На Востоке
Шрифт:
Атака была стремительной, неудержимой, каждый воин хотел первым ворваться в расположение врага и уничтожить его. Могучее ура неслось над всем 70-километровым фронтом, наводя панику и ужас на японцев. Удар для них оказался внезапным. В течение долгого времени они не могло прийти в себя. За первые полтора часа вражеская артиллерия не сделала ни одного выстрела. Первыми опомнились пулеметчики. По нашим наступающим подразделениям ударили длинные пулеметные очереди. Однако ничто уже не могло сдержать порыв советских и монгольских воинов, остановить их.
В первый день наступления наибольших успехов достигла Южная группа. Входившая в ее состав 8-я монгольская кавалерийская дивизия отбросила части баргутской конницы с занимаемых позиций и вышла к государственной
Успешно действовала 57-я стрелковая дивизия. Ломая упорное сопротивление врага, она продвинулась своим правым флангом на 11 - 12 километров.
Большое испытание выпало на долю 8-й мотоброневой бригады. Ей пришлось преодолевать полосу песчаных барханов. Японцы полагали, что советские машины не пройдут здесь. Однако они глубоко ошиблись. Несмотря на все трудности, подразделения преодолели препятствие и к исходу дня вышли в район в 3 - 4 километрах юго-западнее Номоп-Хан-Бурд-Обо, а разведка достигла линии государственной границы.
6-я танковая бригада 20 августа участия в бою не принимала. Она замешкалась на переправе, потеряла время и не успела выйти в назначенный ей район.
Не совсем удачно вела бой 82-я мотострелковая дивизия. Ей была поставлена задача овладеть сопкой Песчаная и высотой Зеленая, которые противник превратил в сильные узлы сопротивления. В течение дня части дивизии штурмовали эти высоты и сумели продвинуться лишь на флангах на 500 - 1500 метров, не полностью выполнив задачи.
Наша 36-я мотострелковая дивизия наступала совместно с 5-й стрелково-пулеметной бригадой, нанося главный удар своим левым флангом, то есть 24-м мотострелковым полком. 5-я стрелково-пулеметная бригада и 149-й стрелковый полк активными действиями сковывали врага с фронта.
Вверенный мне 24-й мотострелковый полк, усиленный танковым батальоном (57-й стрелковой дивизии), успешно продвигался вперед, уничтожая огневые точки противника. К исходу дня его подразделения должны были выйти к группе сопок на подступах к высоте Ремизова. Казалось, еще одно небольшое усилие - и бойцы достигнут намеченного рубежа. Но тут произошла заминка, и враг не преминул воспользоваться ею. А случилось следующее. 2-й батальон обходил сопку, на которой был оборудован опорный пункт. Японцы открыли по нему сильный пулеметный и минометный огонь. Тут бы сделать бросок вперед, но молодой командир батальона капитан С. Е. Коровяка, сменивший погибшего старшего лейтенанта Кожухова, на какое-то время допустил промедление. Цепи залегли. Это грозило срывом атаки.
Видя такое положение, я оставил на наблюдательном пункте полка своего заместителя майора А. Белякова и на бронемашине помчался в боевые порядки 2-го батальона, чтобы принять необходимые меры. Как выяснилось на месте, каких-то особых мер и не требовалось. Надо было только твердо вести роты вперед. Так я и сделал. Батальон поднялся с криком ура, атаковал противника и вышел к опорному пункту. Задача была выполнена.
Обычный на фронте эпизод. Но он показывает, насколько огромную роль играет воля, твердость командира, его умение постоянно и уверенно управлять подразделением.
Началась подготовка ко второй атаке - к захвату опорного пункта. Я не сомневался теперь: 2-й батальон совместно с другими подразделениями решит эту задачу. Командиру полка здесь делать уже нечего. Я решил вернуться на наблюдательный пункт, чтобы руководить боем полка. Да и комбат меня заверил, что подобного больше не произойдет. И действительно, как показали дальнейшие события, батальон дрался отлично.
Пожелав удачи командирам и бойцам, я пошел к броневику, который остался на обратном скате одного из барханов. Японцы, по-видимому, заметили меня и открыли минометный огонь. При разрыве первых мин я тут же лег. Переждав немного, поднялся и снова побежал в сторону броневика. Враг тут же повторил огневой налет. Я снова упал. Рядом разорвалась мина, засыпав меня
песком. Но все прошло благополучно. Теперь до броневика оставалось недалеко. Решил преодолеть это расстояние броском. Вскочив, но успел сделать лишь несколько шагов - осколки мины настигли меня. Упал как подкошенный. В первое мгновение показалось, что правая нога оторвана. Попытался приподняться, но это не удалось. Рана, как потом выяснилось, оказалась серьезной: была повреждена кость. Но тогда, под огнем врага, я еще не знал этого и снова попытался встать. Не получилось, только дал понять японцам, что жив, и они открыло пулеметный огонь. Я пополз вверх, хотя каждый сантиметр давался с большим трудом. И вдруг услышал голос:– Товарищ полковник, вы ранены?
– Ранен, - ответил сквозь зубы, - и, кажется, здорово... Ко мне подполз наш воин и представился:
– Красноармеец Попов, связной командира первой стрелковой роты. Он послал меня помочь вам, когда увидел, что вы упали и не встаете.
– Ну так помогите побыстрее.
– А куда вы ранены?
– спрашивает боец.
– В ногу. Но сначала посмотрите, нога на месте или нет.
– На месте, но надо вас перевязать.
Попов затащил меня в углубление и стал оказывать первую помощь. Он разрезал сапог, брюки, достал из кармана новым чистый носовой платок, который хранил в гимнастерке, по-видимому шефский подарок, наложил платок на рану, ногу обернул моей же портянкой, брючным ремешком закрепил, а поясным ремнем, как жгутом, перетянул ногу. В горячке оба забыли, что у нас в сумках противогазов есть бинты, и не воспользовались ими. Я был рад, что перевязка сделана, кровь остановлена.
Теперь Попову предстояло самое трудное - вытащить меня из-под огня. И боец-то небольшого роста, не в обиду ему сказать, щупленький, а откуда силы у него взялись! Потащил меня. Благо начали сгущаться сумерки и японцы уже не могли разглядеть нас.
– Куда же ты меня волочешь?
– спрашиваю красноармейца, видя, что не к броневику.
– Тут недалеко, за барханами, находятся танкетки, товарищ полковник, туда вас и доставлю. Там вам настоящую помощь окажут.
Настойчиво, хотя и медленно, мы продвигались по направлению к танкеткам противотанкового дивизиона нашей дивизии. Попов, обливаясь потом, тащил меня и свою винтовку. Я лежал на его спине, по возможности помогая здоровой ногой. Левой рукой обнял его за шею, в правой держал револьвер на всякий случай. Когда мы добрались до противотанкового дивизиона, там оказался врач, который сделал мне перевязку по всем правилам. После этого на одной из танкеток меня отправили на командный пункт вверенного мне полка, а оттуда на санитарной машине в ближайший госпиталь в районе Хамар-Дабы.
Ранение оказалось слепое, осколок ушел в таз. Операция была сложной. Несколько раз я слышал фамилию, которая мне запомнилась. Операцию делал Ахутин. Несмотря на все его старания, осколок он извлечь не смог. Так и остался он у меня на всю жизнь.
На рассвете следующего дня меня перевезли в госпиталь в районе Тамсаг-Булака. Это был уже тыловой госпиталь. Первую перевязку после операции мне сделал рослый, красивый мужчина, с большой шапкой седых волос, с мужественным лицом и золотыми руками хирурга. Мне шепнула сестра, что это профессор. Перевязка была очень тяжелой. Потому, видно, он и делал ее сам. Мне казалось, что меня жгут раскаленным железом.
– Профессор, ну зачем вы меня еще жжете, мне и так больно, - сказал я.
– Что вы, успокойтесь, - сказал он.
– Я вас ничем не жгу, а расчищаю рану, в которой остались еще, несмотря на хорошо проведенную операцию, отдельные кусочки от вашей гимнастерки или брюк. Вот я удалю все, и вы почувствуете себя лучше.
И действительно, после этого мне стало много легче.
Уже впоследствии я узнал, что мне посчастливилось попасть на операционный стол к Николаю Николаевичу Еланскому, в то время уже доктору медицинских наук, профессору, а впоследствии ставшему заслуженным деятелем науки РСФСР, лауреатом Государственной премии СССР, Героем Социалистического Труда, генерал-лейтенантом медицинской службы.