На всякого блатного найдется пуля

– Опечатали – это хорошо, – кивнул Степан, входя в тесную прихожую и поставив сумку на пол. – Лоджию-то они не опечатали?

– Нет, – пробормотала старуха растерянно, не понимая, к чему он клонит.

– Насколько я помню, лоджии, ваша и в той квартире рядом, обе закрытые, между ними стенка из фанеры. Убираем стенку, я открываю окно и прохожу в квартиру. Печать снаружи останется целой. Я буду ходить через вас. Если придет милиция, я просто тихо выйду.

– А мне ничего не будет за это? – испугалась Клавдия Петровна.

– Вы посмотрите на это с другой стороны, – ласково предложил Степан, вытаскивая из сумки милицейскую форму. – Квартиру опечатали на неопределенный срок, вы не можете пустить жильцов, но за коммунальные услуги платить будете. Это большие потери. Расследование может тянуться несколько лет, это я знаю по собственному опыту. К тому же вы ветеран труда, пенсионер, что вам могут сделать? И нет такого закона в УК, карающего за проникновение в опечатанную квартиру (здесь он немного слукавил).

– А вы что, тоже в милиции работаете? – Глаза Клавдии Петровны расширились от удивления при виде формы.

– Да, но меня присылают сюда из Москвы для инспекции ваших правоохранительных органов, – соврал Степан. – Вот сейчас прислали, потому что поступила информация о фактах коррупции в самых верхах УВД области. Эту информацию вы, естественно, должны держать в секрете. Местная милиция не должна знать, что я приехал.

– Само собой, – закивала старуха, потрясенная до глубины души таким доверием. – Только подумать! Да я и знала, что все они там взяточники. Вот мне соседка рассказывала, что у нее знакомая рядом с первым отделением живет. Там по ночам людей так пытают, что от криков спать невозможно. Некоторые люди, которых пытали, выпрыгивали из окон, так они там на окнах решетки поставили. Вы вот с этим тоже разберитесь.

– Обязательно. – Степан достал из кармана пачку денег и отсчитал старухе сумму, в четыре раза превышающую обычную плату за квартиру за три месяца.

– Вот это для начала за квартал, – пояснил он. – Квартиру я буду снимать по московским ценам. Напишите расписку, так как мне надо будет потом отчитываться за командировочные.

– Сейчас ручку и очки найду. – Клавдия Петровна ушла в комнату и вернулась с распиской. – Вот посмотрите, тут все правильно написано?

Степан пробежал глазами бумажку и кивнул:

– Нормально. Только помните о неразглашении. Иначе мне придется съехать в другое место и забрать деньги.

– Нет, я никому не скажу, – пообещала она и даже перекрестилась. – Но вы уж, если местные на меня станут ругаться, заступитесь, скажите, что вы из милиции.

– Вам ничего не будет. Я гарантирую, – пообещал Степан и протянул ей форму. – Маленькая просьба: вы не могли бы погладить?

– Конечно, конечно. – Клавдия Петровна выхватила из его рук вещи. – Вы не стесняйтесь и обращайтесь, если что надо будет погладить или постирать. Я все сделаю. И обедать вы можете у меня.

– Но деньги на продукты я буду сам давать, отдельно от квартплаты, – предупредил Степан, надевая домашние тапочки, которые перед ним любезно поставила хозяйка. Проникнуть в соседнюю квартиру было делом техники. Уйти Степан тоже рассчитывал без особых проблем.

– Только вот телевизор не показывает совсем, – пожаловалась Клавдия Петровна. – Мы мастера вызвали еще с утра, но никто так и не пришел. Это, наверное, из кабельного телевидения нам испортили общую антенну специально, чтобы мы к ним подключились за шестьсот рублей. Я вот на них жаловаться пойду в администрацию. У нас ни у кого в доме нет таких денег, чтобы каждый месяц платить. Приходится новости слушать. Звук-то есть.

– Я постараюсь этот вопрос тоже как-нибудь решить, – пообещал Степан. – Если они и правда химичат, пойдут под суд за мошенничество.

– Ой, спасибо вам за все, – всплеснула руками Клавдия Петровна. – Для нас, пенсионеров, телевизор – это как воздух. Как еще узнавать, что в мире происходит? Я слышала, у нас в городе какой-то маньяк орудует, пешеходов давит и прямо на площади перед зданием правительства области какого-то молодого парня утопил в собственном автомобиле. Еще банк пытался ограбить. Наверное, зверюга какой-то. Жаль, телевизор не показывает… Мне даже его страшно представить. Лежу ночью – и жуть берет, что он может вот так в квартиру пролезть и что хочешь сделать. Раз по десять ночью встаю, дверь проверяю.

В сознании Клавдии Петровны он выглядел заросшим волосами обезьяноподобным монстром, способным разорвать человека пополам. Что ж, отлично. Значит, Асколова она заподозрит в последнюю очередь.

– Ну, пока я здесь, можете никаких маньяков не бояться, – невесело усмехнулся Степан, подумав про себя, что на его счет теперь повесят новый труп.

– И то верно, у вас и оружие есть, вы его сразу прижмете, – согласилась старуха.

* * *

Он закрыл дверь лоджии на шпингалет, достал из сумки кусок проволоки, который нашел на чердаке ДК, соорудил из него антенну, подключил к телевизору и тихо включил новости. По экрану бежала мелкая рябь, но изображение было сносным. Как раз показывали репортаж про его похождения. Диктор называл его маньяком-ассенизатором. Дело представляли так, будто Степан спятил на своей инкассаторской работе, попытался завладеть деньгами, подавил пешеходов, напал на милицию; его чудом скрутили, но он с боем вырвался из УВД, разгибая голыми руками стальные решетки, потом перед Домом правительства утопил ни в чем не повинного бизнесмена в дерьме и опять же с боем прорывался через полгорода, сея хаос и разрушения. Опять на весь экран минут десять демонстрировали его фотографию. Степан в очередной раз поблагодарил бога, что в органах не было более удачного снимка. Он никогда не любил фотографироваться и не участвовал в диких гульбищах, что организовывали в УВД по случаю праздников. Поэтому его не было и на общих фотографиях. На Доску почета его тоже не вешали. Дома имелись только детские да школьные снимки.

В этот момент на экране пошли кадры с места событий, покореженный внедорожник, толпа народа вокруг. Затем крупным планом возник старший оперуполномоченный Гудков.

– Нами предпринимаются все необходимые меры по задержанию преступника, – монотонно бубнил он в камеру с кислой миной. – Дело осложняется тем, что Асколов – бывший работник милиции. Но ему все равно не уйти. На его поиски мы бросили все силы. Это дело чести.

– Да что ты, м…к, знаешь о чести, – процедил Степан, плюхнувшись на диван. – Молчал бы уж.

– Скажите, а почему Асколов уволился из органов милиции? – поинтересовалась ведущая.

– Он подозревался в коррупции, торговле оружием и наркотиками, – нагло врал майор и с вызовом смотрел в камеру. – Тогда мы доказать ничего не смогли, но вот теперь он не отвертится.

– Ну и сука, – стиснул зубы Степан.

Возможно, он единственный в УВД не брал взяток, а его теперь в этом обвиняют, и кто – главный взяточник и наркоторговец! С отчаянием и обидой Степан понял, что его, скорее всего, убьют и повесят на него всех собак, все висяки. Очень может быть, что стараниями Гудкова он станет самым кровавым маньяком в истории человечества.

Между тем на экране, оттолкнув майора, к камере протиснулся сам губернатор. Он вперился почерневшим лицом в камеру и, излучая волны ненависти, процедил:

– Теперь я скажу! Слышишь, ты, тебе никуда от меня не спрятаться! Тебя найдут, и ты сгниешь в тюрьме. Лучше молись, чтобы тебя где-нибудь застрелили при задержании. Слышишь меня, урод? Я объявляю за любую информацию о твоем местонахождении вознаграждение в размере ста тысяч рублей. Если информация приведет к поимке преступника – плачу миллион.