениями природы. С помощью психической энергии.

— Психическая энергия? — рассмеялся Воронов. — Скажем лучше — сознание. Увы, сознание не способно непосредственно изменять объективную реальность. Тем более в больших масштабах. Только с помощью техники…

В этот момент динамик, висевший над рабочим столом Воронова, неожиданно щелкнул, и взволнованный голос сообщил:

— Приборы показывают массовую перестройку напряжений!

Воронов на мгновение замер, а затем стремительно выбежал из комнаты. Секунду поколебавшись, Мареев последовал за ним. По винтовой лестнице они спустились в подземную часть станции, в аппаратную. Здесь уже собралось несколько человек. Они обступили пульт, где на большом табло отражались показания приборов, суммирующих информацию, поступающую от многочисленных датчиков. По выражению лиц Мареев понял, что происходит нечто угрожающее.

И словно близким взрывом сознание опалило предупреждение, вспыхнувшее на экране: сила землетрясения — 11 баллов, момент первого толчка — 21 час 47 минут.

Мареев бросил взгляд на часы — до начала катастрофы оставался ровно час…

Он вдруг ощутил режущую боль в пояснице, с ним всегда так случалось в минуты острого волнения. Одиннадцать баллов из двенадцати возможных!..

В памяти всплыли сообщения о катастрофических землетрясениях: Ашхабад, Скопле, Марокко, Агадир… Рушатся до основания даже самые крепкие здания, грохот, ужас, крики людей, стоны раненых, хаос, развалины. И все это за какие-нибудь несколько секунд.

Но может быть, — у Мареева мелькнула надежда — ведь Синегорcк — молодой город, он строился совсем недавно и, конечно, с учетом сейсмической опасности. Журналист тронул за локоть сотрудника станции, стоявшего ближе других:

— А Синегорск… — начал он.

— Рассчитан на девять баллов, — мгновенно ответил тот, даже не дослушав Мареева до конца.

Мареев уже не раз замечал, что в моменты высокого напряжения люди, не потерявшие головы, приобретают удивительную способность понимать друг друга с полуслова.

— Здесь сильнее семи баллов никогда не бывало, — добавил сотрудник.

Мареев взглянул на Воронова. Сейсмолог стоял возле пульта и, сняв трубку телефонного аппарата, нетерпеливо постукивал по рычажку.

В аппаратную вошел Слюсаренко.

— Что вы собираетесь делать? — с ходу спросил он у Воронова.

— Передать предупреждение в Синегорск! — не поворачивая головы и продолжая терзать телефонный аппарат, резко ответил сейсмолог.

— Паникуете? — глухо произнес начальник станции. — Одиннадцати баллов здесь не бывает — ваша система что-то напутала. Это же очевидно. А вы хотите поднять панику. В городе двести тысяч человек!..

— Вот именно — двести тысяч! — горячась, возразил Воронов. — Люди успеют выйти на открытые места… А что касается одиннадцати баллов, то все в жизни когда-нибудь случается в первый раз.

— А если тревога окажется ложной?

— Тем лучше… А если — нет? — Воронов еще раз ожесточенно постучал по рычажку и бросил трубку. — Связь отсутствует. Вы понимаете, что это значит? Нарушен кабель. Видимо, уже начались подвижки пластов.

— Ну что ж, — согласился Слюсаренко. — Береженого бог бережет. — Он положил руку на плечо радиста «Горной»:

— Давай! По радио…

— Мы и так уже потеряли целых четыре минуты, — добавил Воронов.

— Четыре минуты? — удивился Мареев и, не веря, бросил быстрый взгляд на часы. В самом деле — только четыре минуты. А ему показалось, что с того момента, когда на дисплее вспыхнуло предупреждение о грозящем землетрясении, прошло по меньшей мере минут двадцать…

В аппаратной стало вдруг неожиданно тихо. Казалось, время остановилось. Ничего не менялось и на экране дисплея. Тревожная точка рядом с Синегорском продолжала угрожающе мерцать, предвещая надвигающуюся катастрофу. Светились и две единицы на табло, складываясь в фантастические одиннадцать баллов.