На Тихом океане

— Прекрасно, сэр Раффли. Как далеко это находится?

— Семьдесят миль.

— В таком случае я брошу якорь, когда вы туда прибудете. Это должно быть сегодня вечером?

— Думаю, да.

Штурман попрощался и вышел. Затем пришел посыльный мудали. Чиновник просил не отказать воспользоваться его экипажем, что, конечно же, было принято. Затем явился Калади — пожелать доброго утра.

— Ты разговаривал с Моламой? — спросил его англичанин.

— Да, сиди.

— Она поедет с нами?

— Я рассказал ей о двух магараджах, как они великодушны и могущественны, и она поедет, чтобы прислуживать вам.

— Что на это сказал ее отец?

— У Моламы нет ни отца, ни матери, ни брата, ни сестры; у нее есть лишь я.

— Тогда ступай к ней. Через час мы выезжаем и ждем вас в жилище мудали.

— А мудали не схватит меня?

— Я бы ему этого не советовал. А теперь иди.

Взглянув на гавань, мы поняли, что на яхте начали разводить пары. Столб черного дыма заволок корму, паруса были поставлены, якорь поднят, и в тот момент, когда мы покидали отель, маленькое, суженное к килю судно пришло в движение, чтобы идти курсом на столицу Цейлона — Коломбо.

Прибыв к мудали, мы оказались встреченными изысканнейшими закусками. Затем подали два в Англии купленных экипажа, каждый их которых был запряжен шестеркой лошадей превосходной индийской породы. Первая предполагалась для Раффли и меня, вторая — для мудали. Калади и Моламе также был предоставлен экипаж.

По индийскому обычаю, перед домом стояла добрая сотня слуг: кули, гонцы, повара, так что любому встречному становилось ясно — ему выпала честь созерцать высокопоставленных вельмож.

Мы покинули Галле и добрались до Коломбо по ухоженной дороге, по сторонам которой тянулся нескончаемый ряд деревень; как игрушечные смотрелись дома, выглядывающие из буйной южной зелени. Ни один из уголков мира не способен сравниться с этой землей по богатству и разнообразию растительности. Типичнейшее дерево этой местности — папайя, которое обладает стройным, высоким и регулярно омолаживающимся стволом; на вершине, подобно зонту, произрастают длинные блестящие листья и масса солнцем напоенных плодов. Надо жить в этих широтах, чтобы понять первозданную красоту первых утренних часов в тропиках. Как чист и ароматен был воздух! Сколь незнакомым голосам отзывались сердца, сколь неизъяснимые предчувствия таили они! Было нечто Многозначительное и Могущественное в том отпечатке, который мир тропиков оставляет в душе, и возможно было представить вереницу многих лет отшельничества в этих райских местах…

Поездка наша протекала весьма быстро и счастливо. Уже на изрядном расстоянии от Коломбо тесные ряды более обустроенных, нежели виденные нами ранее, домов и отдельные европейские строения говорили о том, что мы приближаемся к столице. Плантации кокосовых пальм сменялись коричными садами правительства. Эти кустарники, плоды которых во многом способствуют торговле, имеют обыкновенно высоту от четырех до пяти футов, цветом и формой листьев похожи на сирийские. Улица с каждым шагом оживала все более и более: обширное предместье Коломбо производило впечатление города. Наконец мы достигли знаменитого, почитаемого сингальцами дерева баньян [50] .

50

Баньян (Ficus bengalensis) — священное дерево буддистов.

В Коломбо мы прибыли на закате. Затем переговорили с представителем губернатора, чтобы понять, кто наделен полномочиями определить нас в правительственную резиденцию. Там уже для нас было приготовлено все, что после дороги можно было пожелать: прохладные комнаты, блестящая купальня, покой и пища. После обеда мы с Раффли отправились на побережье, где обычно собирался высший свет Коломбо; кто-то прибыл в экипажах, кто-то верхом, многие прогуливались, радуясь прохладному морскому бризу.

Радом с дорогой, на эспланаде, часть гарнизона, состоящая из коренных жителей, под командованием офицера-англичанина производила свои экзерсисы; подобными упражнениями можно было заниматься лишь в прохладные утренние или вечерние часы. Мы опустились на одну из скамеек. В кратких тропических сумерках море, казалось, разговаривало с нами… Как причудливо вспыхивали и менялись мои мысли! Колеблющееся марево моря, город, форт, пальмы, плоды которых шевелились под ветром ночи, — я должен был осознать, что я не во сне, что я действительно нахожусь на Цейлоне. Прошлое, пережитое, грядущее, а также образы фантазии объединялись в некое самоценное, полусознательное бытие…

Уже было глубоко за полночь и взвод, звеня оружием, не спеша возвратился в город, когда мы подошли к резиденции. В дверях стоял Том.

— С прибытием, сэр! — приветствовал он.

— Well, мой мальчик, но где же яхта? Я, несмотря на все поиски, не обнаружил ее.

— За скалами, рядом с гаванью, сэр. Меня не пустил ветер, сэр, не говоря уже о начавшемся шторме. Я видел, как трехмачтовик был разбит, подобно садовой скамейке.

— Well done! [51] Что нового на борту?

51

Отлично! (англ.).

— Ничего. Но я сделал кое-какие наблюдения, о которых должен сообщить вам, сэр.

— Какие же?

— Вы видели китайцев, которые вчера покинули гавань?

— Yes.

— Их устройство и такелаж удивили меня. К тому же я не мог понять, куда этот парень намеревается податься, поскольку ему противостоял северо-восточный муссон. Потом мне пришло в голову, что за последнее время в «черном городе» Галле, где живут лишь коренные жители, пропало порядком девушек. Я подобрался к китайцу и увидел некоторых сингалок у него на борту!

— Охотники за девушками? Pshaw!

— Да, это похитители девушек, сэр! В трактире мне рассказали кое-что: это китайский пират, он совершает набеги на побережье и увозит девушек, которые потом должны становиться женами его людей.

— Весьма возможно, но мне это не подходит!

— Мне тоже, сэр, но этот пират попался мне совершенно случайно… Я увидел сингалок на борту «Хай-ян це» и знал совершенно точно, что они уже больше никогда не попадут на землю. Потом я подумал о вашем Калади, чью зазнобу пытался увести человек с джонки, а сегодня…

— Сегодня? — переспросил Раффли, приходя в состояние крайнего возбуждения.

— Это было в полдень; море несколько штормило, а я шел без машины; к тому же я зарифил паруса [52] , так что заметить нас было нелегко. Тут я увидел перед собой китайца. Он поставил все паруса и шел по волнам ventre-a-terre [53] , как хорошая лошадь при травле лисы. Правда, до яхты он не дорос; я его настиг, и он заметил меня лишь тогда, когда я был в четверти мили от него. И кое-что мне удалось разглядеть в трубу.

52

Зарифить паруса (или: взять паруса на рифы) — уменьшить площадь парусов с помощью специальных шкотов — рифов,продернутых в парусине.

53

Брюхом по земле (фр.).

— Что же?

— Он решил проветрить помещение и, кроме всех люков, открыл еще восемь отверстий, в которых я разглядел пушки. А еще я заметил четыре женские комнаты, которые, едва яхта приблизилась, превратились в подсобные помещения.

— Ты с ними разговаривал?

— Конечно!

— Что он ответил?

— Джонка «Хай-ян це» направляется в Чилав.

— Это была ложь! Что делать китайцу в Чилаве? Вчера он снялся настолько легко, что было ясно — груза у него нет, а в Чилаве нечего и думать о том, чтобы пополнить запасы. Парень становится мне интересен, и я бы не отказался понаблюдать за ним.