На Забайкальском фронте(Документальные повести, очерки)

III

Надвигалась темная дождливая ночь. В городе было тихо, спокойно. Ничто не предвещало беды. Но она все-таки пришла нежданно-негаданно, как это часто случается на войне.

В полночь Ермаков получил донесение, что в город вот-вот ворвутся японцы. Он мигом собрал своих подчиненных и сообщил им это известие.

Все с удивлением глядели на командира. Какие японцы, если кончилась война? Ахмет сощурил глаза, будто смотрел в это время на яркое солнце. Сулико в недоумении раскрыл рот. Озадаченный Терехин поскреб в затылке, не понимая, о чем говорит командир. И только танкисты ничем не выказали недоумения — мигом скатились с лестницы и бросились к машине. Война научила их одному непреложному правилу: сначала займи боевое место, а потом выясняй, что к чему и зачем.

«Пятерка нападения» быстро ссыпалась вниз. Надо было скорее обдумать, как организовать оборону, где расставить огневые точки.

Командир взвода вместе с Шилобреевым торопливо прошел к воротам и, встав под их навесом, прислушался. С вечера, не переставая, лил дождь, постукивал по железной крыше, в водосточной трубе однообразно булькала вода. И больше ничего — всю площадь городка закрыла непроглядная ночная темнота. Тишина и темнота.

— Откуда у тебя такие сведения? — спросил Филипп.

— Источник надежный, — ответил Ермаков. — Давай соображать, как встречать гостей.

Задача была нелегкая. Неизвестно, что за отряд на них нападет и с какой стороны нагрянет. А главное — уж очень мало у них сил для обороны: пять человек да один танк. К тому же в танке нет ни одного снаряда — ехали не биться, а мириться. Придется нажимать на пулемет, благо есть патроны.

Здесь у ворог — на главном направлении — Ермаков решил сосредоточить все свои силы, тут решил поставить тридцатьчетверку как самую мощную огневую точку.

— Кати ее сюда, — приказал Звягину.

Танк глухо загудел и медленно направился к воротам. Иван с горечью подумал: «Хотя бы до ворот хватило горючего…»

До ворот горючего хватило. Машина тихонько подошла к железной решетке и остановилась в каменном проеме.

На глаза Ермакову попался Сулико:

— Вызывай немедленно бригаду! — потребовал он.

— Нет связи, наверное, рация повредилась… — виновато доложил радист.

Ермаков махнул рукой и послал радиста в палисадник вести наблюдение.

— А ты давай в дом, на второй этаж, — приказал Иван Шилобрееву. — Поставь Ахмета и Терехина у окна. Сигнал — ракета.

Расставив всех по местам, Ермаков вышел за ворота, оглядел базарную площадь. В темноте едва проступали торговые ряды, крытые камышовым навесом. Подальше темнела глиняная будка. Около ворот на высоком столбе тускло горел фонарь. «Что это мы освещаемся?» — спросил себя Иван и, схватив попавшийся под руку булыжник, разбил лампочку. Все, что виднелось под фонарем: и железные решетчатые ворота, и старый могучий дуб, и поблескивающая на дожде тридцатьчетверка, — исчезло в кромешной тьме.

Медленно тянулись минуты ожидания. Город спал, окутанный густым мраком. Единственная лампочка в центре площади едва освещала верхнюю часть столба. Слева высился громадным боровом чуринский магазин. За ним торчал почерневший купол церквушки. Над крестом клубились мрачные тучи. Тишина…

Но вот за площадью заливисто залаяла собака, загавкала другая. В тусклом свете дальнего фонаря что-то зашевелилось.

— Идут… — шепнул Шилобреев.

Ермаков поднял бинокль и разглядел в дождливой мути круглые поблескивающие каски. Вначале они вроде плыли в тумане, а потом начали подскакивать, то ныряя, то вновь высовываясь. Вскоре они выкатились на площадь. Под касками еле вырисовывались мутные серые фигуры. Трудно было определить, сколько их шло на чуринский особняк. Взвод? Рота?

Вот они уже развернулись в цепи.

Ермаков, не спуская глаз, смотрел на приближающихся врагов, крепко сжимал в руках автомат. Надо было подпустить их поближе, чтобы вернее ударить из пулемета и автоматов. Старший сержант замер в ожидании. Японцы уже совсем близко, миновали торговые ряды. Пора! Ермаков нажал на спусковой крючок, и ракета, рассекая дождливую муть, взвилась над площадью и рассыпалась на мелкие искорки. Сердито рявкнул пулемет на тридцатьчетверке, тонко и часто застрекотал автомат из окон комендатуры. Неприятельская цепь исчезла. Но Ермаков понимал: не все бежавшие скошены огнем. Иные упали, чтобы уберечься от смерти, но он твердо знал, основная сила скошена и не бросится больше к воротам. Такого начала самураи, конечно, не ожидали.

Когда автоматная дробь стихла, Ермаков схватил гранату, громко крикнул:

— Гранаты к бою! — И первый бросил гранату туда, где залегла вражеская цепь.

На площади запрыгали оранжевые всполохи взрывов. Казалось, лопались огненные пузыри, рассекая ночную темень острыми багровыми ножами. Ошарашенные самураи отвечали слабым огнем. У торговых рядов то слева, то справа вспыхивали одиночные винтовочные выстрелы. Пули цокали по броне машины, рикошетили в стороны. Потом у носа тридцатьчетверки рванула граната, осветив огненным пламенем железные ворота и мокрую, будто отлакированную, тридцатьчетверку.

Ермаков высунул голову из-за нижней железной полосы ворот, пустил в дождливое небо красную ракету. Пока она трещала, переливаясь, в дождевых струйках, Иван успел разглядеть, как много сделал внезапный кинжальный огонь. Но заметил и другое: первая встреча не решила исход боя. Отряд на них шел немалый, его остатки будут продолжать бой. Здесь, у ворот, не продержаться; надо уходить в укрытие.

— Всем к складу! — скомандовал Ермаков.

Разведчики отошли к складским дверям. Шилобреев сбил ломом большой замок. Лязгнули железные засовы, заскрипели широкие кованые двери. Натыкаясь в темноте на бочки, ящики и мешки, разведчики стали выбирать место, откуда удобнее вести огонь.

Ермаков метнулся к танку, решил и его загнать в склад, использовать как прикрытие: ведь закрываться наглухо нельзя — двери могут взорвать.

— Гони в эту амбразуру! — крикнул он.

Тридцатьчетверка дала задний ход, круто развернулась и втиснулась в дверной проем.

IV

В складе пахло краской и карболкой, из глубины тянуло прелой чумизой. Ермаков смахнул со лба грязный пот, осветил карманным фонариком длинное невысокое помещение с узким зарешеченным окном, похожим на бойницу. Желтый снопик света скользнул по серой кирпичной стене, прошел, будто принюхиваясь, по длинным стеллажам, заваленным всякой всячиной. Здесь лежали коробки, торчали сахарные головы и винные бутылки. У стеллажей громоздились тюки тканей, промасленные бочки, из поваленного мешка сыпалась соль. Тут хранились привезенные отовсюду товары чуринской фирмы, отсюда их доставляли в магазин для продажи.

Глянув на высокий ворох мешков и ступенчатую пирамиду ящиков, Ермаков распорядился соорудить из них баррикаду. Разведчики хватали все, что попадало под руку, валили позади традцатьчетверки. Вскоре здесь образовался высокий вал из мешков, ящиков и бочек, за которым можно было укрыться от пуль.

Пока сооружали баррикаду, Шилобреев пробрался вдоль стены к дверям, лег у гусеницы танка, стал прислушиваться, стараясь понять, что делается во дворе. В густой тьме хлопали выстрелы. Пули шлепались в кирпичную стену, бились в железную дверь.