На узкой лестнице (Рассказы и повести)

И вот впервые в ту ночь, когда от ледяного бетона спасала пачка пожертвованных газет, Саврасов подумал: надо бы завести сберкнижку, хорошо защищенный тыл — великое дело, тогда жить будет не в пример спокойней, тогда, может быть, не придется прозябать вот так.

Вечером он врезал замок в дверь своей комнаты. Когда сгребал на бумажку мусор, жена уже устала, — не шумела она, не наскакивала на него лохматой собачонкой, лишь испуганно следила за ним издали, от телевизора.

А Машка ушла гулять.

4

Субботним утром, когда все были дома, пришел шустрый парень с чемоданчиком, в каких обычно носят инструмент.

— Здесь живет инвалид войны товарищ Саврасов?

Жена и дочка кивнули, очень удивленные осведомленностью парня, а Саврасов, который вышел на звонок, сказал:

— Это я.

— Я к вам из атээс. Телефон будем ставить. — Парень снял красивую куртку с многочисленными замками «молния», с россыпью сверкающих никелем пуговиц и остался в спортивном свитерке. — Куда вести проводку? — тут он обратился прямо к Саврасову.

— Ко мне в комнату, — ответил Саврасов.

В свою комнату — показать место для проводки — он пропрыгал, подобно птице; было еще утро, и он не успел прицепить протез.

— Вот сюда его, — кивнул Саврасов на тумбочку у кровати, поскольку мебельных излишеств в комнате не было. Парень пожал плечами: ему-то какое дело, хоть на потолок. Потом ушел на лестничную клетку и занялся с распределительным щитком.

И тут к Саврасову подступили жена и дочь.

— Ты чего же это делаешь, а? — начала жена и уперла кулаки в бока.

— Между прочим, телефон — общее достояние семьи, — сказала Машка.

— Щас пойду и скажу мастеру: пускай ставит в коридоре на трельяже.

— Или на кухне, — поддержала Машка. — Кухня у нас — как третья комната. Всем будет хорошо.

5

Саврасов нервничал, раскачивался на кровати…

Им уступать нельзя — тут же сомнут, как танки.

Когда обнародовали дополнительные льготы инвалидам Отечественной войны, сколько у них сразу появилось соображений. Они додумались даже до того, что решили через него, Саврасова, достать мебель каким-то Машкиным приятелям.

А первый раз в продовольственный магазин, как он ни отнекивался, заставили идти самого.

Дорогой он вздыхал и думал: как там все обойдется? Не мог отделаться от чувства, что идет с черного хода, да еще за счет других.

Но обошлось. Заведующая, к которой послали продавцы, встретила его с энтузиазмом. Сверкнув серьгами, она пожала ему руку, сказала, что давно пора обратить внимание на таких, как он, тем более что таких, как он, остается все меньше и меньше.

А еще она сказала: сегодня завоза, к сожалению, не было, а что есть за прилавком, уважаемого клиента вряд ли заинтересует. Лучше зайти завтра.

Саврасов не обиделся, понимал: дело новое, нужно время, чтобы раскачать маховик.

Жена приняла из его рук пустую сумку и, не дожидаясь разъяснений, назвала его размазней.

— Как кровь проливать, — ворчала она, — так пожалуйста, а как придавить этих жуликов, так простите…

— Ты бы снял протез да их по головам. Тебя не посадят. Зато в следующий раз достанут что-нибудь вкусненькое, — сказала Машка.

Саврасова затрясло. Многое захотелось сказать ему любезной доченьке, но он сказал лишь:

— Яйца курицу не учат, — и пристукнул самодельным увесистым костылем.

— Подумаешь, — передернула Машка плечами. — Тоже мне Сент-Экзюпери.

6

Машка — позднее дитя, и на свет появилась она на восьмом году его инвалидности, в пятьдесят втором, когда Саврасову было под тридцать, то есть столько же, сколько сейчас самой Машке.

Родилась Машка, и он понял: в техникум поступать поздно. И в одночасье успокоился. До этого жил он на пенсию, теперь ее стало не хватать. Тогда-то и нашел Саврасов переплетную мастерскую. Спасибо Машке, а то до конца жизни не знал бы, что живет и здравствует эта уютная контора, пропитанная духом казеинового клея и щекотным дешевым папиросным дымком.

В том же пятьдесят втором снесли барак, в котором они жили, дали хорошую двухкомнатную квартиру.

Едва обжились, как до жены дошло — ничего ей лучшего в жизни теперь не светит, и стала она помаленьку закусывать удила. Прямо какой-то потребностью стало у нее показывать, что вдвоем с дочкой им было бы не хуже. Зарабатывала она тогда, правда, больше. А Машка что? Машка подрастала и отбивалась от рук. Сколько помнит Саврасов, каждый жил своей жизнью, каждый смотрел свое кино.

7

Мастер шустро раскручивал провод, приколачивал его к плинтусу, тянул в комнату Саврасова. Под конец достал из своего неожиданно емкого чемоданчика телефонный аппарат, подключил его, набрал номер:

— Клава? Это я. Запускай пельмешки, минут через двадцать буду. Да… лавровый листик не забудь.

Потом мастер попросил Саврасова расписаться — где «птичка», оставил квитанцию для оплаты, щелкнул замочками на чемодане и ушел.

— Чего же это ты делаешь, а? — вновь подступила жена. — Срамота какая, люди засмеют. Хоть бы людей постеснялся!

— Не твое дело, — коротко ответил Саврасов.

— Давай, мам, напишем ему на работу, пусть все знают, как он ведет себя дома.

— И напишем. Там с тебя спросят.

У Саврасова мелко-мелко затрясся подбородок, и он никак не мог совладать с ним. Голова его словно заполнилась туманом. Он вдруг перестал понимать, что нужно от него этим людям, зачем они мельтешат здесь, размахивают руками… А когда увидел, как что-то с тумбочки нырнуло в руки жены, чужим голосом закричал:

— Убью!.. — и вскинул над головой свою палку.

Телефонный аппарат выскользнул из рук жены, грохнулся и развалился на несколько частей. Что-то задребезжало там, в обломках…

8

После этой вспышки Саврасов долго чувствовал себя плохо. Лежал, тяжело дыша, казнил себя, думал: кто ты есть такой, чтобы срываться? Нет такого права ни у кого. Они тоже несчастные… К чему тут мелочные обиды? Их бы тоже пожалеть.

Супруга не теряет надежды перестроить, переиграть судьбу, а вот зачем и для чего — сама не знает. Она совсем забыла, что суетиться надо в молодости, когда перед тобой открыт еще широкий и ясный путь. Машка уже раза три пыталась рожать — и все не получается.