На темных аллеях (сборник)

— Лида!!! — заорал он и бросился к ней навстречу.

Никто не стал останавливать его. И Лида освободилась от рук спасателей и побежала ему навстречу, раскинув руки.

Конечно, это была она, его Лида, его единственная. Она и не она. Потому что ее глаза… Ее глаза смотрели иначе — краешком сознания, невольно, мельком — отметил Егор.

В глазах Лиды совсем не было страха, а что-то иное, удивительное… Чему не сразу можно найти определение. Ну, как будто жена боролась с полчищем демонов и — победила их всех.

За миг до того, как Лида с Егором соединились в объятиях, какой-то репортер успел сфотографировать их.

Потом этот снимок, как символ всего случившегося в этот страшный день и одновременно как символ надежды (отчаявшиеся, но все-таки — нашедшие друг друга возлюбленные), облетел весь мир.

Одержимость

Ира росла в очень хорошей, интеллигентной семье. Папа был врач, мама — учительница в школе. Жили бедно (советские еще, дефицитные времена!), но весело. Летом ходили в походы с палатками, зимой — всей семьей вставали на лыжи. Сдавали макулатуру, добывали дефицитные книжки — Дрюона, Дюма, Пикуля, Ефремова… Читали, чуть не вырывая их друг у друга из рук — такими жадными были до всего нового, интересного! Выписывали кучу газет и журналов и тоже прочитывали их от корки до корки.

Иру все окружающие считали и умницей, и красавицей, что редко случается. Во-первых, отличница, окончила школу с золотой медалью, поступила сама, без блата, на филологический факультет МГУ. Во-вторых, высокая, фигура спортивная, черты лица идеальные, очень женственные (как у популярной в то время молодой актрисы Алферовой, Ириной тезки). Длинные, густые, темно-каштанового оттенка, чуть вьющиеся волосы (так трогательно выглядели эти завитки, когда Ира укладывала волосы вверх!).

В-третьих, и в главных — юная девушка на фоне своих сверстниц выделялась тихим нравом и скромностью.

Словом, и родители, и все окружающие прочили Ире необыкновенное будущее. Такая — просто обязана стать счастливой и выбрать себе в спутники наидостойнейшего молодого человека. Конечно, после того, как девушка окончит университет.

Но случилось странное.

Осенью, когда Ире только-только исполнилось восемнадцать, она влюбилась в работягу. Да-да, в самого настоящего работягу из автомастерской.

Дело было так — Ира после лекций в университете возвращалась домой. Вышла из метро, встретила подружку, а та направлялась в гараж к деду (ключи дома забыла, а родители на работе). Тому, как ветерану войны, недавно выделили гараж для его «Запорожца».

Подруги отправились к деду вместе. Нашли его, подружка раздобыла, наконец, ключи. Но остались — дед хвастал гаражом и машиной, девушки с прилежными улыбками слушали старика.

Надо отметить, что гаражи эти, находившиеся на заднем дворе многоквартирного дома, были своего рода мужским клубом. Тут собирались автолюбители, чинили своих железных коней, болтали за жизнь, выпивали (но культурно все, не алкаши же какие подзаборные!) и играли в домино.

Пока Ира слушала излияния подружкиного деда, она невольно наблюдала за компанией, собравшейся вокруг столика с домино, неподалеку.

Ясный, теплый октябрьский денек. Солнце, листва еще не успела опасть — и переливалась золотом на ветру. И среди прочих людей, невыразительных и скучных — он, молодой мужчина, с насмешливой улыбкой на лице. Сначала слушал, как говорит что-то его товарищ, потом выругался нехорошим словом и расхохотался.

Ира не считала себя кисейной барышней, многое понимала, обо всем знала (в теории, конечно), в обморок от грубостей жизни не падала, просто инстинктивно сторонилась их. Обходила неприятных людей, пропускала мимо ушей забористые фразы, отворачивалась, когда замечала что-либо непристойное. Грязь не прилипала к ней.

Но тут… С Ирой случилось нечто, когда она услышала это переперченное словечко, произнесенное молодым мужчиной.

Ей показалось, будто ее насквозь пронзила тонкая, острая игла — и больно, и сладко… А потом игла медленно вышла наружу, оставив после себя ощущение мучительно сжимающейся пустоты. Никогда подобного с Ирой не случалось! Жила в душевной невинности, а тут вдруг — раз, и потеряла ее, впервые ощутив темный, страшный и манящий зов своей женской сущности. Ира передернула плечами, едва сдержав стон — не хотелось уже возвращаться в привычный, скучный мир.

— Что с тобой? — удивленно спросила подружка.

— Так, озноб какой-то, — соврала Ира.

А сама продолжала смотреть на молодого мужчину — уже вполне сознательно, с жадным интересом. Ведь они были теперь связаны невидимыми нитями…

Ему на вид было лет двадцать пять — двадцать семь. В джинсах, модной кожаной куртке. Руки держал в карманах джинсов, ноги чуть расставлены — поза непринужденная, нахальная. Вообще, все в нем было нахальным, хулиганистым, вызывающим — помимо модного прикида, еще неформально длинные волосы — до плеч, смуглая кожа, цыганистые темные глаза, лоснистые черные брови… И белоснежные крупные зубы.

Судя по матерку — уж точно не из интеллигентов!

Молодой волк. Опасный зверь. Опасный и невероятно желанный…

Ира потеряла голову. Она думала только о нем, о белозубом хулигане. Повадилась ходить в тот двор, якобы гуляла со своей собачкой — рыжим шпицем.

Молодой мужчина ее заметил, и они познакомились.

Звали его Сергей. Автослесарь. Потому и в гаражах часто пропадал, возился с чужими машинами. Хотя совсем не бедный, при деньгах (гегемон же!). А все потому, что не дурак был выпить-погулять, а гаражный люд расплачивался бутылками.

Сергей ничего не боялся и никого не стеснялся, имел фарцовщиков в друзьях. Жил в свое удовольствие, по принципу «ты мне, я тебе», как многие в те времена жили.

Иру все это дико смущало, вызывало ужас и отвращение и, одновременно, — восторг. Она еще никогда не испытывала подобных чувств. И точно бабочка летела на огонь, не думая о том, что может опалить свои крылья.

Сергей тоже влюбился в Иру, наверное, по тому же принципу — противоположности притягиваются. Но его любовь не имела ничего общего с тем, как представляла себе любовь (в теории) Ира. И совсем не о таком женихе мечтала раньше романтичная девушка. Весь ее прежний мир полетел в тартарары.

Сергей — грубый не только в словах, но и в поступках. Но чем грубее и циничнее он был, тем сильнее заводилась Ира. Она позволяла ему абсолютно все, потому что только так чувствовала дикое, ни с чем не сравнимое, острое наслаждение… Какой, к черту, романтизм, какие еще вздохи при луне и совместные прогулки, взявшись за руки…

Тем более что пальцы у Сергея были черные, с навек въевшейся в поры сажей и еще чего-то там автомобильного, едкого, химического. Жесткие, с железными заусенцами пальцы. И вот этими пальцами он впивался в Иру, играл на ней, словно на некоем музыкальном инструменте — а она вибрировала и дрожала, чуткая к каждому прикосновению.