На уроках сценарного мастерства. Том 1

– Люблю, – подтвердил Пехов. – А жену жалко. И к своему дому я привык. У Алевтины совсем другие порядки. Дома мне утром щи, картошка с мясом, а если яичница, то с салом и из пяти яиц, работа ж тяжелая. А Алевтина мне только два яйца в неделю. Говорит, в яйцах холестерину много, а в моем возрасте это вредно. Может, и вредно, а я всю неделю голодный хожу. Неизвестно, что хуже!

– Об этом-то можно договориться, – сказал писатель.

– Наверное, можно, – согласился Пехов. – Но все равно тяжело. И не знаю, что делать.

– Я знаю, – сказал Тихомиров. – На работу выходить.

– Михалыч! – попросил Пехов. – Дай отгул на сегодня. Я отработаю. Две смены отработаю. Дай додумать. Самому хоть раз решить. А то все за меня решают.

Тихомиров подумал и пошел молча к мотоциклу. Писатель двинулся за ним.

…Потом Тихомиров и писатель подъехали к дому Ильина. Жена Ильина во дворе рубила свекольную ботву для свиней.

– Где Венька? – спросил ее Тихомиров.

Жена Ильина молча кивнула на дом. Но когда Тихомиров и писатель поднялись на крыльцо, не выдержала и крикнула им вслед:

– Допелись! Артисты!

Венька Ильин сидел за столом. Перед ним стояла початая бутылка водки.

– Так, – сказал Тихомиров и сел напротив Веньки.

– Да, так, – подтвердил Венька.

– Можешь объяснить, почему на работу не вышел? Ну и заодно – почему вчера репетицию сорвал?

– А репетиций больше не будет, – заявил Венька. – Раз эта дура не принимает нашу программу, я отказываюсь выступать вообще.

– Ты деньги за что получаешь? – спокойно спросил Тихомиров.

– Как за что?

– Ну, за то, что на тракторе работаешь, или за то, что поешь?

– За то, что на тракторе работаю, – ответил Ильин.

– Значит, детей своих, жену и себя ты обеспечиваешь, работая на тракторе. А для чего ты поешь?

– Как для чего? – удивился Ильин. – Для удовольствия.

– Вот и получай удовольствие, – сказал Тихомиров. – А то что за разговор: приняли – не приняли. Если б ты пел за деньги, можно было б хоть понять: жена, дети. Ну, не пройдем на смотр! За искусство, если хочешь знать, люди всегда страдали, но не отступались от своего. Даже есть такая пословица: «Искусство требует жертв».

– Тогда разберемся, – остановил Тихомирова Ильин. – Во-первых, удовольствие от искусства должны получать не только те, которые поют, но и те, которые слушают. Во-вторых, жертвы могут быть в военное время, а в мирное за жертвы надо судить. Ну, эту из райпотребсоюза, может, судить не за что, а отстранить от работы в искусстве надо бы.

– Как? – спросил Тихомиров.

– А для этого у меня есть конкретный план. Даем в райком партии телефонограмму: Вениамин Ильин, лауреат двенадцати районных, семи областных и одного всероссийского конкурса, кавалер ордена Трудовой Славы третьей степени, ордена Трудового Красного Знамени, медали «За трудовую доблесть» и медали «За охрану государственной границы СССР», отказался петь и к тому же запил с горя, и все из-за этой дурищи. После такого сообщения ребятки из райкома должны зашевелиться.

– Тоже мне событие, – сказал Тихомиров. – Кто-то там не поет, да еще к тому же пьет. Посмеются над нашей телефонограммой.

– Нет, – сказал Ильин. – Им будет не до смеху. Я вот сегодня не сел на комбайн, и страна недополучила сто двадцать центнеров хлеба. А если я еще и завтра не сяду? Тут не до смеху, тут надо меры принимать. Но с телефонограммой не затягивайте, у меня же холецистит, я больше двух дней питья не выдержу.

– Может, хватит дурака валять? – устало спросил Тихомиров.

– Нет, – сказал Ильин. – Ты ведь правильно сказал, искусство требует жертв. А раз требует, художник должен на них идти не колеблясь, даже в ущерб своему здоровью.

Тихомиров и писатель, не сказав больше ни слова, ушли.

– Может, не так качественно получится, – предложил писатель, – но я Пехова на тракторе могу заменить.

– Отдыхай, – сказал Тихомиров и пошел к реке.

В большой комнате сидели Полина и Буянов. За стеной Тихомиров слушал Баха.

– Весь день одну и ту же пластинку заводит, – рассказывала Полина. – Я керосин на всякий случай к соседям отнесла.

– При чем тут керосин? – не понял Буянов.

– А вдруг дом подожжет? После войны Ленька Петров вот так три дня на аккордеоне играл, а потом дом поджег. Все навалилось сразу, с этого и тронуться можно. Пехов думает, Ильин пьет, Анька в открытую к этому писателю в комнату перебралась… – Полина понизила голос. – Отцовское ружье зарядила и рядом с постелью держит. Михаил вернется, убийство может быть. Что же делать, что делать?

– Сделаем мы следующее! – решительно сказал Буянов и постучал в комнату Анны.

У постели Анны и вправду стояла двустволка. Буянов переломил ружье, вынул патроны, положил их в карман и сказал Анне:

– Выйди! У нас мужской разговор будет. – Он повернулся к писателю.

– Никуда я не пойду. Это моя комната.

– Выйди, пожалуйста, – попросил писатель.

Анна заколебалась, но все-таки вышла, не очень плотно прикрыв дверь. Буянов сказал:

– Вам надо уехать из деревни. И чем быстрее, тем лучше!

– Почему? – спросил писатель.

– Деревня взбеленилась. И вообще, общественность считает, что вы сразу две семьи разбили: Пехова и Анны Тихомировой.

– Тогда давайте разберемся, – сказал писатель.

– Давайте, – без особого энтузиазма согласился Буянов.

– Первое, – загнул палец писатель. – Семьи у Анны не было, поэтому и разбить ее было нельзя. Второе. Когда я приехал, Пехов жил в семье, но от этого житья лез в петлю. А ведь именно общественность заставила его вернуться. Следовательно, общественность и вы лично чуть не загубили человека. Так?

– Так, – вынужден был согласиться Буянов. – Наша общественность тоже погорячилась.

– Но, как говорится, справедливость все-таки восторжествовала, и они соединились вновь.

– И от этого соединения мучаются, – возразил Буянов. – Это в городе просто: и соединиться, и разъединиться. Переехал на другой конец и потом, может, за всю жизнь с ней ни разу не встретишься. А в деревне не разминешься. Значит, каждый день травить друг другу душу. Я же вижу: Пехов боится мимо своего бывшего дома проходить. Он же как загнанный зверь. Он глаз на людей поднять не может.

– И какой из всего этого выход? – спросил писатель.