На той стороне

Чем ближе они подходили к городской площади, прозванной Красной, тем больше народу становилось на улице. Батюшка крепко держал его за руку. Так добрались они до начала ярмарки. В три ряда убегали вдаль по площади торговые ряды. Чего здесь только не было — от детских свистулек до еще пахнувших, свежей выделки кож. Венчал ярмарку огромный шатер, в котором, как догадался Порфирий, находился цирк.

— Папенька, а в том шатре цирк? — Решил убедиться мальчик, обращаясь к отцу.

— По всему выходит, что так, — подтвердил догадки сына Георгий Львович.

Они немного прошли по рядам. Отец повстречал несколько старых знакомых. Раскланивался с ними, здоровался, спрашивал, как дела. Порфирий недовольно топтался рядом. Ему это было скучно, его манил собой огромный разноцветный шатер. Оттуда периодически доносились возгласы то страха, то восхищения, которые заканчивались шумными рукоплесканиями и свистом.

Наконец, они добрались до входа в цирк. Начало смеркаться, и служители зажгли у входа газовые рожки. Рядом за стойкой стоял старик и продавал билеты.

Видя, как заинтересовал цирк мальца, Георгий Львович решил пойти ему на уступки и отвести его на выступление. Билетер выдал им контрамарки и попросил ожидать начало следующего сеанса.

Представление захватило Порфирия. Он во всё глаза смотрел на акробатов, клоунов и дрессировщиков. Но больше всего его восхитился выступлением фокусников. Он читал об этом в книгах, но даже представить себе и не мог, насколько это было удивительным. Казалось, из ниоткуда, прямо из воздуха чародей доставал цветные ленты, пластиковые цветы. А когда помощница, изящно кружась вокруг волшебника, принесла ему чёрный пустой цилиндр, у Порфирия вообще захватило дух. Он замер и ахнул, когда лицедей погрузил руку в шляпу и совершил манипуляции руками и вдруг выудил что-то белое. Это был кролик, самый настоящий, живой кролик! В зале раздались аплодисменты. Когда выступление закончилось, зрители столпились у входа, пытаясь выбраться из шатра. Порфирий, находясь в каком-то очаровании, смиренно ждал очереди выйти. Как только они с отцом преодолели занавески, служившие входом в сам шатёр, снова образовался людской затор. Впереди, за чужими спинами они услышали ругань. Смуглый цыган в красном сафьяновом жилете спорил с посетителем цирка. Ни Порфирий, ни его отец не могли бы дословно сказать, о чем и был спор. Так шумела и улюлюкала толпа, подначивая участников. Они слышали только перебранку и цыганские слова, вперемешку с воплями посетителя. Образовалась толпа зевак, которые с удовольствием следили за исходом перепалки.

Вдруг Порфирий услышал какой-то шелест сзади, обернулся и заметил мальчишку- цыгана. Долговязый с чёрными, всклокоченными волосами, он был едва ли старше его самого. Слух его сыграл злую шутку и Порфирий явственно увидел, как юный цыганчонок копается в ридикюле степенной матроны, которая тоже была увлечена скандалом. Порфирий дёрнул отца за рукав и вдруг, сам от себя не ожидая, завопил, что есть мочи:

— Вор! Вор! Держите вора!

Звонкий его голос пронесся над толпой и на секунду всё звуки смолкли. Порфирий даже услышал, как шелестят листья на деревьях чуть поодаль, с краю площади. Там начинался городской сад. Ещё через секунду всё смотрели на подростка-вора. Женщина, чей ридикюль подвергся вероломному нападению, истошно завопила. А потом начался сущий бедлам! Откуда-то от ярмарочных рядов бежал городовой и яростно свистел в свисток, болтавшийся на верёвочке на его шее. С другой стороны, от городского сада бежали полицейские. Цыганчонок заметался, но люди окружили его плотно, пытаясь схватить. Вдруг в толпу ворвался тот самый цыган в красном жилете, что-то крича на своём языке пацану. Тот юркнул между двух матронушек и был таков.

— Так это ж Гришка-конокрад, — вдруг осенило какого-то зеваку. — Он у купца Мохова позавчерась увёл за ночь двух гнедых!

Толпа гулко зашумела. Молодчики кинулись к Гришке, пытаясь скрутить. Гришка брыкался, откидывая, откидывая их, ругался на своём языке. Но подоспели полицейские, цыгана скрутили и куда-то увели.

— Пойдёт теперь, стервец, на каторгу! — сказал кто-то из толпы. — Сколько лошадей покрали.

Порфирия накрыл ужас. Он помнил из литературы стихотворение Пушкина про каторжника, читал про это, но впервые в своей маленькой жизни столкнулся с тем, что кого-то по-настоящему могли отправить в ссылку. Толпа все еще живо обсуждала произошедшее событие, но постепенно начала расходиться. На месте, где только что толкались разгоряченные парни, Порфирий вдруг увидел какой-то блеск. Нагнулся и поднял с затоптанной пыльной земли кольцо с темно-красным камнем. Не зная, что делать с ним, машинально покрутил в руках.

Георгий Львович вдруг спохватился, взял Порфирия за руку и поспешил увести с площади.

— Загуляли мы с тобой, Порфиша, — болтал его всегда немногословный отец. — А между тем, давно в постель пора! Завтра день суетный, долгий, дел предстоит множество.

Мальчик поспешил за отцом. Кольцо так и осталось лежать в его маленькой сжатой в кулак ручке. Порфирий не знал, что с ним делать, поэтому просто сунул его в карман в тайне от отца.

***

Полночи мальчик не спал. Все лежал на узком диванчике, слушал басовитый храп отца и тонкое посвистывание старого Луки в углу на сундуке и всё думал, думал. Ему представлялась сырая темница и цыган в красном стеганом жилете, который громыхал кандалами. Он ходил по кругу, словно пес на привязи, и звенья толстой цепи звенели, перестукиваясь друг о друга. А потом он кидал злой взгляд на мальчика и требовал вернуть кольцо. Порфирий просыпался в холодном поту, понимал, что ему привиделся кошмар и пытался успокоиться. Минуты текли, шелестели в циферблате стрелки часов и под их мирное тиканье Порфирий, наконец, уснул.

***

Весь день лил дождь, и Порфирий с Лукой сидели в номере уездной гостиницы. Отец ушёл с самого раннего утра решать насущные дела, а их оставил. Порфирий был рад этому. Настроение было грустное и даже вчерашнее представление померкло под воспоминанием о Гришке-конокраде. Про злосчастное кольцо он совсем забыл. Порфирий чувствовал себя отчасти причастным к тому, что цыган был пойман. Но это не вызывало ни гордости, ни радости. Кого-то, даже если он это и заслужил, могли отправить на каторгу. Мальчик пялился в привезённую из дома книгу, горестно вздыхал и думал.

— А расскажи сказку, Лука! — Попросил он.

Старый кучер был только рад греть бока на сундуке у печки, а не таскаться по непогоде и потому с радостью принялся плести байки.

***

Утром следующего дня Порфирий проснулся от того, что солнце целовали его в нос и глаза. Будто маменька, оно ласково касалось и щекотало кончик носа.

Батюшка, вернувшийся вчера довольно поздно, когда уже стемнело, был свеж, бодр и застегивал сюртук.

— Порфиша, сынок! Просыпайся. Нужно спешить. Сегодня уезжаем после обеда. А потому и нужно ещё успеть в писчебумажный магазин. Иван Фёдорович список написал, что нужно прикупить к твоей учёбе. А мне ещё ко всему нужно визит нанести твоей двоюродной бабке. Матушка для неё передала письмо и гостинцы.

Дверь скрипнула и в номер ввалился Лука. В одной руке он нёс штиблеты Георгия Львовича, а во второй держал какой-то свиток.

— Вот, батюшка, Георгий Львович, штиблеты начистил на углу у площади. Хорошо чистят, заразы. Гуталин у них знатный! Нашему и в подметки не годится, — делился впечатлениями Лука. Замер, оценил свою же шутку, и улыбнулся в усы. — Инштрумеет особый имеют. Заодно у мальчишки газет прихватил. Свежие!

— Благодарю, Лука, свежая пресса очень кстати. — Разлился благодушной улыбкой отец. — Вот, по чему я страдаю в нашем глухом имении, так это по свежим газетам. Георгий Львович принял печать из рук кучера и уселся в кресло. Развернул свиток. Это оказалась скрученная в трубку газета.

Георгий Львович развернул ее и вслух прочел заголовок на первой полосе: — При попытке к бегству был застрелен осуждённый и сосланный на каторгу конокрад. — отец запнулся и замолчал.

Услышав это, Порфирий выкрикнул:

— Папенька, это тот? Тот самый?

— Ну что ты, Порфиша, — смутился Георгий Львович, закрывая газету и складывая ее во внутренний карман сюртука. — Почему же сразу тот? Да и вообще, о том ли думать? Нам ещё в лавку надобно и визит нанести, ты помнишь же. Собирайся поживее!

Отец перевёл взгляд на кучера и стал раздавать тому указания:

— Лука, пока мы будем с Порфирием отсутствовать, ты погрузи вещи. После обеда двинемся в путь. Непременно надобно дотемна вернуться.

Лука с готовностью закивал головой:

— Будет исполнено, барин. К вашему возвращению будем-с готовы.

Порфирий находился в странном состоянии. Вроде бы он слушал то, о чем говорят батюшка и слуга, но мысли его всё же были заняты тем беднягой-конокрадом. Он на автомате следовал в лавку с батюшкой, а сам был словно не здесь. В магазине мысли его несколько оживились. Среди полок с книгами, тетрадками и перьями, он забыл обо всём на свете. В просторной светлой комнате на прилавках стопками лежали разные учебные принадлежности — контурные карты, альбомы для черчения и рисования, прописи для малышей и вкусно пахнущие свежей краской разлинованные тетради. В шкафах расставлены были всевозможные учебники и несколько стендов занимало внеклассное чтение. Отец разрешил Порфирию взять книгу, и Порфирий погрузился в мир литературы, выбирая, что бы такое взять. Его внимание привлекла книга о Робинзона Крузо, которую в итоге и забрал с собою мальчик. Книга пахла типографской краской, а сафьяновая её обложка была приятна на ощупь.