На улице Мира

– Кого вам? – спросила бабка скрипучим голосом.

– Вашу внучку, – проблеяла Третьякова.

– Моей внучки больше нет, – отрезала лысая бабка. У меня даже мурашки пробежали по спине. – Она выбрала тьму, а не свет.

– А? Чего? – растерялась Ира.

Я дернула Третьякову за рукав.

– Ир, пошли, она какая-то сумасшедшая.

Но Ира, откашлявшись, все-таки снова спросила:

– Амелии нет дома?

– Амелюшка? – Голос странной бабки вдруг стал ласковым. – Она в соседней квартире.

И пожилая женщина тут же закрыла дверь перед нашими носами.

– Ты что-нибудь понимаешь? – повернулась ко мне Ирка.

– Может, ты квартиры перепутала? – предположила я.

– Может. Но на роль ведьмы эта бабка подходит как нельзя лучше. Я бы от такой бабули тоже сбежала не то что в лагерь, а на край света.

Затем Ира подошла к следующей квартире. Здесь дверь, в отличие от двух соседних, была старой, деревянной и без номера. Такой ее и поставили несколько десятков лет назад, когда этот дом построили.

– Думаешь, тут живет Циглер? – усомнилась я.

– Ничему не удивлюсь, – проворчала Ира, освещая дверь. – Ой, смотри, открыто!

– Третьякова, пошли скорее домой! – взмолилась я.

Но Ирка уже толкнула дверь, и от страшного скрипа петель мое сердце опустилось в пятки. Я словно приросла к земле, когда Третьякова нырнула в темную квартиру.

– Ира, выходи оттуда!

– Сейчас-сейчас!

Раздался грохот, свет фонаря дрогнул, а затем и совсем погас. Я думала, что от страха умру на месте, но все-таки бросилась в странную квартиру на помощь подруге. В темноте едва не наступила на Ирку.

– Ай-яй, тихонько, я тут! – простонала Третьякова.

Я присела на корточки и принялась шарить руками.

– Ты где? Что случилось? Блин, включи опять фонарь!

– На меня упало что-то большое!

Внезапно дверь за нами громко захлопнулась. 

Я тут же вскочила и понеслась к выходу. По пути запнулась о что-то (судя по бряку звонка – о велосипед) и тоже рухнула на пол у самого порога.

– Блин!

– Ты в порядке? Значит, на меня упал чей-то велик.

Снова поднялась на ноги, потянула на себя дверную ручку – закрыто. 

– Ир, нас заперли!

– Ну дела! Кому это надо?

Почему-то я снова подумала о том липком гадком чувстве, будто кто-то следует за нами по пятам. Но еще больше нагнетать ситуацию не хотелось.

– Вставай же! – поторопила я Ирку.

Третьякова снова зажгла фонарь на телефоне и обвела слепящим лучом помещение. Мы находились в прихожей нежилой квартиры. Прошли в одну из комнат и обнаружили там сваленную в углу старую мебель, еще несколько велосипедов и детскую коляску с картонными коробками.

– Круто, нас заперли в какой-то захламленной колясочной, – проворчала Ира, возвращаясь в коридор. Отряхнувшись, она взглянула на экран смартфона. – Эх!

– Кажется, сейчас не самое подходящее время переживать из-за того, что Вадечка не пишет, – отозвалась я, вслед за Иркой отряхнув колени. И зачем Третьякова поперлась в эту квартиру?

– При чем тут Вадечка? – рассердилась Ира, но по ее дрогнувшему голосу я поняла, что пропажа Вадика подругу все-таки беспокоит. – Телефон скоро разрядится.

Ирка погасила фонарь, и нежилая квартира вновь погрузилась в темноту.

– Шутишь? – почему-то шепотом спросила я.

– Нет, – прошипела в ответ Ира. – Но если что, с твоего позвоним.

– Ага, только я телефон дома забыла.

– Шутишь? – спросила теперь Ирка.

– Точно, мы ж не в какой-то колясочной, а в Камеди Клабе. Шутка за шуткой! Нет, Ира, я не шучу.

Мы с Третьяковой снова прошли в ту комнату, где стояла старая мебель. Окна были заколочены фанерой, но сквозь щели сюда, в отличие от прихожей, проникал свет. Узкие желтые полоски падали на пыльный пол. Окна в этой нежилой квартире выходили на улицу, а не во двор.

– Там поди еще и решетки снаружи, – с тоской констатировала Третьякова, подобравшись к подоконнику.

– Допустим, меня дома все равно не хватятся, – сказала я, не зная, радоваться этому факту или печалиться. – Папа сегодня ночует у противной Катерины. Но тебя-то родители точно потеряют. Мне позвонят, а я трубку не беру.

– Думаю, зарядки на один звонок другу хватит.

Я уселась на подоконник и уставилась на Ирку. Глаза к тому времени уже привыкли к темноте.

– Дане позвонишь?

– Кому ж еще? Я сейчас!

Ира вышла из комнаты. Вскоре до меня донесся ее глухой раздраженный голос. Даже в такой ситуации близнецы умудряются о чем-то поспорить. В нежилой пустой квартире я слышала каждый шорох. Сверху у соседей по-прежнему лилась оркестровая музыка. Будто кто-то решил на ночь глядя переслушать торжественные гимны всех стран. Откуда именно это доносилось, разобрать было сложно. Внезапно музыка смолкла. Ирка закончила разговор, и в квартире повисла гнетущая странная тишина.

– Ир? – наконец позвала я.

Тут Ирка так истошно заверещала, что я в полной мере ощутила на себе выражение «кровь леденеет в жилах». Третьякова влетела в комнату и захлопнула за собой дверь.

– Что там? Что? – Я спрыгнула с подоконника и пододвинула к двери тяжелое старое кресло. От страха сердце колотилось в горле.

– Не что, а кто! – Ирка взгромоздилась в кресло.

– Кто? Там лысая сумасшедшая?

– Сумасшедшая? Нет, там крыса!

– Крыса?

Час от часу не легче. Крыс я любила не больше, чем подозрительных пожилых женщин без волос.

– Даня придет?

– Куда он денется! Два раза ему адрес повторила, прежде чем телефон отключился.

Мы с Иркой замолчали и принялись прислушиваться к звукам. Теперь в углу, где были свалены еще какие-то картонные коробки, послышалось непонятное копошение. Если тут в каждой комнате по крысе…

– А на фига ты кресло придвинула? – спросила Ира.

– Я ж не знала, от кого ты сбегала, – пожала я плечами.

– Там всего лишь крыса.

– А вдруг она с человеческий рост?